На втором этаже жила бабушка – Мария Афанасьевна. Грузная, медлительная, она раза два в неделю спускалась вниз, чтобы посудачить с подружками-старушками у подъезда. А когда возвращалась, то старалась не смотреть в окно первого этажа, из которого наблюдала за жизнью другая бабушка – баба Нина.
Мария Афанасьевна была доброй и миролюбивой. Из ее дверей часто пахло оладушками, и у нее всегда можно было попросить деньги до зарплаты – никогда не отказывала. А баба Нина весь день проводила у окна, потому что за ней ухаживали социальные работники. Она была немного похожа на бабу Ягу Милляра, а глаза ее ничего не выражали: там время остановилось и мысль умерла. Она равнодушно взирала на проходящих, пока не появлялась Мария Афанасьевна. Тогда лицо с инфернальными старушечьми чертами вдруг оживало, кривилось, изо рта, видимо, какие-то ужасные звуки вылетали. А Мария Афанасьевна, как ни старалась не замечать, все-таки останавливалась и кричала в окно: «Ты сама дура неотесанная!»
Бабушка со второго этажа – бывшая служащая. И от этого у нее была правильная русская речь. Бабушка с первого – из простых работниц. И между двумя соседками, казалось, ничего не могло быть общего. Но это не так. И меня занимало, что могло стать причиной такого «романтичного» разногласия? Оказалось, мужчина. И у той, и у другой на стенке висел пожелтевший портрет мужичка, который давно уже утонул в водах Леты. Когда-то он, видимо, долго выбирал между дамами. Но так и не определился. И образ его сохранился в бабушкиных сердцах. Удивительно, что когда баба Нина видела из окна Марию Афанасьевну, до старческая деменция пряталась, и на сердце, как волна, накатывало молодое негодование. И откатывало, когда бывшая соперница скрывалась в дверях подъезда.
Конец истории печальный. У бабушек не было, как говорится, ни котенка, ни ребенка. Когда они умерли, их увезли и где-то похоронили. А квартиры продали – районные власти так распорядились.