Нет «Повесы» печальнее на свете

Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко, роскошно отпраздновавший столетие в прошлом сезоне, не намерен снижать планку и новый театральный год начал лихо, со сложнейшей премьеры — «Похождений повесы» Игоря Стравинского.

Слывший некогда «лабораторией советской оперы», МАМТ подтвердил притязания на современный репертуар. В конце 2018-го на малой сцене представили премьеру западной новинки («Фрау Шиндлер» Томаса Морса), а в начале этого года на основной сцене прошла мировая премьера новинки уже отечественной («Влюбленный дьявол» Александра Вустина). Первой же ласточкой наступившего сезона стала опера середины ХХ века, стиль и язык которой у нас до сих пор проходят под брендом «современный». Никакие экивоки на стилизацию под барокко и классицизм, речитативы secco и гравюры Уильяма Хоггарта, вдохновившие либреттистов Уистена Хью Одена и Честера Коллмена, не способны разубедить массового меломана, уверенного — настоящая опера закончилась на Пуччини.

Между тем «Повеса» — опера самая что ни на есть настоящая, с законченными оперными формами и доминированием вокала над рафинированным оркестровым изложением. Стравинский сделал это сознательно, не боясь услышать критику от авангардистов того времени — за уступки массовому вкусу и за взгляд в музыкальное прошлое. Сочинение и было воспринято современниками именно как изящная стилизация под эпоху париков и кринолинов. Состоявшаяся в 1951 году мировая премьера в Венеции не вызвала ни малейшего энтузиазма, и в откликах сквозило лишь почтение к мэтру, но не понимание опуса, не похожего на все то, что доселе выходило из-под пера русского гения. А ведь за классицистской оболочкой кроется мощное послание: нравственное, этическое, социальное. Одновременно философски глубокое, вневременное и исключительно злободневное, почти революционное.

По сути, это настоящий антикапиталистический манифест — власть денег разрушает и убивает, общество, построенное на этом фундаменте, порочно, и никаких оправданий ему быть не может. Удивительно, но подобная прокламация принадлежит человеку из элиты, безбедно жившему «в мире капитала», весьма успешному. И именно это послание оказывается весьма близким английскому режиссеру Саймону Макберни, поставившему «Повесу» пару лет назад для знаменитого оперного фестиваля в Экс-ан-Провансе (показанное в Москве является копродукцией МАМТа с французским смотром и Национальной оперой Нидерландов, возобновлением занималась Леа Хаусман). Хрупкость людей, их внутреннего мира, порочность или, наоборот, цельность человеческой природы — не менее важные мотивы произведения Стравинского, оказывающиеся в центре внимания Макберни.

Наверное, поэтому режиссер не предлагает никакой авторской концепции, ничего заумного и изощренного. Он внимательно слушает музыку и ставит оперу русского классика такой, какая она есть. Ну а перенос из мира кринолинов и париков в современность, единственное отступление от указаний авторов либретто, которое позволяет себе Макберни, ничего не меняет в этом вечном сюжете — со времен Адама Смита фабула «Повесы» остается остроактуальной. Обычно от импортируемой продукции отечественная публика ожидает жестких концептуальных решений и радикальных актуализаций, грубого или изощренного, но в любом случае существенного вмешательства режиссуры в ткань произведения, порой преображающего сочинение до неузнаваемости. Тем отраднее, что на этот раз зрителю представили действительно цельную и глубокую работу, не эпатирующую, но способную сказать о важном, существенном, не прибегая к нелепо экстравагантным средствам и методам.

Коробка сцены затянута белой бумагой (сценограф Майкл Левин). Здесь мечтают о счастье юные Том и Энн. Чарующие видеопроекции (Уилл Дюк) расцвечивают безупречную белизну поверхностей радостными красками летнего дня в сельской аркадии. Но идиллия длится недолго, и ее нарушает вовсе не появляющийся мефистофелевидный Ник Шэдоу. Еще раньше Том обнаруживает в себе червоточину — когда отвергает предложение папаши Трулава честно трудиться. Одетый безупречным дельцом из Сити (костюмы Кристины Каннингем) — в строгой черной двойке и стильных очках – Ник лишь альтер-эго титульного героя и его воплотившаяся мечта о легкой жизни.

Райские кущи сменяются бешено сверкающими огнями мегаполиса: страшный большой город пожирает Тома, предлагая ему миллион наслаждений — богатый дом, бордели, казино, модное шоу диковинного трансвестита (так в спектакле показана Баба-турчанка). С каждой новой картиной и соответственно новой гранью «британского Вавилона» (в либретто это, конечно, Лондон, но в спектакле — любой глобальный город) появляется новая «прореха» в некогда белоснежном пространстве юности Тома, новая рана в его душе, обрывается еще одна ниточка, связывающая с чем-то подлинным, настоящим. Через простую метафору — рваную, изгаженную бумагу — авторы спектакля доносят до публики и смысл происходящего, и суть душевного перерождения героев.

При этом постановку едва ли можно обвинить в минимализме: помимо роскошной компьютерной графики и динамичного видеомэппинга, здесь много других визуальных доминант – и колоритные дамы полусвета (Матушка Гусыня и Баба-турчанка), и мимически выразительная толпа новых лондонских друзей Тома — то полуголых, то роскошно одетых, и фантасмагорический реквизит богатых апартаментов (становящийся особенно необычным с прибытием Бабы). Следуя партитуре, Макберни играет с темпоритмом спектакля: действо несется в бешеном ритме кино, потом замирает, подобно стоп-кадру, когда герой на секунду вдруг оборачивается, задумавшись о том, куда его влечет неизбежное, или же когда жертвенная Энн привносит нотку романтизма и реализма в этот безудержный вихрь неумолимого сюра.

С непростым музыкальным языком Стравинского МАМТ справился на «отлично» (что ожидаемо от театра, где не редкость не только Прокофьев с Бриттеном, но и современная музыка): оркестр Тимура Зангиева изящен и точен, хор Станислава Лыкова поистине виртуозен. Троица главных героев — Богдан Волков (Том), Мария Макеева (Энн), Дмитрий Зуев (Ник) — пленяют свежими, чистыми и выразительными голосами, шикарным английским и абсолютной органичностью существования в придуманных режиссером образах. Ансамблирующие партии второго плана не менее ярки: томная Оксана Корниевская (Гусыня), прямолинейный Роман Улыбин (Трулав), зычный Валерий Микицкий (Сэллем), истерически комичный Эндрю Уоттс (Баба).

25 сентября 2019 г., "Культура"