-//-

Недавно была в гостях у одной английской леди, которая в юности изучала русский язык, а сейчас почти всё забыла. У неё в книжном шкафу эдвардианских времен — сплошь Лео Толстой и Достоевский. На самом видном месте очень английской гостиной — жуткая клюква: картина, на которой тень Федора Михайловича, питерские сфинксы, и все это в тумане и романтично наплывает одно на другое. На полке стоят в ряд несколько внушительных матрёшек. Одна из них с искажённым лицом Александра Сергеича, нашего всего.

Открывает её. Внутри по мере убывания: Достоевский, Толстой, Гоголь, Тургенев, Бунин, Булгаков, Гумилёв и Ахматова сразу на двух сторонах одной матрешки, и на самой маленькой распоследней матрёшечке Бродский. С жутким взором.

Леди говорит, что читала всего-всего Толстого. 

Спрашиваю по-русски:

— Серьёзно?

— Seriozno! — отвечает, — и много ездила в Ленинград в семидесятые.

И ностальгически прикрывает глаза.