«Вскоре должно случиться что-то великое — из хаоса должно выйти какое-то произведение искусства. Будет ли это книга, опера или картина — quod diis placebit («что будет богам угодно»).
Из письма Э.Т.А. Гофмана Т.Г. Гиппелю. Февраль, 1804 год.
Читая такие письма, невольно захочешь окунуться в историю творчества автора. Слишком много в ней загадок.
1804 год и это письмо. Его тогда еще не печатали - начнут лишь через пять лет, да и то с критических статей о музыке в лейпцигской «Всеобщей музыкальной газете», действительно, «всеобщей». Ему придется сменить разные работы, даже заниматься столь нудной и тягостной юриспруденцией, причем в разных чинах.
В 1809 году в газете напечатают его новеллу «Кавалер Глюк». И тогда, в 1813 году он напишет виноторговцу Ф.Кунцу:
«Не удивительно, что в наше мрачное, злосчастное время, когда человек едва перебивается со дня на день и еще должен этому радоваться, писательство так увлекло меня — мне кажется, будто передо мной открылось чудесное царство, которое рождается из моего внутреннего мира и, обретая плоть, отделяет меня от мира внешнего».
(Э.Т.А. Гофман)
И возвращаясь из будней, он окунался в угарную атмосферу забегаловок Дрездена, потом Берлина. Изрядно набравшись вечернего вина, Гофман приходил домой, добирался до письменного стола, и, мучаясь бессонницей, начинал писать. Говорят, когда жуткие фантазии начинали выходить из-под контроля, он будил жену и продолжал писать уже в ее присутствии. Не в силах совладать с несущимися врассыпную "конями фантазии", он подобно Фаэтону летел с набранной высоты - возможно, отсюда в сказках Гофмана и накручены как будто лишние линии сюжета, расставлены крутые повороты смыслов, и метаморфозы, метаформозы, когда архивариус превращается в коршуна, гадалка в няньку, а шнур звонка в змею, как в «Золотом горшке».
Первая сказка Гофмана "Золотой горшок" была написана в 1814 году в Дрездене. За окном гремят взрывы снарядов и стоит свист пуль наполеоновской армии, а за столом писателя студент Ансельм опрокидывает огромную корзину с яблоками и пирожками, которыми торгует безобразная старуха.
Еще ярки воспоминания того, как возлюбленную Гофмана Юлию Марк родители выдали за состоятельного коммерсанта.
Гофман грустит, и его Ансельм донельзя сентиментален. Каждый вечер он приходит к кусту бузины, да чего там(!), обнимает его – ведь здесь он встретил чудесную змейку. Вот его горестное восклицание: «Ах! Я люблю тебя, змейка, и погибну от печали, если ты не вернёшься!».
Не смог он в первую встречу спастись от нежного прикосновения ее взгляда, от чудных, тёмно-голубых глаз.
«Судя по тому, что я знаю и читал о любви, это, собственно говоря, род психического недуга, который у человеческой породы выражается в особых припадках безумия; они принимают какое-нибудь существо совсем не за то, что оно есть на самом деле; например, обыкновенную низкорослую толстушку, штопающую чулки, они почитают богиней».
Так он опишет любовь.
Где-то там, в мирах безудержных фантазий, царит гармония. «Золотой горшок» является попыткой выдумать такой мир и поселиться в нём хотя бы в воображении. В сказке узнаваем Дрезден и его возлюбленная, там она зовется Вероникой, влюблённой в Ансельма, именно она приоткроет завесу в фантастический мир. Но он хрупок, Вероника утратит дар, как только на горизонте появится надворный советник с предложением руки и сердца.
«Должен тебе сказать, благосклонный читатель, что мне … уже не раз удавалось уловить и облечь в чеканную форму сказочные образы…
Вот откуда у меня берется смелость и в дальнейшем сделать достоянием гласности столь приятное мне общение со всякого рода фантастическими фигурами и непостижимыми уму существами и даже пригласить самых серьезных людей присоединиться к их причудливо-пестрому обществу. Но мне думается, ты не примешь эту смелость за дерзость и сочтешь вполне простительным с моей стороны стремление выманить тебя из узкого круга повседневных будней и совсем особым образом позабавить, заведя в чужую тебе область, которая в конце концов тесно сплетается с тем царством, где дух человеческий по своей воле властвует над реальной жизнью и бытием».
(Э.Т.А. Гофман)
Повесть «Принцесса Брамбилла», созданная Гофманом на исходе творческого пути, - раскрывает кулисы над стихией римского карнавала, переворачивающего с ног на голову привычные отношения между людьми (снова метаморфозы!). За прихотливой чередой чудесных событий, фантасмагорий и фантастических персонажей незримо - а порой и явно - присутствует Автор, как дирижер, артистично и самозабвенно "играющий в литературу" и создающий виртуозные "отражения" Жизни и Искусства.
Гофман всегда бился за свое существование и существование своего таланта. Сменил имя. Написал картины и оперы. Работал юристом. И прочее, и прочее. Ведь проза, перед которой он благоговел, поначалу приводила его в отчаяние.
«Нет ничего более удивительного и безумного, чем сама действительная жизнь», так будет написано в «Песочном человеке».
В произведениях многое делается для того, чтобы скорее в тени слов, а не в самих словах можно было почувствовать волшебство. Повести и сказки густо населены героями, и всяческими мистическими событиями, и преследованиями. В «Золотом горшке» студента Ансельма преследует образ старухи ведьмы. Та является ему то вместо садовой статуи, то прикинувшись шнурком от дверного звонка. Это жуткие истории.
И, пожалуй, последнее замечание. «Золотой горшок», «Крошка Цахес», «Принцесса Брамбилла» , «Принцесса Бландина», да и «Щелкунчик» после бума мистических явлений заканчиваются, вдруг, как обычные мелодрамы. И даже когда в «Повелителе блох» Тис Перегринус и красавица Гамахея перевоплощаются в тюльпан и чертополох, они, любя обнимают друг друга.
Гофман, подобно мифическому Фаэтону, в своих фантазиях возносится на такие высоты, откуда только падать. Он будто теряется в конце, в сомнениях, как завершить произведение и сглаживает любые возможные коллизии. Талант спас Гофмана из трясины будней - талант сгубил Гофмана на карнавале фантазий. Ведь уже к 12-ти годам он свободно играл на скрипке, фортепьяно, органе, арфе и гитаре. А к 46-ти он был ничтожным стариком, страдающим от сифилиса и пьянства, и доживающим последние дни.
Скованный параличом Гофман, зная, что развязка сюжета его жизни близка, диктовал жене или секретарю. Жизнь, которую он так легко разменивал на фантазии, все таки настигла его, но настигла вместе со смертью.