Далеко внизу плескалась вода.
Здание больницы успели возвести до последнего, пятнадцатого этажа. Но строительство свернули, а серый бетонный скелет посреди пустыря остался. Внутри были только лестничные пролёты и пустые шахты лифтов. А в подвале прибывала вода.
На окна первого этажа зачем-то поставили решётки. Не помогло – бездомные, пьяные подростки, граффитчики быстро выломали несколько из них. Серый бетон расцвёл надписями и картинками всех цветов радуги. Полы на всех этажах быстро усеяли пакеты, пустые бутылки, использованные шприцы и презервативы. Пару раз зимой голодные бомжи ели тут собак. Таких же тощих и никому не нужных, как они сами. Собачьими костями пугали новичков, не обращая внимания на плещущуюся почти под их ногами мутную воду.
А зря.
Я живу здесь с тех самых пор, как вода начала прибывать.
Наблюдать за гостями уже не так интересно – новичков приходит мало, а постоянные гости ведут себя скучно. Едят, пьют, колют дешёвый героин, спят друг с другом и поодиночке. Скот.
От наркоманов меня воротит. Ненавижу зависимости.
Алкоголики честнее и проще. Могут даже пригласить с ними выпить. Пару раз я соглашалась. Но наедине с собой каждый градус кажется вкуснее.
Вкус. Смешно рассуждать о такой роскоши, сидя на бетонном полу в заброшенной больнице в одежде, которой почти месяц требуется стирка. Но я действительно «держу марку». Я не стираю одежду – я меняю её на новую в специализированных центрах. Где якобы помогают таким, как я.
Там я отскребаю грязь с тела и из-под ногтей, стригусь, получаю чистую одежду и – самое важное – завожу новые связи.
Влад. Наркоман лет двадцати пяти. Ненавижу наркоманов, но этот был пока красив. Иногда смотрела на него и думала – как ты скатился в эту яму? Но вслух никогда не спрашивала – такое у меня правило. Раз человек так сделал, значит, он так хотел.
Мы познакомились в одном из таких центров. Симпатия была взаимной – старение от жизни в «заброшке» пока меня не коснулось. Надо ли говорить, что из центра он ушёл вместе со мной?
Перед этим он успел достать себе «топливо», так что пара дней прошли в лучших традициях американских хиппи. Он не предлагал мне попробовать. Наверно, потому, что самому было мало. Это мне не понравилось – значит, он меня не любил.
А потом у него началась ломка. Я сказала ему, что знакомый бомж с десятого знает, где можно достать. И что ему достаточно покричать. И подвела его к пустой шахте лифта.
Толчок дался удивительно легко. Мне хорошо запомнились его лопатки, которые я почувствовала ладонями через футболку. Я проследила за его падением. Он упал в воду подвала. И не выплыл.
Через два месяца я поняла, что беременна. Плохая еда и сон на бетонном полу были ни при чём – если бы я чем-то заболела, то умерла бы на пятнадцатом этаже, свернувшись на грязном картоне. Я понимала, что сейчас беременность для меня – это лишь ожидание смерти длиной в полгода.
Меня подкармливали, потому что считали, что я хочу этого ребёнка.
Я чаще спускалась к «соседями», и некоторые даже пытались меня жалеть. Я просила не жалеть. Я просила налить.
Когда, наконец, подошёл срок, я восприняла это с облегчением. Мне никто не помогал. Я ни у кого не просила помощи. Всё закончилось так легко и быстро, что у меня даже проскочила мысль «И это всё? А где нечеловеческие муки?». Я с трудом привстала, чтобы разрезать пуповину. Это был мальчик. Он сделал первый вдох и заскулил.
Я заставила себя встать. Нутро всё ещё болело. Взяла заляпанного кровью ребёнка на руки, но ничего не почувствовала. Ни радости, ни отвращения, ни страха. У него были рыжие волосы. Как у меня. Я с трудом подошла к шахте лифта. Убедилась, что вода ещё на месте. И выпустила из рук свою ношу.
В этот раз случилось что-то странное. Когда младенец упал в воду, она забурлила, как если бы внизу её кипятили.
До этого в подвал уже срывались люди, но ни разу я не видела ничего подобного.
Любопытство подбивало меня шагнуть следом. Но вместо этого я проснулась.