Из статьи Татьяны Глушковой "Традиция — совесть поэзии"
Прошлое страстно глядится в грядущее...
А. Блок
1
Едва ли сыщется в современной критике поэзии вопрос, актуальность которого так единодушно признавалась бы критиками самых разнообразных пристрастий, ориентации и стилей, как вопрос традиции. Отношение к ней (положительное ли, отрицательное ли, двойственное ли), как и принцип отношения современных поэтов к классическому наследию, проявляет себя воистину на каждом шагу. Любая дискуссия о поэзии, даже и не посвященная непосредственно этой теме, любая анкета, с которой журналы, газеты, альманах «День поэзии» обращаются к нашим критикам, в большой мере, нечаянно, но неизбежно оказывается разговором о традиции.
Нет сомнений, этот вопрос, этот разговор, полемика, дискутированье продиктованы самою поэзией, ее нуждами. Ибо, какими бы ни были «темпы развития» ее, успехи или неудачи, оценить их, осмыслить пути, по каким движется поэзия сегодня, оказывается решительно невозможным без исконной «системы координат», вне оглядки на прошлое нашей литературы.
И вот то и дело, даже говоря именно о сегодняшнем литературном процессе, приходится говорящему (будь то критик или сам поэт) либо всерьез, добросовестно опереться на это великое прошлое, либо — частично, «наполовину», а подчас едва ли не полностью — отмежеваться от него, то есть проигнорировать существенные его черты и заветы. Тот, кто, по сути, отмежевывается (или скажем мягче: не склонен погружаться мыслью в глубину исторической дали), как правило, делает упор на новаторстве. Но даже и при этом говорит, конечно, именно о традиции, ибо, сетуя на нее, ее корректируя, противопоставляя ей что-либо иное, характеризует, с точки зрения своего понимания, прежде всего именно ее.
Впрочем, на первый взгляд, не только актуальность вопроса о традиции признана единодушно, но и разрешенье его в нашей критике поэзии выглядит достаточно единым и согласным.
Особенно же согласным предстает оно в аспекте отношения к классике. Особенно — классике «вообще» и самой по себе.
«...кто же станет отрицать необходимость уважения к поэтическому преданию»,— справедливо замечает, например, Вс. Сахаров (ЛГ, 1977, № 35), потому что, в самом деле, открытое неуваженье к этому преданию теперь уж не принято декларировать.
Однако мне то и дело кажется, что подобные заявления (заведомо исключающие реальность несомненной сложности дела и противоречий в нем), в лучшем случае, близки к пиетету, который — согласительно, уступчиво — испытывал у Достоевского (в «Униженных и оскорбленных») добродушнейший старик Ихменев. «Положим, что Пушкин велик, кто об этом!..» — примирительно говорил он. А сам думал: «А все-таки стишки и ничего больше; так, эфемерное что-то... Я, впрочем, его и читал-то мало...»
Ибо за благонамереннейшими фразами о всеобще-осознанной нужде — уважать, да и за самими проявленьями этого дружного уважения стоит порою, в сущности, то, что куда ближе к отрицанию, что очень смахивает как раз на неуважение и покровительственно-снисходительное отношение к классике — с высоты «современного масштаба мышления». Заявление о необходимости наследовать художественные свершения прошлого нередка оказывается не живою, сердечною, ответственно произносимою мыслью, но механической обрядовой фигурой речи критика, жестом чисто «голосовым», ораторским, подвергаемым немедленному опровержению, полу-опровержению — само-опровержению со стороны автора, если проникнуть не только на авансцену, но уже в первые кулисы его статьи, то есть добраться до фактического, практического содержания и пафоса его текста.
И — соответственно — традиция то и дело предстает глубокоспорной «туманностью».
Глухим преданием.
Воистину: «...так, эфемерное что-то...»
***
В самом деле, трудно не заметить: многие наши критики словно бы вовсе не выяснили для себя, что же такое — вообще — традиция в главной сути этого понятия.
«Можно подумать, будто кто-то когда-то определил, что — в точности — есть новаторство, что есть традиция в коренном значении этого слова!» — иронически восклицает, в перекличке критиков, организованной журналом «Юность» (1975, № 9) на тему «Русская поэзия сегодня. О понимании традиций», А. Урбан, видимо полагающий, что стойкие определения данных понятий принципиально невозможны.
Небесспорное понимание предмета, вынесенного в заголовок названной анкеты-переклички, выказывается уже в самих формулировках вопросов, с которыми журнал' обращается к своим авторам — критикам поэзии:
«1. Каково, по вашему мнению, соотношение между новаторством и традицией в современной русской лирике?
2. Какие отечественные традиции наследует сегодня поэзия? Широк ли, богат ли этот выбор?..»
Вопрос второй, несомненно подразумевающий, что есть (или, по крайней мере, могут быть) в живой поэзии традиции забытые, нарочито ненаследуемые и что, во всяком случае, для современной поэзии возможен выбор из всей суммы «традиций» каких-то определенных (большего или меньшего числа), — мог бы быть выровнен относительно культурного взгляда изъятием под-вопроса («Широк ли, богат ли этот выбор?»), а также правкою слова «какие». «Как, в чем наследует сегодня поэзия отечественную традицию?» — разумно было бы с дельным лаконизмом спросить.
Но вопрос первый этой анкеты так просто отредактировать, пожалуй, не удастся! Он прочно «опирается» на глубокую, «основополагающую» как для дальнейших опросных граф, так и для самих ответов критиков давнюю путаницу в литературоведческих понятиях. Он предполагает, что «современная русская лирика» делится на две разноценные части — новаторскую и преданную традиции — и что «соотношение между новаторством и традицией» выражается в виде арифметической дроби, в которой может вырастать (или уменьшаться) то числитель, то знаменатель. «...мне кажется, традиция у нас сейчас несколько возобладала над новизной — иногда... даже «недиалектически», — сетует, например, на досадное разбухание «знаменателя» В. Гусев.
В самом деле, нельзя не заметить, что чаще всего традиция—-в устах наших критиков поэзии — это нечто в той или иной степени противопоставляемое новаторству при безусловном преимуществе последнего. Что зачастую она, в лучшем случае, рассматривается как некий трамплин, необходимый для первоначального рывка куда-то вперед, где — впереди! — уже желательно «отряхнуть» с ног «прах» традиции, чтобы явиться самобытным, современным поэтом, чтобы соответствовать уровню «интеллектуального перенапряжения» — «чем характерно наше время в духовной сфере» (последние цитаты взяты из статьи Ал. Михайлова «...но иди — вперед!» — ЛГ, 1977, № 22). Можно сказать также, что в этом случае традиция напоминает добрую старую няню или провинциальную— разумеется, отставшую от века, выморочную дальнюю родственницу, без которых, пожалуй, невозможно было обойтись в детстве, которые пригодны для некоторых услуг, быть может, н теперь, но которые все же несколько смущают «возмужавшего» поэта в «главных покоях» его «дома», дисгармонируя со свежею современностью его интерьера — мешая «открыто впустить в сердце современность» (Ал. Михайлов) и — добавим — полностью торжествовать свою самобытность...
Впрочем, мою метафору некоторые критики сочтут даже и слишком деликатной: «Если говорить о поэзии, то, мне кажется, сегодня это та область художественного творчества, где традиции сдерживают развитие» (выделено мною.— Т. Г.), — признаётся в конце концов начистоту тот же Ал. Михайлов (см. его статью в поминавшемся уже номере журнала «Юность»).
Но оговорюсь сразу, что «уважительное», вполне «домостроевское» в робкой почтительности своей превращение традиции в «старого мужа, грозного мужа» с мрачно-ревнивым сердцем и тяжелой рукой (к чему склонен бывает, например, Ст. Рассадин), при всей внешней обратности такого взгляда сравнительно с первым, также не представляется мне лестным и справедливым относительно традиции.
Однако куда выразительнее моих домашних метафор в связи с существующим отношением к традиции — та, которую я нашла в самой нынешней критике, призвавшей для данного случая грандиозные образы греческой мифологии: «...современной нашей поэзии, особенно молодой, угрожает не столько Сцилла ультра-новаторства, сколько Харибда вторичности, то есть резкого, недиалектического преобладания традиции над оригинальностью, артистизмом»,— пишет В. Гусев (выделено мною.— Т. Г.). Даже и оставив покуда в стороне «неартистизм» Харибды — традиции, как не воскликнуть горестно: каково бедному Одиссею?!
Продолжение следует
Tags: ЛитературоведениеProject: MolokoAuthor: Глушкова Т.
Книги Татьяны Глушковой здесь
Книга "Мы всё ещё русские" здесь