На страннейшем фестивале в Выборге показали сразу два фильма студии «ВГИК-Дебют» — «Печень» Ивана Снежкина и «Быка» Бориса Акопова. Обе картины молодых дебютантов посвящены девяностым. Мария Кувшинова посмотрела их и рассказывает.
Когда скоростной поезд «Ласточка» приезжает на станцию Выборг, огромная толпа из двух сцепленных составов оказывается загнана в тоннель, из которого выводят на волю две лестницы и две узкие двери, оборудованные медленно работающими турникетами. Встречным потоком в толпу ввинчиваются со своими велосипедами, колясками и костылями люди, спешащие на электрички. Долго, неудобно, унизительно, рискованно, билеты по ходу пути у каждого проверили уже несколько раз, но «эффективность», «собираемость», жесткий фильтр для зайцев важнее удобства и безопасности людей. Вернувшись из Выборга в Зеленогорск, я первым делом вижу разрубленного на куски человека, который перебегал пути перед скоростным поездом «Аллегро». Над ним столпились работники РЖД, из вокзала на перрон выходят пассажиры, многие с детьми. Самоубийство, глупость, опьянение — причина гибели неясна, но ясно, что у сотрудников нет никакого протокола для подобных ситуаций или он не выполняется. Никому не приходит в голову оградить людей от неожиданного и непрошеного зрелища. Новые поезда и новые турникеты встраиваются в старую матрицу. Это вычитание человека из любой подсистемы в общей системе повсеместно и не должно удивлять, но все-таки оно удивляет.
В рамке этих железнодорожных впечатлений я посмотрела на фестивале в Выборге два фильма «ВГИК-Дебюта». Продюсер Федор Попов — генеральный директор студии, которая сегодня, по данным «Новой газеты», имеет шансы перераспределить в свою пользу почти все средства, выделяемые государством на дебютантов — представил их почти одинаковыми словами. Молодые кинематографисты — красивые мужчины с прическами и бородами из барбершопов, в кроссовках New Balance и модной одежде — стояли на сцене, но их картины подтачивают веру в социальный прогресс, точно так же как подтачивает ее поездка на комфортабельном поезде «Ласточка», которая заканчивается унизительной давкой на выходе.
Герои «Печени» Ивана Снежкина — старшеклассники, которые хотят преуспеть в эпоху бурных перемен и пытаются сколотить стартовый капитал, продав печень брата одного из них. В «Быке» ребята постарше образуют банду под руководством парня по фамилии Быков и попадаются на глаза более авторитетным бандитам. Первый фильм — комедия, второй — драма. В «Быке», получившем в этом году главный приз «Кинотавра», наберется кинематографической материи хронометражем в короткометражку. В ловко скроенной «Печени» ее нет вообще. Оба фильма изображают девяностые как страшное время, которое, слава богу, подошло к концу вместе с их отвратительной «демократией». У Снежкина — сошедшие с ума учителя: учительница все время вопит, что империи придется извиниться перед угнетенными народами, а учитель — немного педофил, но он точно симпатичнее, чем она. У Акопова авторитет говорит: «Какая же демократия с совестью?» А героиня в финале раздумывает эмигрировать: в телевизоре прощание Ельцина, и мы понимаем, что теперь жизнь наконец-то наладится.
В обоих кожаные куртки, лбы, ностальгический лоу-фай, выстрелы и взрывы, ветшающий постсоветский мир — все, над чем Балабанов посмеялся в «Жмурках» (2005), навсегда, как ему казалось, закрывая тему.
Давно было понятно, что Балабанов при всей невоспроизводимости его стиля стал отцовской фигурой для нового поколения кинематографистов. Но если какой-нибудь Юрий Быков, посвящая фильм «Дурак» памяти покойного, хотел наследовать его дух, то следующий призыв дебютантов не стесняется заимствовать и букву. У Снежкина играют балабановские актеры Сергей Маковецкий, Светлана Письмиченко и Константин Мурзенко (в роли, почти идентичной роли Фашиста из «Брата 2»). Снимавший о своем времени с использованием языка своего времени Балабанов снискал славу короля неполиткорректности, и, подражая ему, 20 лет спустя после «Брата» молодой режиссер упивается оскорбительными эпитетами, как будто именно это приближает его к недостижимому оригиналу (прямо за мной в зале сидел взрослый мужчина яркой кавказской внешности, который заливисто хохотал над словами «шалава» и «лахудра», но почему-то бледнел и переставал смеяться, когда в фильме «шутили» над «чурками»). У Акопова главный герой лаконичный, как Данила Багров (недавно мы видели актера Юрия Борисова в «Хрустале» Дарьи Жук, он играл наркомана-идеалиста из тех же девяностых и выглядел почти андрогином) и по-балабановски подобранная «попса своего века» на саундтреке.
Балабанов был продуктом сложной позднесоветской цивилизации с ее подпольными музыкальными группами, контрабандными пластинками и видеокассетами, томами хорошо переведенной литературы, верой в высокое киноискусство, последствиями Афганской войны etc, etc, etc. Сегодняшние дебютанты кажутся порождением балабановской киновселенной, понятной слишком просто и однозначно. В комментариях под постом о 1999 годе критик Василий Миловидов заметил, что «Бойцовский клуб» — тонкая, ироничная рефлексия по поводу исчезновения «токсичного мужика», которая парадоксальным образом породила новое поколение «токсичных мужиков». Нечто подобное произошло и с фильмами Балабанова: Данила Багров по замыслу автора не был супергероем; он был растерянным, потерявшим все координаты мальчиком, которого опалила война. Массовое сознание считало его по-другому.
Феминистская ревизия фильмов Балабанова еще ждет своего часа. В его картинах героиня часто воплощает роковую безответственность, поиск выгоды. Она неразборчива в связях и часто предает мужчину-героя (впрочем, в последнем фильме у него появляется трагическая проститутка-философ, которая тоже имеет право на счастье или хотя бы на мечту о нем). Но достоевско-балабановский штамп восприятия женщин без изменений перекочевывает в фильмы обоих дебютантов, как будто не было «Тесноты» Кантемира Балагова или «Хрусталя», где женские персонажи из девяностых радикально отличались от продажной, дорогостоящей, использующей мужчин роковой красотки, в разных вариациях явленной у Акопова и Снежкина.
Неотрефлексированная мизогиния обоих выходцев из «ВГИК-Дебюта» изумляет, как давка на выходе из «Ласточки». Борис Акопов еще в дни «Кинотавра» прославился интервью, в котором заявил, что не верит в «женскую режиссуру» и единственный снятый женщиной хороший фильм — «Восхождение» Ларисы Шепитько — на самом деле «мужской» фильм. (Подобное определение «мужского» как «хорошего» и «женского» как «плохого» никогда не родится в сознании, которое признает женщину человеком в том же смысле, в каком человеком является мужчина, не говоря уже о том, что за прошедшие с момента гибели Шепитько 40 лет в мире появились и другие картины, снятые женщинами.) В «Печени», где все герои вожделеют стройную одноклассницу с ярким педикюром, запасной орган в результате планируется добыть из полной девушки, которая пришла наниматься в фирму ассистенткой, потому что ТОЛСТУЮ БАБУ НЕ ЖАЛКО, аха-ха-ха.
Невольно начинаешь думать о том, что девяностые с упростившимся миром грубой силы интересны дебютантам как возможность легитимно окунуться в мир тестостероновой бычки, в котором все решают мускулы и пистолет, а женщина продается, покупается, молит о пощаде и знает свое место («Бычарой», кстати, назывался фильм бельгийского режиссера Михаэля Р. Роскама, в котором перекачанный герой Маттиаса Шонартса в итоге оказывался человеком, живущим с раздробленными половыми органами). Тоску по маскулинности, по примитиву, которую сегодня транслирует российская власть и разделяет российское общество, воспроизводят даже молодые люди, которым это, очевидно, чуждо по их внешнему виду и органике.
Когда-то продюсер Балабанова Сергей Сельянов предсказывал, что нас ждет вал фильмов о девяностых — о времени нерассказанных историй и неповторимой энергии. В каком-то смысле он был прав, однако ни «Печень», ни «Бык» ничего не добавляют к пониманию эпохи. Это просто фильмы, снятые едва заставшими то время парнями, которые почему-то решили их снять и почему-то получили на это деньги. Все это мы уже видели у Балабанова, в «Бригаде» или раньше — в «Интердевочке» и «Маленькой Вере», но это было лучше рассказано и лучше снято. Современное кино о девяностых, вероятно, ждет та же участь, что и современное кино о войне — более примитивная вариация уже существующих штампов без малейшей попытки рефлексии из новой временной позиции.
Нет ничего удивительного, что государство поддерживает таких дебютантов и такие дебюты. Нет ничего удивительного в том, что идея разных голосов и разных историй неблизка условному Федору Попову, распределяющему бюджеты. Нет ничего удивительного в том, что в российском прокате лидирует фильм, в котором единственный бессловесный женский персонаж ходит в косынке и молча беременеет от героя, а молодые режиссеры из всего многообразия женских образов девяностых раз за разом выбирают именно «шалаву». Нет ничего удивительного в том, что эталонный дебютант — это золотой мальчик, копирующий Балабанова. Нет ничего удивительного в том, что жюри вручает таким фильмам призы, а критики пишут о них так, как будто это бесконечное топтание на месте и есть кинопроцесс.
Нет ничего удивительного, но все-таки это удивляет.