.
Впрочем, возвращаясь к недавнему дню рождения Пушкина. Немного коснусь темы Пушкина и Романтизма. Влиял ли на Пушкина Романтизм, и в какой степени ? Или, интереснее даже спросить какой романтизм?...По воспоминаниям своих друзей, едва только выучив английский, Пушкин начал зачитываться английским поэтом-романтиком Вордсвортом, первым романтиком добайронического периода Англии. Вордсворт Пушкина восхищал. Может быть мало кто знает, что знаменитая пушкинская элегия Вновь я посетил является своего рода вольным переводом элегии Вордсворта Тинтернское аббатство» . Что же касается отношения Пушкина к Байрону, оно было у Пушкина в разные периоды разным, в более поздний период - более скептичным. Отнестись серьезно к Байрону (после 19 века и скептичного отношения Пушкина к Байрону ) могла только Цветаева. На самом деле, демократизация поэтического русского языка Пушкина прошла не без влияния английского романтика Вордсворта, который писал, что язык поэзии должен быть народным, а поэт должен воплощать образ крестьянина. При этом, к сентименталистам Вордсворта никак не отнесешь, быстрее даже его отнесешь к символистам, но никак не к сентименталистам. В России же самым крупным (и пожалуй, первым) крестьянским поэтом стал Есенин, а полностью раскрыла масштаб байронического сознания - Цветаева. И то и другое произошло лишь в 20м веке. Русский романтизм не стал большим явлением как на Западе, но за то русский романтизм не был подражательным, это первое что хочется сказать. Попробуйте сравните, Байрона и Лермонтова, на самом деле это разные поэты. Неподражательность русского романтизма объясняется особой спецификой России. Романтизм в России вышел не из подражания Англии или Германии (как скажем это происходило в скандинавских странах) а из русского размышления над Романтизмом... Над Романтизмом размышлял и Белинский и Пушкин, и Лермонтов. А вот Цветаева была интересной...Она не размышляла над Романтизмом,(как Пушкин или Белинский) а просто приняла все эталоны романтизма 19 века, осмыслив их на лад собственной поэтической страны, и включив их в регистр собственного языка , с его метафорикой, и поэтической семантикой. Самое интересное в ней то, что ей удалось невозможное в 20 веке - ей удался и байронизм, и байроническая поза романтика, и главное философия Романтизма , ( как впрочем, и романтическая философия любви.) Объяснить это можно только ее гениальностью. По сути она сделала невозможное. Что касается меня, как русский человек 19 века, по сути я размышляю над Романтизмом, как размышлял и Пушкин, и Лермонтов и Белинский.
БЕССОННИЦА
Волокна шерсти мягкой, что прядет
Лениво прялка. Шум дождя и пчел
Гуденье. Всплеск реки, и ровный дол,
И ветер в небе, и полотна вод -
Я передумал обо всем и вот
Лежу без сна. А скоро во дворе
Услышу щебет птиц, и на заре
Печальная кукушка пропоет...
Как прошлых две, я эту ночь опять
Не в силах обрести тебя, мой сон.
Ужели снова я тебя лишен?
Что без тебя мне утро может дать?
Приди, день должен быть тобою завершен.
Приди, источник сил, здоровья мать.
МОТЫЛЬКУ
Побудь вблизи, прерви полет!
Пусть взор мой на тебе замрет!
Тобой воссоздан каждый миг
Первоначальных дней моих!
И время, что давно мертво,
оживлено тобой,
Порхающее существо:
Отца я вижу своего
со всей моей семьей.
О, сладость, сладость детских лет,
Когда за мотыльком вослед
Бежали мы с моей сестрой,
Разгоряченные игрой.
Я, как охотник, подстерег
Добычу - но напрасен был
Мой бег, отчаянный прыжок:
Оберегал ревниво Бог
пыльцу прелестных крыл.
Перевод И. Меламеда
К КУКУШКЕ
Едва начнешь ты куковать,
Я стану беззаботным,
О, птицей ли тебя назвать
Иль звуком перелетным?
Вот я в траве высокой лег
И слышу крик повторный,
Летит он, - близок и далек, -
Тревожа воздух горный.
Твердишь ты долам о весне,
О солнце и растеньях,
Но повесть ты приносишь мне
О призрачных мгновеньях.
Привет! Ты нам ласкаешь слух
Весною не случайно.
Не птица, а незримый дух,
Бродячий голос, тайна.
Все тот же, что меня пленял
В далеком детстве, в школе,
И вглядываться заставлял
В кусты, деревья, поле.
Я за тобой в лесу бродил,
И, голос перелетный,
Ты мне надеждой сладкой был,
Прекрасной и бесплотной.
И я люблю тебе внимать,
Сокрыт травой густою,
Пока не оживет опять
То время золотое.
И мир, где обитаешь ты,
Мне кажется, о птица,
Чудесною страной мечты,
Где сердцу сладко биться.
Перевод Г. Иванова
СОН ПИЛИГРИМА
Под вечер в замке пилигрим,
Дорогой долгою томим,
Прося ночлега, стукнул у дверей.
Надменно сторож отказал,
И странник дальше зашагал,
Надеясь в тишине лесов
Найти гостеприимный кров,
Под зарослью ветвей.
Задумчиво тяжелый путь
Он продолжал и отдохнуть
Под деревом присел на мху густом.
Звезда затеплилась над ним...
Когда же взгляд свой пилигрим
Вниз опустил - у самых ног
Увидел скромный огонек,
Зажженный светляком.
Дрема коснулася очей...
Недалеко журчал ручей,
И странный сон навеял плеск воды.
Звезду земную - светляка -
И ту, что в небе, далека,
Увидел он, и речи звук
К нему сюда донесся вдруг
С эфирной высоты.
Презрительно звучала речь:
И червь посмел свой свет зажечь
В тот час, когда смыкает сон глаза.
Не для него ли ночи тень
Теперь сменила летний день?
Не мнит ли он равняться с той,
Чьей царственною красотой
Гордятся небеса?
И ей сказал светляк в ответ:
"Звезда кичливая, твой свет
Сырая дымка может затемнить,
Легко ты гаснешь, и твой луч
Не в силах выбраться из туч.
Меня же и густой покров
Тумана или облаков
Не в силах погасить.
Нет, я не льщу себя мечтой,
Блестя теперь в траве сырой,
Чуть видимый под кровом темноты,
С твоей равняться славой, - нет,
Но мой едва заметный свет
Дает мне радость, а потом
Я гасну в пурпуре дневном...
Но гаснешь ведь и ты".
Едва успел промолвить он -
Из края в край весь небосклон
Откликнулся на голос громовой.
Дол дрогнул, вспять пошла вода,
Померкла яркая звезда
И, померцав, как Люцифер,
Низринутый с небесных сфер,
Скатилась в мрак ночной.
Сон длился. Звездный свод небес.
Объятый пламенем, исчез
И нового открылся блеск очам.
В преображенной красоте
Там засияли души те,
Что здесь во мраке и пыли
Огонь надежды сберегли,
Подобно светлякам.
И спавший на лугу постиг,
Что Ангел Божий в этот миг
Беседовал в виденье сонном с ним.
Воспрянув сердцем и душой,
Забыл он утром ропот свой,
Но до конца земных тревог
Свой чудный сон забыть не мог
Под деревом густым.
(стихи Вордсворта)
