Мы решили поговорить о важном и вечном и с этим учредили рубрику «Правила смерти», в которой будем расспрашивать об этой теме замечательных людей нашего времени. Первым из них стал петербургский писатель и философ Николай Старообрядцев.
Есть три способа смерти, которые я называю вполне приемлемыми:
(а) Будучи современным человеком и во всех устремлениях жизни руководствуясь рекламой и пропагандой, трудно определиться со способом умирания — смерть рекламируют мало. А зря! Из последнего вспоминается только перечень, выработанный кем-то из французских артистов: либо от старости, либо на поле боя, либо в постели с любовницей. И когда думаешь о триединстве этой схемы: похотливый старик, падающий со спортивного снаряда — то понимаешь, что был тут угадан некий курс, по которому невидимая, но непреклонная рука ведёт нас сегодня. От таких идеалов на душе лишь пустота, омерзение, гадость. И хочется в противовес ему прокричать: «Выбираю себе умереть в утробе матери: непорочным, неизвестным, непóжившим!»
(б) Но если уж так не получится, то хотелось бы войти однажды в изящно убранную гостиную, полную самого благожелательно и празднично настроенного общества, где руки дам гантированы, плечи оголены, а груди весьма глубоко декольтированы, но всё же в меру приличия, а джентльмены все непременно одеты во фраки и все с сигарами — кто играет на бильярде, а кто уже засел в вист. Прийти туда и воскликнуть: «Господа! — и сказав это, повторить ещё раз, против своего обыкновения вообще использовать столь неуместное в повседневной жизни обращение. — Господа! Не будет ли у кого возражений, если я сейчас умру?» И услышать в ответ единодушное: «Извольте!» И даже: «Nicholas! Это будет очаровательно! Très charmant!» И получив всеобщее одобрение, сделать простой, но изящный реверанс и в продолжение его столь же изящно вытянуться по блестящему паркетному полу, будучи уже решительно мёртвым. И чтобы в этот момент началась кадриль, и чтобы потом говорили, что это было вовсе не по регламенту, но весьма кстати. И во время кадрили чтобы пары шли прямо по мне, наступая на лицо и на грудь, не обращая ровно никакого внимания и не сбивая шага, так как я буду настолько субтилен и сух, настолько подготовлен длительным постом к этому топтанию, что под ногами сразу обращусь в какое-то подобие бумажного сора или половой тряпки, без всякого мокрого выделения, обычного для таких случаев, когда людей у нас запросто растаптывают ногами, и по окончании вечера уборщица сможет намотать меня на швабру и сунуть в ведро с водой, чтобы прибраться, когда гости уйдут. Вот такая это будет чистая, кроткая и элегантная смерть.
(в) Однако если во всём продолжении жизни ничего полезного и общественного я так и не сделаю, хотелось бы, чтобы сама смерть решила этот вопрос. Чтобы смерть на жизнь поработала! Выйти однажды на середину дороги, когда будет гореть красный свет, бросить окурок под ноги и тут же замертво пасть, не дожидаясь, пока проходящий автомобиль случайно сшибёт. И всё для того, чтобы рассудительные представители человечества, называемые обычно зеваками, смогли получить от такой смерти себе назидание, наслаждение и даже некий интеллектуальный досуг. «Вышел на красный свет и поплатился, а мы устояли и живы!» «Подождите! Но не машиной же сбило. Стало быть, умер человек от одного только понимания, что преступил закон. Сам себя он судил и казнил, этот истинный христианин и Сократ наших дней!» «Нет, он тем провинился, что бросил окурок средь улицы!» «Уронить-то он уронил, но тут же раскаялся! И застигнув себя на мысли, что подбирать-то не хочется, не принял такого раскаяния и не смог больше жить». «Действительно?! Ах, какое возвышенное благородство натуры!»
Есть три способа смерти, которые я называю отнюдь не приемлемыми:
(а) Прежде всего, не хотелось бы, чтобы пули моих политических противников изрешетили моё тело в то время, когда я буду работать над очередным афоризмом. Ведь если кровь моя прольётся на черновики в тот момент, когда афоризм будет закончен, едва ли кто-то станет разбираться в суматохе и с помощью достижений современной науки извлекать на свет замаранный кровью смысл — в комнату войдёт уборщица, сгребёт со стола обагрённые кровью рукописи и выбросит их в мусор равнодушной рукой. Если бы только недруги дали мне ещё несколько минут, человечество обогатилось бы ещё одной едкой сентенцией! Но не ждите. Ведь того только и жаждут они, чтобы слово моё не прозвучало во всеуслышание, а захлебнулось бы кровью.
(б) Не хотелось бы умереть так неожиданно, что даже заметить этого прискорбного обстоятельства будет нельзя. Бежать по своим делам, обгоняя прохожих, с досадой ходить между прилавков овощного магазина, разыскивать ключи, затерявшиеся в портфели, подниматься по лестнице, снимать обувь, пить чай и есть хлеб с маслом, разворачивать сосательную конфету, высвобождая её из блестящей обёртки с надписью «Протон», нажимать на кнопки электрического устройства, водить карандашом по бумаге, схематично фиксируя основные тезисы научного сообщения, вырезать из газеты интересные новости, вклеивать их в специальную книгу, смотреть на змеевидную тварь с клыками и клювом, ползущую по стене, открывать водопроводный кран и регулировать напор воды, полоскать полость рта целебным настоем из трав, насвистывать что-то из Вагнера, намеренно путая ноты — и всё это время быть давно уже мёртвым.
(в) И наконец не хотелось бы умереть неожиданно во время приятной беседы. Упасть со стула с перекошенным лицом и, падая, стащить скатерть вместе с чашками чая и угощением (козинаками, халвой, щербетом и домашним вареньем), с глухим стуком удариться головой об пол, схватившись судорожной рукой за край паласа, опрокинуть новогоднюю ёлку, побив старинные игрушки из тонкого стекла. Не хотелось бы такой неуклюжей и несвоевременной кончиной опечалить милого своего собеседника и отвлечь домашних от просмотра вечернего выпуска новостей. Тёплая и умная беседа — большая редкость в наше суетливое время. Берегите её!
Куда после смерти попадёт моя душа?
Душа во мне — блоха дистрофическая (pulex distroficus). Когда смерть отомкнёт некую тайную дверцу в моём организме, блоха эта стремительно бросится наутёк — только вы её и видели! Где будет она жить впоследствии — в лесу ли, среди ласковых зверей и певчих птиц, в департаменте ли, среди таких же, как она, мелких конторских служащих, бесконечно снующих взад и вперёд в хитросплетении коридоров, у подножия ли горы Фудзи, наблюдая за скользким движением улиток и потирая от удовольствия крохотными лапками, или в каком-то другом месте, во всех отношениях пристойном и приятном — поди разыщи!
Куда бы я хотел, чтобы она попала?
Хотелось бы, чтобы она не затерялась среди великолепия нашего мира, а избрала бы себе путь служения: свила бы себе гнездо где-нибудь подле опустевшего наполовину брачного ложа, чтобы ночью щекотать пяточки драгоценной вдовы и напевать над её ухом свою тщедушную песню, вызывая тем самым череду ностальгических сновидений совершенно особого рода.
Аксу, 10 сентября 2019 г.
Николай Старообрядцев
Начинает свой творческий путь в Архангельске, где пишет тексты и музыку, выступает с группой сподвижников на андеграундной сцене. Неистовые, почти истерические выступления привлекают к себе особое внимание — на группу пишут донос и вызывают на допросы в прокуратуру, двоих участников запирают в психиатрическую больницу, выступления запрещают. Укрывшись от мира, Николай читает классическую и религиозную литературу, проводит культурологические исследования, изучает инженерное дело и шахматы, начинает создавать роман «Белый цветок». В какой-то момент он понимает, что его духовный опыт не может быть достоверно переведён на страницы книги без специальной теоретической и аскетической подготовки. Притворившись поэтом, он бежит в Петербург, где немедленно поступает на философский факультет. Оказавшись в новой благотворной среде, активно выступает на конференциях, под разными псевдонимами публикует статьи о феноменологии, языке и искусстве, продолжает совершенствовать мастерство художественного слова.
Читайте также
«Шить» | Николай Старообрядцев
Как остановить внутренний диалог (мы знаем, что вы думали, что знаете)