На следующий день, Карел, Элишка, пожилая пани Ондеркова приехали в больницу на машине Вилема.
— Прежде я должна увидеть сына, — сказала пани Ондеркова и оставила троицу в коридоре.
Она шла по холодному мраморному полу и думала лишь о том, что она скажет ему. Не любить материнское сердце не могло, но и принять случившуюся ситуацию она не могла. На месте его жены могла оказаться совершенно любая женщина, не застрахованная ни от насилия, ни от смерти. От подобных мыслей ей становилось страшно и тошно. Хотелось винить кого-то другого в его поступках, но она думала только о том, сколько времени в его воспитании она упустила. На какие горести и эгоистические желания она растратила его вместо того, чтобы растить сына.
— Вам помочь, — молоденькая медсестра приоткрыла дверь палаты и помогла старушке переступить через порог. — Он еще спит.
— Спасибо, милая, — поблагодарила она и присела на стул возле сына.
На щеках проступал легкий румянец, капельница мерно отсчитывала нужную дозу лекарства. Пани Ондеркова слегка дотронулась до спадающих на лоб смольных волос и зачесала их назад. Сын шевельнулся и открыл глаза.
— Мама, — удивился он. — Что ты тут делаешь?
— За мной внучка заехала, — ответила она и наклонилась поближе к нему.
Филипп приподнялся на локтях и сел на кровати.
— Мама, я болен. Мне так плохо, так паршиво, — пожаловался он.
— Я знаю, знаю, сынок, — она взяла его за руку.
— Не знаешь. Я чуть не убил свою жену. Такого и в страшном сне не приведется. Боже мой, мам. Я не знаю, не знаю, как мне жить дальше. Что будет, если она умрет?
Пани Ондеркова приложила палец к губам, — тише, тише, некоторые фразы лучше не произносить вслух, чтобы не накликать беду. Все образумится, сынок.
— Нет, — твердо ответил Филипп, — ничего не будет, как прежде. А моя дочь. Я не представляю, что ей пришлось пережить.
— Она в порядке, — ответила пани Ондеркова, — ее окружают друзья, не волнуйся за нее.
— Мама, мне нужна помощь. Я не хочу больше так жить. Мне страшно, мне так страшно, что я могу забыться и кого-то убить, что я почти не сплю по ночам. Я прошу медсестер не приходить в одиночку и закрывать меня на ключ. Что это, о боже, что это паранойя?
Старушка сильнее сжала его руку.
— Я с тобой, сейчас я с тобой. И больше я не проявлю слабости, не брошу тебя на одном пути с горем. Тебе нужно лечиться.
— Да, я думал об этом, — сказал Филипп. — Но как быть с Элишкой. Кто о ней позаботиться?
— В конце концов у нее же есть бабушка, — улыбнувшись, произнесла пани Ондеркова. — Пока ее мама не придет в себе, а ты не разберешься со своими проблемами, можно оформить опекунство на меня. По всем законам я подхожу, кроме возможно возраста. Но и это вполне решаемо. Что скажешь, Филипп, доверишь ли ты мне жизнь своей дочери? — старушка в задумчивости прикусила нижнюю губу и посмотрела в глаза сына.
— Да. Прости, прости меня еще раз. Я так хотел, чтобы ты гордилась мной, а вместо этого ты меня стыдишься.
— Не правда, — ответила она, — мать не может стыдиться сына. Я волнуюсь за тебя. Мать готова пожертвовать жизнью ради счастья своего ребенка.
Глаза у Филиппа заслезились, он склонил голову к матери и заплакал, — прости, прости меня. Я не хотел.
— Ничего, ничего, — она гладила его по смольным волосам и тихонько напевала старую песенку из детства.
22.2#Praga_book (Прага)
Продолжение следует в новой статье. Подписывайтесь на канал, чтобы быть в курсе событий.
Читать все главы сначала по ссылке.