Дочка Леечка с сентября перешла в своём лицее из психологического класса в класс дизайна и пока довольна. Вроде, и дети симпатичные, и учителя. А ещё и уроки интересные. Неужели это возможно?! Не могу поверить. Чудо из чудес.
Мы поменяли с ней кучу школ. И везде было что-то не так. С самого первого класса всё было плохо и еще хуже.
При этом в детском саду Леечка была самой милой и весёлой девочкой, она прекрасно ладила с детьми и нравилась воспитателям. Были даже мальчики, которые за ней ухаживали, рисовали ей картинки, приносили конфетки и подарочки – классика жвачек “Love is”. Все мы с умилением следили за нашей крошкой и думали, что и в школе у неё всё сложится. Это нам там было фигово, но она-то такая компанейская, легкая, смешливая!
Какое там! Началась школа – и от легкости и следа не осталось.
Никто там с ней почему-то не дружил. Учительница придиралась. Вроде, она не так уж плохо была готова в школе, читала и складывала не хуже остальных, а на уроках терялась и робела. Школа была французской – и нам в первом же классе пришлось нанять репетитора по французскому; французский погружал Леечку в состояние тотального ужаса.
Леечка совершенно утратила всю свою легкость и смешливость. Она стала очень грустной девочкой. Она была ещё и крошечной – не по возрасту, а по росту. Такая маленькая печальная кнопка.
Вроде как у нас были надежды на лучшее. Привыкнет, освоится. В класс пришла новая учительница, она уже не придиралась к Леечке, а наоборот ценила ее за вдумчивость и эмоциональность – и с ней вроде как стало повеселее. Вроде как и подружки завелась – не слишком близкие, но хоть какие-то. Но школа всё равно вызывала у Леечки тоску.
Потом началка закончилась, и мы ее куда-то перевели. По рекомендации. Нам и первую школу рекомендовали – в нашем районе она считалась лучшей. Но вторую рекомендовали активнее. Туда надо было ездить – и туда ездили наши соседи, они и Леечку стали возить. Так что всё складывалось вполне удачно – с точки зрения логистики. А с точки зрения душевного Леечкиного комфорта – совсем нет. Её совершенно не принял новый класс – ладно бы дети с ней не дружили, но они над ней смеялись. При этом понять, в чем проблема, я не могла. Она была скромной кудрявой девочкой, она училась не слишком хорошо и не слишком плохо, она умела себя вести и в ней не было ровным счетом ничего странного. Я подходила к директору, классному руководителю, психологу, но ситуация совсем и никак не менялась. Собственно, и сама классная казалась Леечке довольно противной – она была юной, энергичной, эгоцентричной и, по словам Леечки, могла пол-урока рассуждать о своих сложных отношениях с противоположным полом.
Однажды я залезла в чат их класса и была ошарашена: девочки двенадцати-тринадцати лет, щеголяя знанием мата, обсуждали, кто из них с кем и при каких обстоятельствах целовался, а кто пытался заниматься сексом и далеко ли при этом зашёл. Все эти юные существа ярко красились, ходили на каблуках, любили одежду с блёстками и выглядели как ожившие барби. Похоже, Леечка раздражала их именно тем, что ничего общего с барби в ней не было.
Мы перевели Леечку в тихую частную школу. Дети там были умные, учителя обращались к ним на «вы». Программа была интересной. Но она не имела никакого отношения к общеобразовательной. Вот совсем. Школа предлагала свою, параллельную систему координат, Леечка счастливо уплывала от нас в параллельный мир, и мы ее теряли.
Перевели снова – в частную школу с самой обычной программой ближе к дому. Вроде как очень доброжелательную. Но она вдруг оказалась запредельно мрачной – дети, как на подбор, ходили в чёрном, страдали от несчастной любви и собственной никчемности, пили антидепрессанты и по очереди лежали в психбольнице. Говорили они только о том, что жизнь – это боль.
Леечка продержалась там пару месяцев. За это время ее успел совершенно достать какой-то мальчик – он норовил прижать ее в углу, вроде как с лучшими чувствами, и слал ей в соцсетях скабрезные картинки. Если Леечка не отвечала, он разражался потоками брани и угрозами. Леечка так его боялась, что вообще отказалась ходить в школу. Сказала, что будет учиться сама, по роликам в ютьюбе. При этом она продолжала бесконечно утешать бывших одношкольниц, которые грозились покончить с собой.
По ходу дела Леечка решила стать психологом, а для этого поступить в крутую школу, где будет психологический класс. Мне казалось, что моя девочка бредит: она отстала от программы то ли на два, то ли на три года, а и тогда не хватала звёзд с неба. Какая уж тут крутая школа?
Однако, к моему изумлению, Леечка поступила! Именно туда, куда хотела,
победоносно сдав вступительные экзамены. Мы были ужасно горды. Но радость оказалась недолгой: в новом классе начались уже привычные чаты с матом, сексом и блёстками. И Леечка опять заскучала. Вдобавок психология ей почти сразу же надоела, и на уроках ей стало тоскливо.
Я уже отчаялась. Ну вот не везёт – и всё тут. Именно Леечке, у остальных моих детей всё не так безнадежно. И вдруг – пусть и в одиннадцатом классе – всё сложилось!
Вот это да!
Бывают в жизни чудеса!
Бывают в жизни чудеса –
Ужа ужалила оса.
Ужалила его в живот,
Ужу ужасно больно.
Вот.
Это не мой стих, а Ренаты Мухи, и к теме Леечкиных школьных страданий он не имеет ни малейшего отношения.
Просто не удержалась, простите!