Окончание экспедиции к стоянке русских землепроходцев.
Начало в статье «По реке Нуям» и продолжение (центральная часть ) – «Стихия стирает следы», которая по какой-то причине не появилась в ленте Дзена.
Как я уже сообщал в предшествующей статье, смена маршрута с короткого южного направления на северное – в два с лишним раза более длинное, вызвано сложившейся необходимостью.
Гонам от устья до слияния с Сутамом вмещает 250 километров, которые отобрали у землепроходцев, поднимавшихся против течения, пять летних недель. Река мне хорошо знакома, как знаком и Учур – ещё примерно 200 километров до впадения в Алдан.
Длительность сплава по рекам всегда зависит от скорости течения, чем выше уровень воды, тем быстрее сплав. А для плота, увеличить скорость которого греблей нельзя, скорость течения первостепенна. За два дня поисков следов стоянки уровень в Сутаме упал, и мой плот оказался целиком на суше. Поэтому медлить, значит, плыть по меньшему уровню и сокращать пройденное за день расстояние. Утром 17 августа я взял курс на Владивосток, выехал из которого 25 июля, обещая через месяц завершить экспедицию. Осталось 9 дней. За это время проскочить сотни километров до Чагды можно только по большой воде.
Стрелка Сутама и Гонама (через 7 км от места поисков) очень памятна. Здесь в середине девяностых после ночёвки в зимовье туманным утром я вплотную столкнулся с медведицей. Поэтому причалил, чтобы глянуть на незабываемое место. От зимовья ничего не осталось, но ручеёк, у которого вышла встреча, всё такой же. А чуть ниже слияния рек на высокой скале левого берега стоит уже почти четверть века крест, посвящённый первым землепроходцам, побывавшим в Амурском крае. Табличка из алюминия видна издалека. И, конечно же, заскочил я и туда. С удивлением увидел, что позади креста кто-то установил ещё один памятный знак с датой, относящейся к тому же периоду, но с чем она связана – не указано. 1632 год, скорее всего, касается появления Якутского острога. Теперь этот крест – достопримечательность, и даже помещён одним из туристов в Google Earth.
Воды в Гонаме мало, что не радует, перекатов и порогов в нём хватает, бочки иногда с грохотом налетают на камни, и я опасаюсь пробоины. Поэтому стараюсь держаться стрежня реки, в котором воды больше. Правда, там и бурлит сильнее, гребни волн заливают привязанное к палубе снаряжение, окатывают меня, но плот, в отличие от прежней моей посудины, ведёт себя хорошо, радуя своей основательностью. На всякий случай рулю босиком, чтобы в экстренном случае легче было выплывать.
Погода испортилась, наползли дождевые тучи, моросит. Хорошо бы сильный дождь, чтобы уровень в реке подскочил, а от мороси – одно расстройство.
Хотел остановиться на ночлег в знакомом двухэтажном зимовье в устье Алтан-Чайдаха, где познакомился когда-то с его хозяином Виктором, но не вышло – увидел лишь головёшки, заросшие кипреем, да сиротливый лабаз. Зато километра через три на высоком берегу левобережного ручья Мамыкатан заметил вдруг постройки, которых раньше не было. Сразу пристать к берегу помешал бурный перекат, но проскочить мимо уютной ночёвки непозволительно… Подойдя к зимовью, я увидел спящего пса. Тихо отошёл, чтобы тот спросонья не набросился, и крикнул:
- Есть кто живой?
Пёс мгновенно проснулся и с лаем бросился ко мне. Следом за ним из избушки вышел парень и строго крикнул:
-Яша, фу! Нельзя!
Поздоровавшись, познакомившись, я поинтересовался:
- Что так рано на промысел «забросился»?
- Так я и не уезжал, живу здесь, в Нюрке (город Нерюнгри) делать нечего.
- А Виктор где? – спросил я, думая, что эти постройки принадлежат ему.
- Нет его. Сердце прихватило, и помер.
- Жаль, хороший мужик. Помнится, он приютил раненого охотника, когда у самого медведь лабаз разорил.
- Так я его младший сын…
Как говорится, остаться на ночёвку сам Бог велел.
Изменился здесь охотничий промысел. Старые охотники вымерли, а новые из-за сложности с заброской не идут в этот район. Вертолётом забрасываться слишком дорого, а своим ходом не всякому под силу. На весь средний Гонам это единственная охотничья база, которая прошлым летом чуть не уплыла, подтверждая в очередной раз небывалую высоту паводка.
Впервые за три с лишним недели я пообщался с человеком, помылся горячей бане, постирался, поел настоящего супа, а утром вытащил из своей сетки три лимбы. Миша (так звали охотника) от рыбы отказался, мол, сам поймаю…
Погода неустойчивая, точнее сказать, для сплава на плоту неподходящая. Накрапывал дождь, ветер прижимал плот к берегу, приходилось всё время отгребать, и всё равно он натыкался на перекатах на камни. Остановился на ночлег у ручья Ветвистого, где четверть века назад однажды ночевал. К удивлению, и зимовье, и банька ничуть не изменились за этот срок. Это первые уцелевшие постройки из тех, которые знакомы мне по прошлым экспедициям, остальные либо развалились, либо сгорели.
Весь день ни разу не пристал к берегу, даже обедал на плоту (печёная рыба для такого случая – лучшее яство). Прилетела синичка и юркнула под плот на берёзовую жердь. На первый взгляд, удивительная отвага, но когда над головой промчался кто-то из породы ястребиных (разглядеть не удалось из-за непростой речной обстановки) стала понятна её отчаянная попытка спастись. Дважды на перекатах попал на слив под гребень, едва не смыло с плота. На плёсах при встречном ветре ковчег парусит и продвигается совсем медленно. Уровень воды в Гонаме понемногу падает, но всё же за день прошёл около 50 километров.
Остался позади самый бурный (с поворотом и отмелью) порог, валы до 2-х метров. Плот не сильно залило, правда, в начале порога он с грохотом налетел на валун, отчего внутри неприятно похолодело, но обошлось: бочку не выбило из «гнезда», не пробило.
Заметно похолодало. Последний раз поймал двух ленков, сетку решил больше не ставить, чтобы не «заработать» болячек – до ломоты остывает плоть в холодной воде. Не смотря на то, что всё время накрапывает дождь, уровень реки продолжает падать, течение слабеет. Чтобы больше пройти, плыл допоздна и остановился в неудобном месте рядом с урезом воды, успокаивая себя её снижением. Однако улёгшись после чая возле костра, лежал недолго. Протянул руку за фонариком, лежащим рядом с рюкзаком, и нащупал реку. Тут же включил свет и увидел, что рюкзак и другое снаряжение уже в воде. Пока я в темноте возился с устройством ночлега уровень воды начал прибывать. Хорошо, что не успел уснуть, а то бы и одежда на мне вымокла.
В моей экспедиционной практике уже были два случая с перемещением ночлега на более высокое место. На этот раз установлен личный рекорд – перемещаться пришлось сразу трижды: сначала наскоро перетащил костёр неподалёку от первого расположения, но вскоре вода снова добралась до него, второй раз унёс костёр под высокий обрыв (до упора), и в третий раз, когда вода залила и этот источник тепла и света, ничего не оставалось делать, как перебраться на плот, привязанный к упавшему с обрыва дереву. Сидя в кромешной тьме под холодной полиэтиленовой плёнкой, я слушал, как барабанит по ней дождь, ждал рассвета и думал, что опыт мало чему учит, вернее, учит лишь одному: быть готовым к неожиданностям. Ну и, конечно же, подумал о том, что если бы возвращался по Нуяму, то влип бы «на всю катушку»… Как только проступили очертания противоположного берега, я отвязал плот и выгреб на течение. Это была совсем другая река – та, что надо. Даже на «стоячих» прежде плёсах скорость течения не менее метра в секунду.
Одно обстоятельство слегка беспокоило: обзорная карта кончилась, и какова наша с плотом дислокация – неясно. И промозглая сырость с Небес надоела хуже назойливой мухи. А скорость сплава, конечно, радовала. За весь день (примерно с 5 часов утра до 19 часов вечера) «не спамши, не жрамши», ни разу не остановившись, удалось пройти под сотню км. Это по скромным прикидкам. Во второй половине дня поднялся встречный ветер и чтобы не парусить (не тормозить сплав), я улёгся рядом с рюкзаком на мокрую палубу, укрывшись всё той же плёнкой от хлёсткого дождя. В конце концов, наблюдая, как паводковый мусор обгоняет плот, а плоть стынет от холода, во мне пробудилась свирепость и в адрес повелителя ветров понеслись ругательные словосочетания, чередуемые редкой похвалой, если встречный ветродуй вдруг менялся на попутный. После одного из самых «крепких» выражений пристал к берегу. К удивлению, вскоре и дождь, и ветер прекратились. И поскольку вода ещё прибывала, стоянку я устроил высоко, чтобы как следует выспаться.
Упускать паводок нельзя, поэтому встал я рано. Погода стала налаживаться, но утро холодное, впервые за всю экспедицию облачился в свитер.
Понять, где плыву, невозможно. Вода высокая, устья впадающих рек подпёрты, течения из них не видно, и непонятно устье реки ли это или просто разлив Гонама.
Солнце разогнало туман, и сразу жизнь наладилась, стало тепло, свитер поносил всего час. Незадолго до полудня увидел на высоком берегу избушки, мельком заметил человека, услышал лай. «Странно, – подумал я, – раньше в этом районе не было построек». Начал грести к берегу, а резкий поворот реки унёс километра на полтора. Пока возвращался, обитатели избушек уплыли на противоположный берег рыбачить, а я увидел пронумерованные глыбы поперёк берега, оборванный металлический трос, вытянувшийся вдоль русла реки, и догадался, что это гидропост. Поднялся к избушкам, и когда прочёл «Гидрометеостанция Чулбэ», понял, что плыву уже по реке Учур, а Гонам давно позади, и последняя ночёвка моя была тоже на Учуре. До посёлка осталось 150 километров. Паводок оказался мощнее моих прикидок и предположений.
Дождался хозяев, принял участие в прекрасной трапезе, остался на ночёвку, по-мылся в бане, постирался… Меня обескуражило то, что рейсовые самолёты в Чагду давно не летают. Как и всюду в России – глубинка хиреет. Но меня успокоили: можно уехать по Алдану до Томмота, воспользовавшись катером на воздушной подушке либо на сухогрузе с баржой, хотя можно и проторчать в посёлке несколько дней. Узнав, что оговоренный срок моей экспедиции закончился, Игорь (начальник станции) предложил позвонить домой по спутниковому телефону…
Уезжая, я попрощался с плотом, проплыв на нём примерно 350 километров и несколько десятков перекатов, не подвёл он меня ни разу. Сроднились мы с ним. Так часто бывает: если неодушевлённый предмет надёжен, он становится частицей того, кому служит. А тут ещё и породил я его сам…
Ну а дальше, как говорится, дело техники: четыре часа на моторной лодке, ночёвка в посёлке у гостеприимного охотника Александра и четыре с половиной дня вверх по Алдану на небольшом сухогрузе с громким названием «Россия», толкающим впереди себя баржу. Мне приходилось ранее сталкиваться с отзывчивостью людей, живущих на севере, и вновь я убедился, что северные люди всегда выручат. Меня приютили, довезли, посадили на судно, а молодой капитан Стёпа даже не взял платы за проезд. Подсевший же по пути Олег, рыбак и бывший трудяга геологоразведки (коллега), угощал малосольным тугунком, жареным хариусом, а по прибытию в Томмот сразу отвёз меня на вокзал.
Жаль, что в этой экспедиции не удалось отыскать артефактов. Но это никак не влияет на значимость свершений русских землепроходцев. Что же касается освоения пространств от Урала до Тихого океана, то эта русская страница не может оставить равнодушными нас, потомков создателей Великой страны. Хотя только этого, конечно, недостаточно, нужно и самим что-то созидать, или хотя бы не разрушать уже созданное.
Чтобы не оставались в тени деяния небольших отрядов, бывших на острие создания России, приемнице Гипербореи и Тартарии, было бы целесообразно обозначить день в календаре, им посвященный. Это мог быть, к примеру, первый выходной октября (воскресенье) – обычно осенью экспедиции завершаются.
Читателей и подписчиков благодарю за внимание. Все экспедиции по теме освоения Амурского края сведены в книгу «Тропой Предков».
