(из цикла «И память Каменки любя…»)
Рассказ о жене декабриста необходимо начать с истории её мужа – по-моему, очень замечательного человека.
Сохранилось его стихотворение, написанное по-французски (привожу подстрочный перевод), где он явно видит свою будущую могилу:
В сибирских пустынях
Возвышается заброшенный холм,
Покрытый увядшей травой,
Не обрамлённый камнем,
Я видел кругом рассеянные обломки
Могильного креста,
Многие слова надгробной надписи
Были почти стёрты...
«Здесь покоится... жертва... тирании...
Супруг и отец... вечность...
Оковы... изгнание... вся его жизнь...
Любовь... Отечество и свобода».
«Отечество и свобода» - они всегда были рядом в его жизни.
Василий Львович Давыдов – из плеяды тех, кто прошёл Отечественную войну 1812 года. В Благодатском руднике был составлен список его «особых примет»: на обеих ногах имеет раны от штыков, повыше левой груди имеет рану от пики, позади левого плеча имеет рану от пики же, на правой руке на большом и между указательным передними пальцами имеет два шрама от сабли». Автор статьи о Давыдове В.Азаровский комментирует: «Получается, что раненый был проткнут пикой насквозь выше сердца. Такая рана возможна только при встрече с противником лицом к лицу. Кроме того, наш герой имеет между указательным и большим пальцем правой руки шрамы от сабли. Выходит, что удар пришелся по руке, которая держала эфес сабли или какого-то другого холодного оружия» (вспомним пушкинское «в сраженьях изувечен»). Может быть, эти раны, последствия которых ощущались, видимо, всю жизнь («Давыдов слаб грудью, и у него открываются раны», - рапортует лекарь на каторге), помешали ему стать генералом, как его братья Александр и Пётр и знаменитый единоутробный брат Н.Н.Раевский. Давыдову была суждена иная участь…
Младший сын «старухи Давыдовой», Василий учился всё в том же пансионе аббата Николя, что и С.Волконский, и М.Орлов, затем дома, а в 14 лет уже стал юнкером лейб-гвардии Гусарского полка. В 1812 году он был адъютантом князя Багратиона, затем участвовал во всех крупнейших сражениях как Отечественной войны, так и заграничного похода, многократно был награждён, под Лейпцигом был ранен (то самое ранение пикой) и взят в плен, из которого освобождён прусскими войсками. В 1819 году Давыдов был «уволен в отпуск за границу до излечения болезни», в следующем – «назначен состоять по кавалерии» (т.е. практически уже не служил), а в 1822 году «уволен в отставку полковником».
С 1819 он постоянно жил в Каменке, в имении матери.
Давыдов был членом Союза Благоденствия и Южного общества, вместе с С.Г. Волконским возглавлял Каменскую управу Южного общества, осуществлял связь Южного общества с Северным, привлекал в общество новых членов.
И именно у него происходили ставшие уже легендарными собрания. Каменку иногда называли «столицей южных декабристов».
«Узнал я тогда же, что в числе членов был Василий Львович Давыдов, личность замечательная по уму, пониманию и теплоте чувств к делу, которого назову коноводом по влиянию его бойких обсуждений и ловко увлекательного разговора, а местожительство его в селе Каменке Чигиринского уезда было ежегодным сборным пунктом для совещаний, и этот съезд не навлекал подозрений местного полицейского начальства, потому что этого съезда срок был 24-го ноября, именины его матери, почтенной старушки, к которой в этот день и семья и посторонние съезжались»,- вспоминал более тридцати лет спустя С.Г.Волконский.
Здесь, в Каменке, будет бывать Пушкин, и здесь произойдёт знаменитая сцена, описанная И.Д.Якушкиным: «Все вечера мы проводили на половине у Василия Львовича, и вечерние беседы наши для всех для нас были очень занимательны. Раевский [Алексендр], не принадлежа сам к Тайному Обществу, но подозревая его существование, смотрел с напряжённым любопытством на все происходящее вокруг его. Он не верил, чтоб я случайно заехал в Каменку, и ему очень хотелось знать причину моего прибытия. В последний вечер Орлов, В.Л.Давыдов, Охотников и я сговорились так действовать, чтобы сбить с толку Раевского насчёт того, принадлежим ли мы к Тайному Обществу или нет… В последний этот вечер пребывания нашего в Каменке, после многих рассуждений о разных предметах, Орлов предложил вопрос; насколько было бы полезно учреждение Тайного Общества в России? Сам он высказал всё, что можно было сказать за и против Тайного Общества. В.Л.Давыдов и Охотников были согласны с мнением Орлова; Пушкин с жаром доказывал всю пользу, какую бы могло принести Тайное Общество России… Я старался доказать, что в России совершенно невозможно существование Тайного Общества, которое могло бы быть хоть на сколько-нибудь полезно. Раевский стал мне доказывать противное и исчислил все случаи, в которых Тайное Общество могло бы действовать с успехом и пользой; в ответ на его выходку я ему сказал: мне нетрудно доказать вам, что вы шутите; я предложу вам вопрос; если бы теперь уже существовало Тайное Общество, вы наверно к нему не присоединились бы? — ''Напротив, наверное бы присоединился'', отвечал он. — В таком случае давайте руку, — сказал я ему. И он протянул мне руку, после него я расхохотался, сказав Раевскому: разумеется, все это только одна шутка. Другие также смеялись, кроме… Пушкина, который был очень взволнован; он перед этим уверился, что Тайное Общество или существует, или тут же получит свое начало, и он будет его членом; но когда увидел, что из этого вышла только шутка, он встал раскрасневшись и сказал со слезой на глазах: ''Я никогда не был так несчастлив, как теперь; я уже видел жизнь мою облагороженною и высокую цель перед собой, и все это была только злая шутка''. В эту минуту он был точно прекрасен. В 27-м году, когда он пришел проститься с А. Г. Муравьевой, ехавшей в Сибирь к своему мужу Никите, он сказал ей: я очень понимаю, почему эти господа не хотели принять меня в свое Общество; я не стоил этой чести».
Уехав в Кишинёв, Пушкин отправит В.Л.Давыдову своё послание:
Вот эвхаристия другая,
Когда и ты, и милый брат,
Перед камином надевая
Демократический халат,
Спасенья чашу наполняли
Беспенной, мёрзлою струей
И за здоровье тех и той
До дна, до капли выпивали!..
Но те в Неаполе шалят,
А та едва ли там воскреснет...
Народы тишины хотят,
И долго их ярём не треснет.
Ужель надежды луч исчез?
Но нет! — мы счастьем насладимся,
Кровавой чаши причастимся —
И я скажу: Христос воскрес.
Своим взглядам Давыдов не изменил до конца жизни.
Сохранился рисунок, сделанный на следствии по делу декабристов, с подписью: «Василий Львович Давыдов, на слова, что тайные общества наши были модою и подражанием немецкому Тугенд-бунду [немецкий Союз добродетели], отвечал: "Извините, господа! Не к немецкому к Тугенд-бунду, а просто к бунту я принадлежал"»
Пройдут годы, и Л.Н.Толстой процитирует эти слова в «Войне и мире»: «Ну, бг'ат, это колбасникам хог'ошо тугендбунд. А я этого не понимаю, да и не выговог'ю, – послышался громкий, решительный голос Денисова. – Все сквег'но и мег'зко, я согласен, только тугендбунд я не понимаю, а не нг'авится – так бунт, вот это так! Je suis vot'e homme! [Тогда я ваш!]»
Перстень-печатка В.Л.Давыдова сделан из его кандалов. В центре печати изображена сибирская сосна и надпись по кругу по-французски: «Rien ne me change» [«Ничто меня не изменит»].
Василий Львович жил в особой пристройке, в правой части каменского дома. И, скорее всего, приезжавшие к нему друзья не знали, что уже давно рядом с ним находится тихая, незаметная, как тень, женщина – Сашенька Потапова…
Продолжение – в следующей статье. Голосуйте и подписывайтесь на мой канал!
Карту всех публикаций о декабристах смотрите здесь
Здесь карта всего цикла о Каменке
Навигатор по всему каналу здесь