Сразу подчеркну: у меня… ну не то чтобы примитивный (хотя для кого-то примитивный) музыкальный вкус, но точно – незамысловатый; и несомненно очень простой, чем не горжусь, конечно – просто констатирую факт. Тем не менее, будучи не отягощенным музыкальным интеллектом и уточненным вкусом, решил сегодня поговорить о шансоне.
Благо повод есть: недавнее 3 сентября, когда многие слышали и из салонов автомобилей, и общественного транспорта, и из окон домов охрипший (опять же, охрипший – не в отрицательной коннотации, а просто по факту) голос Шуфутинского, с песней, данному осеннему дню посвященной. А один из моих друзей написал у себя на странице в соцсетях: «Слушает нынче ее вся страна».
Ну, далеко не вся. Однако мне кажется сам по себе шансон, ярким представителем которого тот же Шуфутинский является, не просто музыкальное направление, а некий феномен, достойный, по меньшей мере в будущем, изучения антропологов. Ведь согласитесь, с чего бы это народ, еще, условно говоря, вчера читавший роман-газеты и «Науку и жизнь» вдруг массово стал отдавать предпочтение уголовно-блатной тематике? А в российской эквиваленте шансон – это не городской романс, а именно уголовная тематика.
Небольшое отступление: помню, несколько лет назад ехал в автомобиле с родственником, не один год проработавшим в области атомной энергетики, интеллигентным и эрудированным человеком. И он все пытался что-то такое лепсовское поставить, и искренне не понимал, почему я всеми силами отбрыкиваюсь от его предложения.
Разумеется, я здесь не даю оценки шансону (лично у меня, впрочем, он вызывает не то что неприятие – отторжение, во всех его проявлениях). Просто интересна едва ли не всенародная любовь к нему, выражающаяся, к примеру, в том, что премию «Шансон года» вручают ни где-нибудь, а Государственном Кремлевском дворце. По-моему, ни в одной стране подобное направление не обладает столь массовой популярностью.
Расскажу о своем опыте приобщения к шансону. Мне было лет двенадцать-тринадцать, когда я впервые услышал Токарева с Новиковым, ну и Звездинского заодно, с его смесью белогвардейской псевдолирики про поручика Голицына, с откровенным блатняком, типа: «На нарах лежали лежало два рыла, о воле грустили друзья…», приправленным элементами соцреализма: «А я все дозы увеличивал, пил и простую и “Столичную”…».
Я все это слушал заодно со взрослыми. Ну я понятно, а почему слушали они? Что, так нравилось? Может быть. Но думаю, была и еще и одна причина: в каком-то смысле приобщение к своеобразной эмигрантской культуре с Брайтон-бич представляло собой завуалированную форму диссидентства, что-то вроде прослушивания «Голоса Америки» и тп.
Нет, «за Токарева» не сажали, и даже, кажется не порицали на партсобраниях. Но именно он и ему подобные давали хоть какую-то свободу выбора, пускай и с эстетической точки зрения очень спорную. Не всем же нравился «Голубой огонек» и «Песня восемьдесят там какая-то там по счету» с неизменным Львом Лещенко и прочим эстрадным официозом.
В общем, жил я в коммуналке, слушал и получал удовольствие, не понимая, что убиваю в себе и без того неразвитый музыкальный вкус. Потом приоритеты сместились на тяжелый рок (им не изменил и спустя десятилетия). И вот наступили девяностые, когда взошла звезда Михаила Круга. Почему-то он очень нравился молодым ребятам, в особенности его «Владимирский централ».
Чем могла привлекать людей, никогда в тюрьме не сидевших, а, напротив, мечтавших о поступлении в Вуз и карьере в бизнесе, откровенно уголовная лирика? Сидеть то вряд ли кто хотел. Кстати, и покойный Круг также не сидел (собственно, его репертуар состоял не только из песен, в той или иной степени затрагивающих уголовную тематику, но топовыми стали именно они).
Привлекало же молодых людей в шансоне то, нашло выражением в песнях Кемеревского, точнее – в одной из них: «Братва, не стреляйте друг в друга». Среди моих знакомых были те, кто пытался чувствовать себя «реальным пацаном». Кто-то выжил, кто-то нет, а в разговорах порою поднималась тема: кто и в каких разборках из них участвовал, ну или просто стоял рядом, или хотя бы каким-то боком был причастен. Именно тогда шансон набирает популярность. Ну в самом деле, не «М Радио» с Ликой Эм Си или Богданом Титомиром на «стрелке» слушать.
В конце концов, думаю, шансон стал выражением некой параллельной реальности. С одной стороны, насквозь, при Ельцине, коррумпированное государство, попрание всех идеалов. А без оных человек жить не может. Никак. Мир же, воспеваемый, тем же Кругом, и идеалы имел, и жил по понятиям, то есть по определенным, хоть и специфическим, законам справедливости. Именно это, по крайней мере отчасти, и породило популярность шансона в совершенно различных слоях общества. И нередко именно местные авторитеты могли решить проблему человека, а не милиция.
Ребята же с Брайтон-бич вскоре поняли: быт эмигрантов, воспетый еще Токаревым, уже никому не интересен, и быстро переключились на просто лирику, начав петь, подобно Шуфутинскому про белого лебедя на пруду и помянутое 3 сентября. Это уже не блатняк, но что-то такое из серии: кабак, водка с подмигивающим «Распутиным», и популярные тогда сигареты «Бонд». Тот же «Белый лебедь на пруду» ассоциируется у меня с бывшим другом, который, как раз поддав и закурив, через некоторое время произносил в прокуренном кафе, обращаясь к официантке: «Красавица, поставь мне Шафика….».
Впрочем, здесь у ребят с Брайтона (ломанувших зарабатывать деньги в распавшийся Союз) вскоре появился мощный конкурент в лице Стаса Михайлова. Оно и понятно: чего предаваться тоске про то как классно было 2 сентября, лучше Стаса послушать с его жизнеутверждающим: «Все для тебя: моря и океаны, леса, там и поляны…». Это дамам нравилось значительно больше. Правда, с удивлением узнал, что и Михайлов также в обойме шансон-исполнителей, хотя его творчество – откровенная, как мне кажется, попса.
Ну а шансон? Кажется, как некий феномен потерянного, с точки зрения идеалов, общества он остался в прошлом; хотя… вот сейчас глянул – премию «Шансон года 2019» вроде как в Кремлевском дворце съезда будут вручать.
Если Вам понравилась статья — подписывайтесь на мой канал.
Игорь Ходаков