«Ветер налетел. Залопотал листьями-переростками, закружил жёлто-коричной осыпью, забил в стёкла ветками. Она заволновалась, отложила книгу и очки. Поднялась с дивана. Проходя мимо стула, подхватила шаль и вышла во двор. Торопливо закрыла ставни, обошла дом со всех сторон. Сняла цветочные горшки с подставок — «прибрать в сарайку, от греха». Плед - со скамьи, на терраске - пихнула в сундук. И подушки, туда же сунула. «Ваза. Была ваза на столе. Ах, да. Васильки завяли и я выкинула старый букет. А нового… Нового… Не собрала. Ещё… Не забыть!»
Потоки воздуха похолодали, набрякли злостью. Куражились и вихрились — причудливо, бешено, рьяно. Несли со всех ног принятое, стащенное. И рвали добычи, не шутя. Она выдвинулась дальше, к воротам. Осмотреться и предпринять. Сад был пуст — ни тяпки, ни ведра, ни мешка с подкормкой. Кивнула — себе, внутрь. На минутку забылась — штормовой уже обнаглел, в конец. Забирался в уши, сушил слизистую носа, выбивал слёзы из глаз. Путал волосы. И пугал, и тревожил, и внушал опаску. Глянула на небо, всё, что виделось затянуло тучами. Свинца тяжелее и холодопроводнее. Синие воды стекли в нижние атмосферные слои и приготовились. Лить, безутешно. Навевать хандру. Пестовать грусть воспоминаниями.
Она. Поёжилась, поскучнела лицом. Застыла, на миг. Потом, стиснула челюсти, сжала рот в нитку и пошла назад, к жилью. «Перебесятся — а я перетерплю. Перетерплю!» — думала, отрешённо. Но твёрдо!
***
Наверху, в детской спальне проснулась маленькая внучка. Сначала хныкала, спросонья. Затем, принялась плакать в голос. И наконец, осознав одиночество, закричала. «Бабушка. Ты где? Я боюсь, боюсь!»
Дверь распахнулась. Лёгкая - порыва ветра невесомее - фигура мелькнула в проёме, метнулась к кровати. Не зажигая света, в полумраке. Женщина присела, обхватила руками тщедушное тельце.
«Я здесь, голубка моя. Не бойся! Бояться не надо… Они мимо. Не к нам. Не к нам…»