Правила бизнеса Ольги Краснер, основательницы ткацкой студии LeLin. Специально для проекта «Московский предприниматель».
Я переехала в Москву 10 лет назад. По образованию я инженер-программист и системный аналитик. По специальности работала в Воронеже. Честно говоря, иногда думаю: «Что я делаю в этой Москве?»
Я долго сопротивлялась. Я любитель натуральных тканей, любитель всего настоящего. Я не понимала, зачем возрождать ткачество, когда есть индустриальный способ. А потом мы с партнером съездили в Латвию и посетили студию, которая меня покорила. Я увидела вживую, как это красиво может быть и насколько лен, сотканный вручную, отличается от индустриального: у него другие тактильные ощущения, фактуры и даже энергетика. Так я поняла, что надо делать.
Ни льна, ни людей, ни станков — этого всего не было и нет в России, когда мы начинали. В России нельзя купить ткацкий станок, никто их не производит. Станки нам эксклюзивно сделали в Латвии — по старинной технологии, но совершенно новые, современные, которые так и хочется потрогать. Лен мы привозим из Европы.
Люди, которые пишут законы, иногда упускают детали. Если вы захотите перевезти через границу ткацкий станок, то должны заплатить огромные таможенные пошлины. Предприятие может легко провести станок через границу, а частное лицо — нет. Никому, наверное, и в голову не приходило, что кто-то может привезти ткацкий станок размером с полкомнаты для индивидуального предпринимательства.
Сложно найти тех, кто работает руками. В начале к нам приехала женщина из Латвии, которая вместо месяца пробыла у нас три недели, а потом бросила нас и уехала.
Август 2016 года. Сижу у станка и думаю: с логикой у меня все хорошо, ничего сложного нет, я справлюсь — бабушки же как-то ткали. Я просидела неделю и поняла, что я ничего не знаю и что я не могу даже настроить станок. Мне пришлось ехать учиться заправлять и настраивать станок в ткацкий клуб «Кросно» в Питере, где обучают принципам и техникам качества, — удивительное место, хранители, смесь профессионализма, любви к делу и просветительской деятельности.
Найти в Москве мастера, который от начала до конца сможет заправить и настроить станок, отсчитать нити и соткать с нужной фактурой невозможно. Всех своих мастеров пришлось учить с нуля. Они проходили серьезный отбор: умеющих ткачих нет почти. Есть девочки из Строгановки, но у них короны на голове.
1 станок = 2–3 полотенца в день. 20 дней = 60 полотенец. Если бы у нас было столько заказов, мы бы были счастливы. Объем такой, но я понимаю, что бизнес масштабируем: если будут еще заказы, я знаю, где я могу их разместить — у меня есть девочка на аутсорсе.
Все процессы делаются на 100% вручную: мы сами снуем пряжу, заправляем станок, создаем полотно, крутим бахрому, обшиваем края, смягчаем и отпариваем готовое изделие.
Сейчас мы в процессе выживания. В 2019 году мы разошлись с партнершей по бизнесу. На мои плечи легло завершение тех заказов, которые мы взяли. Сейчас я выполнила все обязательства и пытаюсь двигаться дальше. Продвижением занималась партнерша, а теперь все на мне. Это тяжело.
Стереотипы убивают. У населения есть какое-то устойчивое неприятие русских традиций. Рассказываешь людям про лен и ткацкие станки, а люди в ответ: «Понятно, это такие советские жесткие полотенца». Льняным полотенцам сносу нет, но эта жесткость и стереотипность их отталкивает. Мы, создавая изделия, ушли от этнографии. У нас установка: лен, натуральные нити, современные ткани.
Мы обращались в сеть сувенирных магазинов, которая торгует сувенирами в популярных у туристов местах, и в музеи. Все цокают языком, говорят, что у нас замечательный продукт, что это очень здорово, но «вы не наши».
Люди реже покупают, им нравится смотреть — это из моего опыта участия в маркетах. К нам люди выстраиваются в очередь, особенно дети. Люди хотят попробовать, узнать, как это ткется. Но они не покупают: попробовали, попробовали, «спасибо, до свидания».
Энергетика и аура важны. Когда к нам приходят, то чувствуют особую атмосферу: ткани, нити и чудесное поскрипывание станка.
Я надеюсь, наше государство все-таки решит развивать льняную промышленность не на словах, а на деле, устроит выставки. Люди должны говорить, иностранцы должны говорить о русском льне. Мы можем не просто быть «на шее», мы можем быть форпостом.
Я мечтаю сделать потрясающую студию. Было бы здорово, если бы государство могло выделить небольшое, 60 м2, помещение с большими окнами. Тогда я бы посадила в окне девушку, которая ткала бы на маленьком станочке. Внутри был бы шоу-рум, где люди могли бы приходить покупать себе сувениры или даже могли бы сами соткать себе что-то. Внутри может быть представлено не только то, что сделано вручную нами, но и сотканное промышленностью льняной. А на задворках я бы поставила станки, чтобы люди, когда приходят, видели, как это ткется вручную. Я знаю, это работает, сама была в качестве такого зеваки.
Мы развиваемся как бизнес для бизнеса. К нам приходят архитектурные бюро и студии, мы выполняем для них заказы.
Сейчас я взялась за европейский рынок. Я обратила внимание на Европу, потому что у них есть деньги. Европа ценит лен, натуральность и ручную работу. Наши, наверное, к этому придут, но не сейчас, а попозже.
Могу сказать с гордостью: мы первые и единственные, кто заговорил о том, что можно ткать на этих станках, что можно ткать современные и красивые вещи, которые будут пользоваться спросом.