Образ жуткого чудища с тысячей щупалец, дремлющего в глубинах необъятного океана с тем, чтобы в один ужасный день проснуться и поглотить всё живое, давно превратился в повод для шуточек развесёлых российских блоггеров.
Так кровавый атаман Чапай стал персонажем из анекдотов… хотелось бы посмотреть, кто рискнул бы расхохотаться в лицо Василь-Иванычу, столкнувшись с ним на поле боя. Так и Ктулху – если он однажды всё же проснётся и явит свой тёмный лик из воды, нам с вами, уважаемые читатели будет уже не до смеху. Откуда же взялось это чудовище?
Из небытия монстра вызвал Говард Филлипс Лавкрафт. Первопроходец литературы ужасов, один из великих сновидцев, тех, кто заглядывал за стену, что отделяет мир мёртвых от мира живых… и не надо надеяться, будто _там_ только пыль и тени.
Он родился в городке Провиденс (символическое название, а?) штата Род-Айленд, в семье Уилла Скотта и Сары Филипс Лавкрафт, в 9 часов утра 20 августа 1890 года. Когда мальчику было три года, сошёл с ума его отец, когда исполнилось 29 – та же судьба постигла и мать.
Говард рос вундеркиндом, в два года декламировал наизусть стихи, в три – начал читать, в пять – любимой книгой стала «1001 ночь». Мальчик грезил приключениями Синдбада и даже взял себе псевдоним «Абдул Альхазред». В шесть лет Говард написал свой первый рассказ. В восемь - начал выпускать на домашнем гектографе «Научную газету», в одиннадцать – «Род-Айлендский журнал астрономии». Номера он распространял между родственниками и друзьями.
Начинания мальчика поддержал дед, Уилл Ван Буррен Филипс, богатый промышленник, масон и чудак, владелец самой обширной библиотеке в Провиденсе. Он заменил Говарду отца, он рассказывал ему на ночь страшные байки, и выслушивал первые фантастические истории впечатлительного ребенка.
Слабое здоровье, нелюдимость и богатейший внутренний мир мальчика воздвигли стену между Говардом и его сверстниками. Долгие лихорадки, недели болезни наедине с собой приучили погружаться в грезы и возводить на обломках литературных сюжетов мириады иных миров, ледяных измерений, откуда веяло холодком неизбежной кончины. Единственную надежду давали знания – точку зрения одаренного мальчика принимали во внимание взрослые люди.
В пятнадцать он пишет первый «публикабельный» рассказ «Зверь в подземелье», в шестнадцать Говард уже ведет колонку по астрономии в местной газете «Воскресный Провиденс». Казалось бы с такими способностями прямая дорога в университет штата, но череда несчастий обрушивается на юношу. Уилл Ван Буррен неожиданно умирает в 1904 году, состояние тает из-за плохого руководства делами, из роскошного особняка семья переезжает в каморку и оказывается в унизительной бедности.
Мать Говарда, Сара Филипс, все глубже погружается в депрессию, она клянет сына, называет уродливым выродком, и в то же время удерживает рядом с собой цепями материнской ненависти-любви. Наконец, за год до окончания средней школы юношу настигает нервный срыв. «Постоянные головные боли, бессонница, а также общее нервное расстройство подорвали мою возможность концентрировать внимание на каком-либо предмете, что, в свою очередь, закрыло мне дорогу в колледж» писал Лавкрафт спустя много лет.
Еще в детстве он был склонен к приступам меланхолии, тяжелая жизнь оказалась непосильной для его тонкой натуры. Экзамены в университет Браун не удалось сдать по той же причине. До конца дней писатель стыдился, что не получил высшего образования.
Тем временем начинает прорисовываться карьера – Лавкрафт до конца дней зарабатывал только литературой, хотя богатства и не нажил. С 1908 по 1913 год Говард практически не выходит из дома. Он пишет научно-популярные и полемические статьи, стихи (их охотно публикует местная пресса), составляет «Краткий курс неорганической химии», но рукопись оказывается безвозвратно утрачена при пересылке.
Он продолжает занятия астрономией и от нечего делать перечитывает всю городскую прессу. Бездарные любовные истории некоего Фреда Джексона, опубликованные в журнале «Корабль» почему-то возмутили и даже разъярили Говарда. Он написал ироническое и ядовитое письмо в журнал, что характерно – написано оно было в стихах. Редактор, почуяв выгодное дельце, напечатал памфлет, поклонники Джексона тут же вступились за любимого автора.
Завязалась жаркая баталия, тиражи журнала немедленно возросли. На молодого автора обратил внимание Эдвард Ф.Даас, президент объединенной ассоциации писателей-любителей (Ю-Эй-Пи-Эй). Он предложил Лавкрафту вступить в нестройные ряды самодеятельных литераторов, и это оказалось спасением, разрушило скорлупу мучительного одиночества.
«В 1914, когда добрая рука любительства была протянута мне, я был так близок к состоянию растительной жизни, как только может быть близко к этому состоянию любое животное... С приходом в мою жизнь «Юнайтед» я возродился к жизни; получил обновленное чувство существования вместо ощущения себя излишним бременем, и нашел сферу, в которой я мог чувствовать, что мои усилия не абсолютно бессмысленны. В первый раз я осознал, что мои неуклюжие шаги наощупь в искусстве были чем-то немного большим, чем слабыми криками, потерянными в мире, который меня не слушает» - так сказал об этом сам Лавкрафт.
В самом деле, роль «Ассоциации» в жизни писателя оказалась весьма значительна. Он отыскал круг единомышленников, которым было интересно и важно творчество. Его хвалили, обсуждали и активно публиковали. Памятуя о детских опытах, Лавкрафт с 1915 года сам выпускает фэнзин «The Conservative». И спустя два года пишет первые два «рассказа ужасов», в том стиле, который впоследствии станет визитной карточкой писателя. «Склеп» и «Дагон» - оба текста уводят читателей в мрачные, сумрачные миры, населенные жуткими тварями. Ощущением иррационального страха они перекликаются с произведениями Эдгара По – основателя жанра «хоррор» и одного из любимых писателей Лавкрафта.
В 1917 году Америка вступает в Первую Мировую войну. Лавкрафт пробует записаться на фронт добровольцем, но его останавливает медкомиссия – врачи почему-то решают, что такие солдаты родине не нужны. В 1919 году у матери Лавкрафта случается первый приступ душевной болезни, Сару Филипс помещают в ту же клинику, где двадцать лет назад скончался ее муж.
До последних дней она пишет сыну, то заверяя его в любви, то проклиная. И в 1921 году умирает от неудачной операции на желчном пузыре. Говард тяжело переживает потерю матери – много лет она была единственным близким человеком. Но ничто больше теперь не препятствует личной жизни, он ощущает себя свободным от противоестественных, чуть ли не кровосмесительных уз, связывавших его с матерью.
В начале июля 1921 года Лавкрафт едет на конференцию журналистов-любителей в Бостон, где встречает Соню Грин, еврейку из России, писательницу-любителя и владелицу шляпного магазинчика в Бруклине.
Она была старше Говарда на семь лет, но взаимной страсти это не помешало. Лавкрафт навещал Соню, они писали друг другу в журналы, обменивались мнениями и сюжетами будущих произведений и в итоге в 1924 году поженились.
Своих тетушек, сестер матери, Говард на свадьбу не пригласил, полагая, что брак родовитого и когда-то хорошо обеспеченного WASP и еврейской торговки придется им не по душе. Молодые переезжают в Бруклин, их будущее кажется безоблачным – статьи Лавкрафта охотно публикуют, рассказы берут в журнал «Странные сказки» (Weird Tales), магазинчик Сони тоже приносит ощутимый доход.
Но не иначе какой-то демон из тех, что витали в воображении писателя, решил, что белая полоса длится слишком долго. Шляпная лавочка Сони разорилась, Лавкрафта уволили из журнала, Он тщетно пытался найти работу – в приличные издания Нью-Йорка журналиста с небольшим опытом публикаций в провинциальной прессе не брали, а ничего другого Говард не умел. От череды несчастий душевное здоровье Сони повредилось, она попала в психиатрическую клинику, но по счастью пробыла там недолго.
В январе 1925 года Соня уехала в Кливленд искать работу, Лавкрафт же поселился в однокомнатной квартирке в нищем районе Нью-Йорка, Ред-Хуке. У него много приятелей и читателей среди литературной богемы, но ощущение одиночества становится всё сильней – шумный Нью-Йорк будит в Говарде ностальгию по милому Провиденсу, где он был уважаемым гражданином.
Рассказы Лавкрафта становятся всё более мрачными и мизантропическими. Единственным значимым событием этого периода стала встреча с отцом жанра «фэнтези» лордом Дансени. Его «Боги Пеганы» задали «поле игры» для целого поколения авторов. Тем паче, что богатый красавец аристократ был тем человеком, на которого Лавкрафту хотелось бы походить. Наконец, устав толкаться среди «иностранцев» (Говарду были свойственны не только агорафобия, но и ксенофобия), писатель возвращается Провиденс и селится в доме у своих теть, миссис Кларк и миссис Гэмбелл.
Выбор квартиры стоил ему жены – когда Соня захотела приехать в Провиденс к мужу, тетушки категорически воспротивились, а Лавкрафт не стал вмешиваться. В итоге брак дал трещину и в 1929 году супруги подали на развод.
Десятилетие 1926-1936 годов стало самым плодотворным в жизни писателя. По возвращении в Провиденс, Лавкрафт начинает активную переписку с коллегами-литераторами. Он сотрудничает с Говардом, автором «Конана-Варвара» и первым создателем достоверных фэнтезийных миров. Он наставляет Фрица Лейбера и Роберта Блоха, будущих корифеев фэнтези.
Он много путешествует – Квебек, Новая Англия, Филадельфия, старый добрый Чарльстон. Он востребован и окружён друзьями, его уважают, активно печатают… Правда, рассказы берут в основном фэнзины и местные журналы – до конца дней Лавкрафту не удалось выпустить ни одной книги. Успех не замедлил отразиться на литературной работе - на свет появляются «Зов Ктулху», «В горах безумия», «Тень времен» - эти вещи считаются вершиной творчества писателя.
Настало время задаться вопросом – в чем же состоит изюминка творчества «Императора Иллюзий», чем его рассказы притягивают читателей? Лавкрафт с детства танцевал на грани безумия, словно фокусник на канате, он делил мир на две половины – реальность Правой руки, наш мир, и реальность Левой руки – ту Бездну, где прячется смерть, царят демоны и странные боги давно ушедших народов подносят к губам золотые чаши с человеческой кровью.
Писатель не дает объяснений, не требует логики, он словно Ктулху спит, грезит и выплескивает на бумагу свои видения. Он раскрывает словарь «хоррора» и достает клише: «ужасный», «древний», «безумный» «боль», «страдание», «смерть», «Старые Боги». Сила этих слов известна даже нынешним экстрасенсам – публикуя объявление об оккультных услугах, они непременно воспользуются джентльменским набором фантаста.
Но для Лавкрафта это лишь камешки мостовой, основа, которую он раскрашивает всеми цветами мрачной фантазии. Говард писал, отталкиваясь от воспоминаний о кошмарах, посещавших его во время одиноких скитаний по пустынным дорогам вокруг Провиденса.
Он любил заносить на бумагу и перерабатывать в тексты свои сновидения: Мой собственный опыт не позволяет мне усомниться в том, что человек во время сна утратив свои земные ощущения, на самом деле переносится в иную бестелесную жизнь, природа которой существенно отличается от той жизни, которая нам известна, и только смутные и весьма неясные воспоминания остаются в памяти после пробуждения. И ужас Лавкрафта притягателен именно потому, что знаком каждому, он родом из страны детских кошмаров, мы помним, каково это – лететь, сорвавшись, в бесконечный темный колодец, и тщетно пытаться вырваться из сновидения.
Знаменитый «Некрономикон» Лавкрафта – тоже дань детству. Безумный поэт Альхарезд, как вы помните – мальчишеский псевдоним Говарда. Грозные божества – наследие арабской культуры , 1001 ночи, горячечных грез восточной поэзии и жутковатого пантеона древних египтян. Автор пользуется именами, освященными пылью древности, чтобы придать своим фантазиям плоть, сделать их весомыми. «Как вы Ктулху назовете, так оно и поплывет…».
Кстати, этот вопрос поднимался при исследованиях творчества Александра Грина. Если бы Гарвеев, Ассолей и Дэзи, заменить на Григориев, Настенек и Васяток, текст бы выцвел, потерял свою «невзаправдашность» - а поверить в чудо на соседней улице куда труднее, чем в целый мир чудес. А еще Лавкрафт и Грин были похожи – оба высокие, сухопарые и некрасивые, с лицами, скомканными жизнью. И только глаза выдавали их.
«Его взгляд был на редкость теплым и дружелюбным и никогда не терял заинтересованности ко всему происходящему вокруг» - писали о Лавкрафте. «То был горестно-проницательный взгляд художника, наделенного гениальной интуицией, и человека, уже много повидавшего» - вспоминали о Грине.
В последние годы жизни удача снова отвернулась от писателя. Его зрелые рассказы оказались слишком сложны для публики, пришлось вернуться к черновой журналистской работе. В 1932 году умирает любимая тетя Лавкрафта, миссис Кларк, вместе со второй тетей он переезжает в убогое, бедное жилище и это угнетает писателя. В 1936 году кончает с собой Роберт Говард, один из самых близких друзей.
Его смерть ввергла Лавкрафта в депрессию, к тому же выяснилось, что он неизлечимо болен. Рак кишечника – неприятная штука. И в наши дни вопрос о прогнозе оказался бы сложен, а в то время шансов не оставалось. Зиму 1936-37 года Лавкрафт мучается от болей и нарастающего истощения, у него не хватает денег ни на лекарства, ни на диетическое питание.
10 марта 1937 года он попадает в больницу имени Джейн Браун, где и умирает спустя пять дней. Хотелось было написать «отдает богу душу» но это сомнительная истина – скорее всего беспокойный дух Лавкрафта дремлет где-нибудь в Марракотовой бездне, рядом с безымянным и нелюдимым морским чудовищем…
Ученики писателя Август Дерлет и Дональд Уондрей решили почтить память наставника и выпустили первую книгу его рассказов в твердой обложке. Сборник назывался «Аутсайдер и прочее» и неожиданно встретил теплый приём у читающей публики. Прошло каких-нибудь двадцать лет, и фантастика вошла в моду, ее стали почитать и ценить наравне с «серьезной» классической литературой.
Произведения автора находили всё больше поклонников и последователей. Основатели жанра «романа галлюцинации» и «готического романа», адепты «потока сознания» и рядовые любители ужастиков смаковали и до сих пор смакуют чистилище и преисподнюю миров Лавкрафта.
…Раз за разом литературные критики и деятели культуры задаются вопросом «а зачем вообще нужна литература ужасов»? Неужели в нашем мире недостаточно крови, страха и слёз? Террористы, цунами, эпидемии, новый дефолт – и никакого Ктулху нэ трэба, люди сами завернутся в саваны и расползутся по кладбищам…
Исследователи детских сказок, страшилок и историй «про чёрную руку» говорят однозначно – «чёрные» байки с пугалками – замечательный способ адаптировать подрастающего человека к реальной жизни. Прохождение сквозь придуманный страх освобождает от настоящего страха, погружение в чужие кошмарные сны позволяет спокойней относиться к собственным «скелетам в шкафу». Больше всего людей пугает неизвестность, та бездна, что открывается после смерти. Гениальные сновидцы и творцы ужасов прокладывают по неизвестности тропы, провешивают мосты, строят целые острова. И для страха остаётся всё меньше места.
Хоррор чудесный способ отключиться от частных проблем, погружаясь в чужое страдание. Бедолаге герою, у которого на груди вырос демон, в любовницах ходит суккуб, а в перспективе светит путешествие в преисподнюю очевидно приходится хуже, чем читателю в его уютной квартире, чистеньком офисе и даже в вагоне метро в час пик.
Козлообразная Повелительница, высасывающий душу туман, чудище с тысячей щупальцев – это всего лишь хорошие сказки для плохих деток. А если история покажется слишком мрачной, буквы сами собой начнут складываться в «эш назг…», а в потолке начнёт открываться портал - всегда можно успеть вовремя закрыть книжку.