**11**
Где бы вы ни находились и что бы ни делали, за спиной всегда будут стоять тени родителей. Они будут двигать вашими конечностями и шептать наставления, даже не зная, к чему это приведет. Гордыня, что они называют ответственностью, займет каждый район и каждый нерв в их голове. Она научит отцов и матерей создавать из ничего эликсир вечной жизни. Еще до того, как птенец вылетит из гнезда, оба родителя зальют в него то, что синтезировалось годами. Вирус, переходящий от поколения к поколению, которые они называют Любовь. Она поработит тело нового, живого существа и будет копиться, чтобы сквозь времена года лопнуть, будто нарыв, и забрызгать очередное дитя. Если же этого будет недостаточно, и силы захватчика иссякнут, то тело, влекомое неведомой силой, вернется в родные пенаты. Там, открыв пасть для новой дозы эликсира, раскаявшееся чадо заплачет и воскликнет:
– Простите меня!
– Малыш!
– Этот огромный лес едва не уничтожил меня. Я думал... Мне казалось... Что еще мгновение, и я потеряюсь, умру и больше никогда вас не увижу!
Теплого взгляда, блеска глаз, говорящего о том, что по тебе скучали, более чем достаточно, чтобы вырвать застрявшую занозу из сердца. В этот миг выливается все: крики боли, отчаяния, невысказанные обиды и даже слова, которые копились годами.
– Сын! – едва сдерживает эмоции отец. – Мы смотрим на мир по-разному, но... Я не знаю, как ответить на твои вопросы. Как помочь тебе с тем, что никогда не касалось ни одного из нас. Мы старались передать тебе все, что знали и умели сами, но ты...
– Знаю... – повесил я голову.
– В один момент дети становятся взрослее, умнее и более осознанными, чем родители. Вы задаете такие вопросы, которые ужасают своей глубиной. Это оскорбляет.
– Я не хотел, отец.
– Знаю. Ты спрашивал у меня не потому, что хотел унизить, а потому, что тебе больше не к кому обратиться. Я же, вместо того, чтобы помочь, просто выкинул тебя из нашего дома. В чужой, незнакомый лес. Каждое мгновение без тебя казалось пыткой, будто кто-то выдергивал по одному все мои перья. Одна только мысль о том, что я был бы повинен в твой гибели... – Он уже не мог выдержать. Тонкая, словно паутина, и прочная, как дерево, нить связывала наши сердца. Один род, одна боль, одна семья...
– Сынок! – воскликнула вернувшаяся мать – Ты живой! Как же я боялась...
Ее пышные крылья заключили меня в объятия. Пушистые перья, обволакивающая мягкость – вот то, что заставляет чувствовать дом. Этот жест обладает способностью делать мысли живыми, осязаемыми.
– Простите меня! – сквозь слезы повторял я снова и снова.
– И ты нас прости, сынок, – отвечали в унисон мне родительские голоса. – Теперь мы ни за что не отпустим тебя.
Странное дело – избавившись от одного тягостного принципа, наше внимание переключается на другой. Осознав ошибку полной свободы, мы устремляем свой взгляд в сторону противоположную: тотальный контроль. Страх повторить ошибку заставляет генерировать новые, неверные ходы. Вместо того чтобы анализировать, выискивая плюсы и минусы ошибочной модели поведения, мы просто идем дальше. Потому что так удобно. Комфортно. Признавать свои ошибки не так уж и сложно, но делать выводы – куда сложнее. Делать правильные выводы – и вовсе мастерство. А в том, чтобы сменить свободу с ее опасностями на теплую и уютную клетку, нет ничего разумного. Хотя родители производят это жест поистине виртуозно. Вот вы сидите, обнявшись, и пересказываете невзгоды своей самостоятельной жизни, как спустя мгновение вам режут крылья.
– Ты будешь в безопасности, – говорят они. – Мы тебя не бросим. Теперь никакого одиночества и безрассудных полетов.
– Но я люблю летать, – отстраняюсь я.
– Не говори ерунды, – ухмыляется отец. – Мы не летаем по одному.
– Да, – кивает мать. – Когда-нибудь ты найдешь себе пару, и вы будете летать вместе. – Она смотрит на отца, и маленькие точки расширяются от удовольствия и радости.
– А до тех пор...
– Никаких полетов, – заканчиваю я фразу за него.
«Никого не волнует тот факт, что я не видел ни одной особи нашего рода?» – думаю я и уже представляю, как скоро начну ненавидеть этот день. Искусно расставленные ловушки захлопнулись, и птенца поймали.
– Только найдя вторую половинку, ты поймешь прелесть совместного полета, – продолжает отец. – Когда один поддерживает другого, а тот тщательно следит за тобой. Вы летите рядом и почти чувствуете перья друг друга. Это несоизмеримо прекраснее одиночного полета. А потом у тебя появятся свое гнездо и первые птенцы.
Мать, слушая его, устремляет взгляд куда-то к облакам, а отец, выпячивая покрытую черным оперением грудь, задирает клюв.
– Ты знаешь, что происходит с одинокими? – продолжает он. – Их съедают хищники.
Момент примирения был разрушен и превращен в браваду, восхваление совместного сосуществования.
«Этот мир не для одиночек!» – кричат нам взрослые. Может, они хотят, чтобы дети разделили их радость. Чтобы зеленые юнцы припали к неиссякаемому источнику благодати и райского наслаждения – семье. Ведь именно такого счастья больше нигде не найти. Они призывают на помощь опыт, возраст и мудрость седин, зазывая очередного рекрута.
Но откуда такая уверенность? Где кроются истоки столь фанатичного знания, что «свое гнездышко» – именно то, что нужно всем? Не там ли кончаются наставления, и начинается голос глашатая? Не стремится ли он убедить вместе с вами и самого себя, что все именно так, как он и говорит? Уловки, утрирование и подмена понятий – в ход идут самые грязные приемы, и это отнюдь не для вас.
Главное правило зазывалы гласит: «Твои взгляды стоят ровно столько, скольких ты сможешь склонить на свою сторону». А если даже собственные отпрыски выбирают иной путь, ты – ничто. Пустое место, и речи все твои – пыль, осевшая на листке дерева, и продержится она там до первого дождя. Но если дождь очищает деревья от пыли и грязи, то, что очистит сознание?