Я старался не дышать. Мне почему-то казалось, что если я буду громко дышать, то эта «чужая бабка» за окном меня услышит. Остальные тоже не спали. Я чувствовал это. Через несколько минут тетя Вера первая не выдержала и заговорила:
– А кто хоть это такая-то?
– Не знаю.
– Опять, что ли, всякая ерунда происходит?
Я заметил, что будучи вместе, мы никогда вслух не признавались друг другу в том, что видели и чего боялись, словно если этого не замечать или не говорить об этом вслух, то все закончится.
– Может, все-таки Нинка?
– Нет, точно не она.
– Смотрите! У нее свет в доме загорелся, через занавеску видно!
– Не вздумай и смотреть. Спите!
– Почему? Да ты чего, Таня?
– Нечего там выглядывать, опять какая-то ерунда происходит!
– Точно, у Нинки свет горит.
– Чего это?
– Да ну их всех к чертям! – Злобно проговорила Таня.
– Может, это все же она была?
Мама встала и решила подойти к окошку, проигнорировав наставления тети Тани. Она открыла щель в занавесях и заглянула в окошко.
– Темно-то как. Но никого нет.
– Нечего там смотреть! Потом чего-нибудь почудится, и всю ночь спать не будем опять.
– Тишина.
– А че же у нее свет-то горит?
Мама подошла к другому окошку. Пройдя мимо кровати со своими сестрами, она отодвинула тряпки и выглянула.
– Вон, вон, точно! Смотрите!
– Что там?
– Стоит кто-то на дороге!
– Кто?
– Да черт ее знает, может, и вправду тете Нине там плохо, бредит или лунатить начала.
– Еще не легче.
Тетя Вера испуганно вскочила с кровати и подбежала к окну. Только у меня не было желания вылезать из-под одеяла. Вопреки своему обычному любопытству, я ничего не хотел ни видеть, ни слышать.
– Смотри, куда пошла?
– К калитке нашей потопала.
Из избы снова раздался стук в окошко. Стучали коротко, как-то ненавязчиво, словно выжидая.
– Пойду, что ли, посмотрю, кто там стучит.
– Я с тобой, – сказал я, устало вставая с кровати и всем видом пытаясь показать, что мне не очень-то и страшно.
Мама решила включить свет и подержать дверь в веранде открытой, чтобы в коридоре было не так темно. Мы с тетей Таней вышли в коридор, и в лучах света, падающего с веранды, двинулись в сторону крыльца. Я отпер засов и открыл дверь, тетя Таня вышла вперед и спустилась по ступеням крыльца к двери, которая тоже была заперта.
– Кто там?
– Да это я, Танюша.
– Кто – я?
– Ну, что ты, миленькая, не узнаешь, что ли?
Мы пытались угадать, кому принадлежал до боли знакомый голос, но когда узнали, то просто не поверили своим ушам. Нет, такого не могло быть.
– Мама?.. Это ты, что ли?
– Ну, а кто же? Открывай, пусти в избу-то, а то зябко стоять.
– Не может быть, тебя же на скорой в больницу увезли?
– Да вернулась я! Вернулась!
– Как? И как ты добралась?
– Добралось я, добралась, сама пришла, пусти же... Ну?
Тетя Таня взглянула на меня, и я, поддаваясь невесть откуда взявшемуся внутреннему чутью, замотал головой. Она еще раз искоса посмотрела на меня, а потом стала подниматься по ступеням и тихонечко шепнула:
– А ну, пойдем в окошко глянем, кто там.
– Давай.
Мы поднялись. Я не стал закрывать за собой дверь, но Таня остановилась, подняла засов и заперла коридор. В другом конце, возле двери, стояли мама с тетей Верой. Мама тихонечко спросила:
– Ну? Кто там?
Тетя Таня пока ничего им не говорила, а просто открыла дверь в избу и вошла внутрь. Я забежал следом. В избе было очень тепло. Решив не включать свет, мы подошли к окошку, которое выходило прямо на крыльцо, и заглянули в него. Там было пусто, словно и не было никого только что. Тетя Таня постучала в окошко.
– Мама, ты здесь?
Но в ответ последовало молчание. Мы еще минут пять стояли и настороженно смотрели в окошко. Ничего, ни единого движения или звука, как вдруг из коридора послышался вполне явный шум, словно кто-то пытался сдвинуть мебель. Вслед за этим раздался тревожный голос моей матери, которая звала нас к себе. Мы тут же вышли в коридор. Луч света из веранды по-прежнему освещал часть коридора. Шум и возня повторились. Теперь было четко слышно, что шум этот раздается откуда-то из глубины. Вскоре мы смогли точно определить его источник: он исходил из клити. Я аккуратно подошел к клити и встал рядом, прислушиваясь. Тетя Таня подошла следом за мной. Там определенно кто-то был. Шагов не было слышно, как и голосов, но было четко слышно, как с места пытаются раз за разом сдвинуть что-то тяжелое – сундук или комод. Сдвинут – и тишина. Потом опять шум – и тишина. Это настораживало больше всего. Когда кто-нибудь возится, будь то зверь или человек, то присутствуют и посторонние звуки. А тут только шум и тишина. Ни топота ног, ни шуршания одежды, ни дыхания – ничего. Словно мебель там сама по себе катается. Как только я это себе представил, у меня тут же встали дыбом волосы. Я переглянулся со своей тетей. Она осторожно подошла ближе и толкнула дверь. Та с силой распахнулась, будто кто-то с той стороны резко потянул ее на себя. Внутри помещения маленькой, полузабитой старым мусором клити спиной к нам стояла девочка в каком-то поблекшем платьице и белом платочке, повязанном на голове.
Мы тут же развернулись и кинулись в сторону веранды, тетя Таня на ходу начала вспоминать какие-то молитвы. Я точно слышал, как за нами с шумом захлопнулась дверь в клити, и то ли от нашего же собственного топота, то ли еще от чьего-то половицы в коридоре сильно сотрясались. Добежав до веранды, мы закрыли дверь и сели у нее с испуганным видом. Мама с тетей Верой по нашему виду все поняли и почему-то не стали спрашивать подробностей. Видимо, им не особенно хотелось это знать. Между тем, снова раздался стук в окно. Но теперь уже не в избе, а здесь, на веранде.
Мы сидели на веранде в тишине и с выключенным светом и старались не издавать ни звука. Кто-то продолжал стучать в окна. Особенно странным было то, что не было слышно ни шагов, ни шелеста травы, ни какого-либо другого шума – только стук. Через несколько секунд раздался голос:
– Таня... Таня!
– Тише, не отвечай ничего.
– А я и не думала.
– Кто это? Нинка?
– Да, ее голос.
– Таня, открой, открой двери, впусти в дом.
– Что же это она?
– Да ну ее к чертям, чтоб ей неладно было.
– Чего хоть ей дома-то не спится?
– А может, и не она это!
– А кто еще? Голос-то ее, точно ее!
– Да, это же она там в окошко небось и стучала.
Мама с тетей Верой были уверены, что это все лишь странное поведение нашей соседки, тети Нины. Они либо даже и не подозревали, что не в одной тете Нине тут дело, либо догадывались, но не хотели произносить это вслух. Да и голос... Как можно было верить голосам, если только что мы прямо за дверью на крыльце слышали голос бабушки? А может, это и правда тетя Нина с ума сходит окончательно и голосами там разными говорит, прикидывается?
В размышлениях я вспомнил, как мы ездили к бабе Шуре на Старую мельницу. Вспомнил ее слова: «Никого не впускайте, кто бы к вам там после полуночи ни просился в дом. Никого!» По спине пробежали мурашки. Меня стало слегка знобить не то от холода, не то от ужаса, что это может быть что-то другое. Но ведь свет в доме у нее тоже горит. Может, помимо какой-то нечисти еще и она вышла – к нам на помощь? А может, она заодно с этими? Господи, от всего этого кругом шла голова, и одна мысль была бредовее другой.
– Таня, Танюша... Впусти, холодно тут... Впусти меня...
– Холодно ей, пускай к себе домой идет, греется!
– Во-во, нечего тут!
Через некоторое время голос затих, стуки тоже прекратились. Тетя Таня несколько раз подходила к окошку, чтобы получше рассмотреть сквозь щель занавесей, бродит ли кто-нибудь в огороде. Но никого не увидела. На дороге тоже никого не было видно, и мы окончательно успокоились. До утреннего автобуса оставалось совсем немного и мы после недолгих споров решили все же пойти до остановки и отоспаться уже утром в Тихвине, в квартире у тети Тани.
– Да и что же теперь? Посреди ночи идти через лес до остановки?
– Верочка, лучше дотудова дойти, что тут сидеть, тут теперь покоя нет.
– А как же мы дальше жить будем?
– А как? Как обычно.
– Ну да, ремонт сделаем и вернемся. А пока будем днем ездить, хозяйство вести, а вечером в Тихвин.
– И что же? Каждый день так?
– Да уж лучше так, я тут ночевать больше не собираюсь. Нехорошо тут.
– А через лес ночью хорошо идти?
– А в лесу и то спокойнее будет.
– Нет, мне тоже через лес страшно идти.
– Лес – место спокойное, и к тому же, до остановки тут не сильно и по лесу идти.
В итоге мы включили свет и начали собираться. Взяв теплые вещи и документы, даже дошли до избы, чтобы зажечь свет везде, где только можно. Теперь нам не было так беспокойно, в воздухе чувствовалась уже совсем другая атмосфера. Никакой паники, только отрешенность, забытье.
Собрав все вещи в котомки, мы вышли из дома. Тетя Таня закрыла дверь на навесной замок. На улице было еще темно, влажно и немного холоднее обычного. Еще раз проверив замок, мы направились в конец деревни, за которой была лесная дорога к остановке. Свет в доме соседки тети Нины по-прежнему горел. Мы ненадолго остановились, присматриваясь к ее окнам, но ничего так и не заметили. Я даже немного осмелел, добежал до нашего огорода и заглянул туда. Внутренний голос подсказывал, что там ничего нет. Так и оказалось: все было тихо. Постояв еще немного у соседского дома, мы двинулись дальше.
Мы шли вдоль деревни среди домов, в которых безмятежно спали люди. Так странно, ведь кто-то может этой ночью спокойно спать, а потом с утра за завтраком услышать историю вроде нашей, и небрежно махнув рукой в сторону, сказать: «Брехня это все». Необычное ощущение, но все же оно мне нравилось, придавая жизни неповторимый вкус правдивой реальности. Кажется, если просто жить, то под конец, наверное, даже не вполне будешь понимать, действительно ли ты жил или это все был сон. Но вот после такого, в такие моменты, как сейчас, которые никогда не сотрутся из памяти, приходит четкое осознание, что ты живешь, что где-то буквально за углом прячется что-то еще совсем не изведанное и чтобы это понять, нужно прожить еще не одну такую жизнь. Да и люди – люди сразу же становятся как-то ближе, словно переживая все вместе какое-то горе. Быть может, это и есть горе? Нас погнала из собственного дома в ночь какая-то нечистая, а наша бабушка теперь лежит в больнице. Разве это не горе? Но все равно... У этого горя был какой-то особенный вкус непередаваемой реальности бытия. Я, как и остальные, соглашался, что нам сейчас лучше уехать отсюда, и все же всей душой сожалел об этом.
Над нами светила ярко-желтая луна. Мы подходили к концу деревни, за ней уже виднелась петляющая дорога, уходящая через поля в лес к навесному мосту через реку. Что теперь? В Ленинград? Обратно в школу, учиться, работать и жить, вспоминая вечерами эти моменты, когда мы вжимались все вместе в угол, охваченные невероятным страхом? Вспоминать, как мы боялись и как ясно мы чувствовали жизнь в этот момент?
Когда мы спустились с горы и вышли из деревни, мне показалось, что позади нас, откуда-то со стороны леса за деревней раздалось пение. Но все кругом было теперь неважным. Я словно чувствовал, как выхожу из-под влияния чего-то особенного, чего-то настолько живого, что по сравнению с этим «что-то» мы сами по себе – будничная повседневность. И теперь это «что-то» оставалось позади, все дальше и дальше. Даже беспокойство куда-то испарилось. Нам было не страшно идти через лес, все было как-то обыденно. А вот и мост. Осталось совсем немного. Тетя Таня встала посреди моста.
– Кто хоть там воет-то?
– Может, напился кто да песни поет?
– Да шли же по деревне – тихо было!
– Черт его знает...
– Вот, стой, послушай!
– Что-то ерунда какая-то...
– Да и хрен с ними, пойдемте уже.
Мы шли через раскачивающийся мост в сторону остановки, а в голове у меня все еще звучал этот странный мотив. Наступило утро. Все стихло и успокоилось.
Через час к остановке начали подходить люди. Их лица были нам незнакомы, и несмотря на то что мы были из другой деревни, мы все всё равно здоровались. Постепенно завязались беседы о делах по хозяйству да о погоде. Пока мы сидели на остановке, мама даже успела немного вздремнуть. Я же никак не переставал испытывать какую-то опустошенность. Все теперь казалось каким-то унылым и пресным. Когда подъехал почти пустой автобус я, скрепя сердце, поднялся, водрузил на себя сумки и поплелся в салон вслед за остальными. Мы сели в самом конце, благо, салон был почти пустой. Наблюдая за деревьями, мелькающими за окном, я заснул под шум двигателя.
Сквозь сон я едва понимал, как мы приехали, как дошли до квартиры. Все было будто в тумане. Потом снова я лег спать. Мне опять снилась какая-то солянка, которую я даже не запомнил. Кто-то плясал вокруг меня, люди, какие-то кострища – ничего конкретного. Сквозь сон до меня доносились обрывки слов: «перевели», «уезжайте, «потом еще приедете, главное, все хорошо теперь». Я знал, что это мне не приснилось. Когда я проснулся, я уже был настроен ехать в Ленинград. Комната, где я спал, была оклеена голубыми обоями, на которых были нарисованы белые облака. Вокруг стояла такая тишина, что было слышно, как тикают часы. Удивительно: так спокойно, но в в глубине души все равно ныло. Словно я расстался с чем-то очень близким и важным для меня, с чем-то родным.
– Проснулся?
– Ага...
– Сегодня в Ленинград поедем, через три часа.
– Бабушку перевели, да?
– Откуда ты знаешь?
– Сквозь сон что-то такое слышал.
– Да, говорят, что ей было очень плохо и пришлось дать ей сильнодействующие лекарства. Теперь она проспит пару дней, а потом Таня с Верой к ней придут.
– Понятно.
– Ты расстроился?
– Да нет, главное ведь, что мы ее нашли, правда?
– Конечно...
– Мама, а мы еще вернемся?
– К бабушке?
– Да.
– Ну, разве что только зимой теперь.
– Зимой...
– На новогодние каникулы.
– Это будет еще не скоро.
– Ну, а теперь уже никак.
– А я бы хотел.
– Да тебе лишь бы в школу не ходить!
– И то правда, я про нее совсем уже забыл.
– Подожди, вот увидишь, время быстро пролетит.
Пока мы ехали в поезде, я всю дорогу смотрел в окошко и размышлял, вспоминая все в деталях: как кто-то стучался к нам в окна, как мы слышали голос бабушки, которая в этот момент была в больнице, как мы видели девочку в клити, как соседка тетя Нина ходила кругом, если это вообще была она. Как чуть не сгорел наш дом. Как бабушка залезла на крышу. Как я испугался ее, когда она бегала ночью по коридору. Как ночью кто-то скребся у нас в доме и открыл крышку погреба. Как бабушка взяла посуду и расставила фотографии, устроив званый ужин неведомо для кого. Как мы кого-то видели на веранде. Нет… Это все не совпадение, что-то такое есть, точно. Я мысленно унесся к тем событиям, когда мы ездили в Старую мельницу, тетя Вера ходила с бабой Любой на перекресток дорог у Либежгоры, когда в первую ночь вернулась бабушка, а до этого мы разыскивали ее в лесу и на болотах. А потом вспомнилось и все то, что мне рассказывали об этих местах: какой-то народец, похоронивший сам себя заживо, святая роща, в которой молились, раскопки курганов, люди, похороненные в дырах на болотах, непонятные обитатели леса… Может, это и есть те самые «они», которые постоянно являлись нашей бабушке, а заодно и нам? Или что-то было еще до этого народца, а люди сами себя закопали заживо под влиянием этих «они»?
Лишь один вывод я сделал наверняка. После возвращения в Ленинград я буду изо всех сил пытаться найти что-то подобное в истории. Буду изучать историю, археологию: раз там были ученые, значит, об этих местах должно быть что-то известно. Должно! Пойду, в первую очередь, в библиотеку. Там наверняка что-нибудь найдется для меня. Буду стараться, и быть может, найду что-нибудь важное для себя. От этой мысли мне стало немного спокойнее. Не знаю даже почему, но это словно оставляло надежду на хоть какую-то связь со всем этим... Чудным.
