Тот, который утонет, сегодня снова пытался уехать на машине. Конечно, вернулся ни с чем. Та, которую собьет машина, кинулась его отговаривать, сказала, что он может на машине упасть с моста и утонуть. Тогда тот, который утонет, орал, что сам переедет её на машине, если она такое будет говорить.
Потом помирились.
В который раз думаю, надо нам хотя бы имена дать…
.
- Тут две версии могут быть…
Это говорит этот, которого сбросят в шахту. Вышел на середину комнаты и говорит. Почему-то мне кажется, что он нервный, худой, поджарый – но я не вижу, как он выглядит.
Как выглядит комната, я тоже не вижу. Представляется что-то уютное, с камином, с диванами, с глубокими креслами, с какой-нибудь звериной шкурой у очага, с подвешенной к окну кистью рябины, может, с багровыми листьями.
А на самом деле комната окажется совсем не такой, если вообще окажется. И тот, которого сбросили в шахту, окажется совсем не таким. И камина здесь никакого не будет, и ветки рябины – потому что окажется не осень, а весна или лето. Или зима.
Сижу подле той, которой перережут горло, - я могу коснуться её руки. Думаю, в каких мы с ней отношениях, может она быть моей девушкой, или нет.
Не знаю.
Напротив сидит тот, который утонет. Мне кажется, мы друг друга недолюбливаем. Наверное, я его утоплю, а он меня отравит. Меня отравят, я знаю.
- Тут две версии могут быть…
Да, это этот, которого сбросят в шахту.
Есть еще две девушки, одну собьет машина, другую повесят, или сама повесится.
И есть дом.
Мне кажется, у него три этажа.
Хотя, может быть, и два.
Если это вообще дом.
- Две версии… понимаете… это все похоже на фильм…
- Ну, ты и загнул, - парирует тот, который утонет.
Сброшенный в шахту, казалось, не слышит.
- …Фильм… вернее, даже не так, не фильм – воспоминание про фильм… который кто-то когда-то смотрел, и помнит только обрывки сюжета, этого утопили, этого застрелили, эту машина сбила…
- Ну не надо, а?! – вспыхивает та, которую собьет машина.
- А я что могу сделать, я, что ли, тебя сбил?
- Да кто тебя знает, может, и ты!
Та, которая повесится, сердится, хлопочет, да угомонитесь вы, дайте ему договорить нормально…
- …кто-то вспоминает, - договаривает сброшенный, - только мало что помнит, вертится у него в голове, там вроде кого-то маши… э-э-э… отравили кого, или повесили… или сам повесился…
- Сама, - парирует девушка.
- Стойте, не пойдет так, - сердится та, которой перережут горло, - мы что, не люди, что ли? Уж если человека запоминать, так не как он застрелился-отравился, а какой при жизни был, что хотел, чего не хотел, как жил…
Мне становится смешно:
- И много ты видела, чтобы в плохом фильме характеры героев расписывали? Ты вспомни фильмы, где молодежь в какой-нибудь домик поехала, веселятся там, пьют… Сильно там авторы над характерами заморачиваются?
- А чего это у нас фильм плохой? – вспыхивает тот, который утонет.
- А много ты таких хороших фильмов видел? То-то же…
Тот, который погибнет в шахте, хлопает в ладоши, тихо, тихо, дайте вы сказать уже…
Умолкаем.
Слушаем.
Мне кажется, на улице дождь.
Та, которой перережут горло, сидит рядом. Почему-то мне кажется, что она думает, будто за окном идет снег.
- А вторая версия? – спрашивает та, которая повесится. Кажется, ей нравится этот, которого сбросят в шахту.
- А вторая… э-э-э… как сказать-то… Ну… что нас еще нет.
- В смысле?
- Ну… что нас еще не придумали. Вернее, придумывает кто-то… сюжет такой… вот поехали на природу… в домик лесной… а дальше случилось что-то, один погиб, другой… третья… а больше автор пока не знает ничего.
Молчим. Тут надо что-то сказать, знать бы еще, что…
- Так сматываться надо отсюда! – вспыхивает та, которая повесится.
- И куда ты смотаешься, если кроме дома и нет ничего?
- Ну…
- Вот тебе и ну!
Затихаем. Тут, главное, не ссориться. Что-то подсказывает нам, что лучше не ссориться, перессоримся, там и поубиваем друг друга, кого в пылу ссоры, кого случайно…
Та, которой перережут горло, настораживается:
- А если… а если самим что-нибудь придумать? А?
Молчим.
Думаем, почему никто не догадался, вот так просто – взять и придумать. Самим.
Кто-то (не замечаю, кто) бормочет, что ничего не получится. Вот это плохо, что я перестаю замечать, кто есть кто, так мы совсем потеряем друг друга…
Говорю, сам пугаюсь своего голоса:
- У нас дом в два этажа. И камин. И осень на улице.
Поворачиваюсь к той, которой перережут горло:
- А ты будешь Дора.
Сейчас что-то должно произойти – вот сейчас, все загалдят, заорут, да ты кто такой вообще, и кто-нибудь завопит, что не осень, а зима, и в доме не два этажа, а три, и не Дора, а Лаура или вообще Юки, и не…
Тут-то мы все и перессоримся, и кому-нибудь перережут горло, а потом…
…а может, все получится.
И за окном застучит дождь.
И будет ветка рябины, приколотая к раме.
И меня перестанут называть – тот, которого отравят.
Потому что это станет неправдой.