Я взглянул на стол и его тонкий слой пыли и ничего не сказал. Но когда я проводил их, то невольно спросил, есть ли у кого-нибудь из них ключ от дома. Они удивленно посмотрели друг на друга и сказали, что, конечно же, нет. Я поверил им, потому что всего было пять ключей, три из которых все еще работали. Когда я уезжал два года назад, я взял с собой всех троих: один был со мной сейчас, а двое других были далеко в моей комнате в общежитии колледжа.
После того, как соседи ушли, я осмотрел окна, все они были плотно закрыты без каких-либо признаков взлома.
Оставшиеся два ключа были у моих родителей. Но в ту ночь они растаяли. Я никогда не забуду, как нашел эти два бесформенных куска металла среди праха моих родителей. Эти ключи, расплавленные и решительные, лежали в моей спальне в тысяче километров от меня, как память об этой фантастической энергии.
Я посидел некоторое время, прежде чем начать собирать вещи, которые будут храниться или забираться со мной, как только дом будет арендован. Сначала я упаковала акварели отца, одну из немногих вещей в комнате, которые я хотела сохранить. Сначала я снял те, что висели на стенах, затем достал другие из шкафа и упаковал столько, сколько смог найти в картонную коробку. Потом я заметил еще одну картину. Он все еще лежал на нижней полке книжного шкафа, лицом вниз, поэтому я его и пропустил. Когда я взглянул на него, прежде чем положить в коробку, он захватил все мое внимание.
Это была пейзажная картина пейзажа, видимого от двери в наш дом. Окружающий пейзаж был тусклым: несколько серых четырехэтажных подъездов и несколько рядов тополей, безжизненных от покрывавшей их пыли....
Будучи третьеразрядным художником-любителем, мой отец был ленив. Редко выходя рисовать из реального мира, он довольствовался тем, что рисовал грязные сцены, которые его окружали. Он сказал, что не было плоских цветов, только посредственные художники. Именно таким художником он и был, но эти плоские сцены, которые приобретали другой уровень деревянности, интерпретируемый его бесхитростной кистью, на самом деле сумели запечатлеть повседневную жизнь в этом грязном северном городе. Картина, которую я держал в руке, была похожа на те, что уже лежали в коробке, и ничего особенного в ней не было.
Но я кое-что заметил: водонапорная башня, которая была немного ярче, чем старые здания, окружающие ее, стояла высоко, как утренняя слава. Ничего особенного, потому что снаружи действительно была водонапорная башня. Я посмотрел в окно на возвышающееся здание, силуэт которого вырисовывался на фоне городских огней.
Вот только водонапорная башня была достроена только после того, как я поступил в колледж. Когда я уезжал два года назад, он был наполовину закончен и покрыт лесами.
Я задрожала, и картина выскользнула у меня из рук. Казалось, в эту летнюю ночь по дому пронесся холодный ветерок.
Я запихнул картину в коробку, плотно закрыл крышку и начал упаковывать другие вещи. Я попытался сосредоточиться на предстоящей задаче, но мой разум был иглой, подвешенной на нитке, а коробка-сильным магнитом. С усилием я мог бы перенаправить иглу, но как только я отпущу ее, она качнется назад в этом направлении.
Шел дождь. Капли дождя тихо стучали по оконному стеклу, но звук, казалось, шел из коробки....
Наконец, когда я больше не мог этого выносить, я подбежал к коробке, открыл ее, вынул картину и отнес ее в ванную, стараясь держать лицом вниз. Затем я достал зажигалку и зажег один угол. Когда примерно треть картины сгорела, я сдался и перевернул ее. Водонапорная башня была еще более живой, чем раньше, и, казалось, торчала из поверхности. Я наблюдала, как он был поглощен пламенем, которое становилось странными, соблазнительными цветами, когда горели акварели. Я бросил последний кусочек картины в раковину и смотрел, как она догорает, затем открыл кран и смыл пепел в канализацию.
Когда я выключила кран, мои глаза были прикованы к чему-то на краю раковины, что я не заметила, когда мыла лицо.
Несколько прядей волос. Длинные волосы.