Со стороны было не совсем понятно, что это. Коричневая шерсть, короткие лапки, длинные зубы.
– Может, это бобр?
Маленькие чёрные глазки зверька заволокло голубоватой плёнкой.
– Не, вряд ли. Посмотри на его клыки, – Билли указал ружьём на загнутые зубы длиной около трёх дюймов.
– Ну погоди. Ему же надо чем-то грызть деревья?
Билли с недоверием взглянул на меня.
– Тем более, – продолжил я, почувствовал нарастающую уверенность, – здесь вокруг одни дубы. Сосну, наверное, можно перегрызть обычными зубами, но дуб не возьмёшь. Дуб – это…
– Да, да, – перебил меня Билли, – дуб – это великолепный, но очень трудный материал. Ты это мне сказал уже раза три с тех пор, как мы оставили машину под деревом возле пруда.
Билли подошёл ближе и опёр ружьё под брюхо зверя.
– Слышь, не могу перевернуть!
– Ещё скажи, что он крепко держится за землю своими маленькими лапками.
– Я серьёзно. Попробуй сам.
Я подошёл к зверю, сел на корточки и взялся за две верхние лапы. Каждая из них весила фунтов по шесть.
– Ты прав. А что, бобры и правда такие плотные? Он же размером всего-то с жирную кошку!
Билли махнул рукой.
– Так а я тебе о чем толкую? Это не бобр. Это, – он набрал в грудь воздуха, – ондатра.
– Чушь. Ондатра – это жирная крыса. Погоди, а это что? – я указал пальцем на дырку в меху в районе груди, куда попала пуля Билли. Оттуда вытекала голубая жидкость.
– Ты про такое слышал?
Билли в ответ лишь покачал головой.
– Может у него какой-нибудь рак? Ну, типа опухоль. Она ж синяя?
Я лишь рассеянно повёл плечами. Мы отошли в сторонку и сели на поваленное замшелое дерево поодаль. Солнце как голова боязливой черепахи втягивалось за горизонт, окрашивая небо всё более тёмными тонами. Неподалёку от нас в маленьком овраге текла речка, заросшая камышом. Вода тихо мурчала и неспешно бежала куда-то вниз.
Солнце палило нещадно уже недели две, и постоянная усталость от этой застывшей жары будто бы иссушала разум. Было очень трудно думать, ходить, спать. Было невыносимо находиться в душных стенах, поэтому сегодня мы решили выбраться в лес. Но, как оказалось, он ничем не лучше душного города. Еще минут двадцать назад я мечтал о реке. Представлял, как будет здорово залезть в какое-нибудь озерцо и сидеть там, никуда не вылезая.
Но сейчас меня пробивала дрожь. Я обратил внимание, что ладони, сжимавшие ружье, уже мокрые, и вытер их о штаны. Билли сидел, вжав голову в плечи, и периодически озирался.
– Слушай, не нравится мне это. Поехали домой, – сказал я ему.
Билли коротко кивнул и встал. Я поднялся за ним.
– Что будем делать с... – начал было он, но я резко поднес палец к губам и шикнул. Из леса доносился едва заметный, но нарастающий хруст веток.
– Это лесник! Он, должно быть, слышал выстрел, – прошептал Билли. – А вдруг это не бобр и не ондатра, а какая-нибудь невероятно редкая тварь из книжек? - спросил он, – мы потом ещё год будем эту кашу расхлебывать!
Он прав. Даже за банального бобра можно получить штраф размером с мою зарплату. А если это не бобр? Надо было. Надо было внимательно изучать эти книжечки, кодексы, правовые акты. Мне кажется, что обилие этих регуляций буквально толкает на преступление. Ведь можно осилить пол страницы. Можно запомнить краткий перечень, в кого стрелять нельзя. Но когда, чтобы точно знать, что можно и чего нельзя, нужно прочитать двадцать страниц унылого текста мелким шрифтом? Мне кажется, эти книжечки не читают даже их составители. Невыразимо скучно.
Или вовсе стоило бросить эту дурную затею. Ну какое веселье бегать с ружьем наперевес по плавящемуся от жары лесу, в котором уже даже ёлки желтеют.
– Ты что там, заснул? – прервал мой ступор товарищ, – пойдём, говорю, скинем его в реку. Авось уплывёт.
Я, не задумываясь, побежал за ним. Мы схватили зверя за лапы и понесли к краю оврага. Идти было всего несколько десятков футов, но хвост зверя изрядно поколотил меня по ногам.
– Раааз. Двааа. Три! – тушка по дуге полетела вниз, пропахала полосу в прибрежных зарослях и с фонтаном брызг погрузилась в воду.
– Пойдём, – прошипел Билли, но тут в воде начало происходить нечто странное. На поверхности появилась голубая пена и перламутровые пузыри. Затем речушка начала бурлить, будто кто-то кинул туда огромный кусок карбида. Или кипятильник. Из глубины будто выстреливали куски шерсти, и, падая, тут же растворялись в новом облаке пены. Затем даже появилась лапа. Облезлая, без нескольких пальцев. Будто её бросили в кислоту.
– Что за чертовщина?
– Пойдём, пойдём, – теперь уже я схватил Билли за рукав и потащил за собой.
Сердце бешено стучало, а внутренности пронизывали длинные как у дикобраза ледяные иглы. Нет. Нет таких бобров. И ондатр. Даже чёртовых капибар, которые могли бы так вести себя в воде.
Лес поредел. Впереди проглядывал бардовый квадрат неба, а под ним поле с небольшим прудиком, возле которого мы и оставили машину. Как вдруг за спиной раздался вой. Сначала показалось, что рычит медведь. Низко и злобно. Но затем вой становился всё выше и выше, переходя в ультразвук. Подобие крика банши. От него казалось, что лопнут перепонки. А затем и голова.
Билли упал на землю и катался по ней, зажав уши. Я приземлился на колени и опёр лоб о пыльную тропинку. Мелкие камешки больно впились в кожу. Проклятый звук! Я отставил руку с ружьем, взвёл курок и выстрелил куда-то над лесом в надежде хотя бы на секунду заглушить вой. И он затих. Я помог Билли подняться. Его лицо всё было в россыпи сухой травы, грязи и мелких веток, которые сильно выделялись на фоне бледной кожи. Из правого уха текла кровь.
– Ты меня слышишь? – мой собственный голос доносился будто бы из-за стенки. – Билли! Билли! – Но он лишь хлопал глазами.
Со стороны, откуда мы бежали, раздались удары. Топот четырех тяжёлых лап. Сначала он был размеренным, но затем всё быстрее и быстрее. Всё ближе и ближе.
Я схватил Билли под руку и потащил за собой. Кажется, сознание возвращалось к нему. По-крайней мере, бежал он быстро. Пруд всё ближе. Перемахнули через пару ручейков, втекающих в него. Вот вековой дуб, за ним красный пикап.
– Заводи тачку! - крикнул я товарищу, но он смотрел на меня, широко раскрыв глаза.
– Билли. Тачка! – я повертел кистью, будто завожу машину. Он закивал и прыгнул внутрь. Я же скинул ружьё с плеча, вставил патрон и повернулся в сторону грохота. Тот становился всё громче. Мне показалось, будто бежит стадо носорогов. Только упакованное в одного. Одного тридцатитонного носорога, царапающего рогом небо.
Через мгновение чёрная туша выскочила из подлеска в ста метрах от меня. Высотой она была чем-то средним между оленем и слоном. И ревела как медведь. Огромная чёрная лохматая туша. Блестящие антрацитовые когти на передних лапах. И агатовые глаза с лёгким голубым блеском.
Семьдесят метров. От топота раскачиваются ветви дерева. Я вскинул ружьё, холодный металл приятно лёг в руку. Один выстрел может решить многое. Все эти бесконечные вылазки с Биллом в тиры. Курсы. Экзамены. Всё сводилась лишь к одному, самому главному выстрелу.
Сорок метров. Я прицелился, задержал дыхание. Щелкнул курок. Я практически видел, как пуля летит твари промеж глаз. Но та лишь мотнула головой и зарычала чуть громче. К рёву добавились металлические нотки, будто кто-то скрёб арматурой по тонкому оцинкованному листу.
– Аккумулятор. Всё! – Билли кричал и размахивал руками рядом со мной. Затем посмотрел в сторону твари, побелел ещё сильнее и забавно открыл рот. Мне почти стало смешно, как его перекривило.
Двадцать метров. Нам не убежать, она слишком быстрая. Хватаю Билли и бегу к берегу.
***
Больше всего меня достали муки. Они постоянно садятся на голову, лезут в глаза. Ещё поначалу меня раздражал Билли. С одной стороны, стоять посреди пруда в одиночку было бы совсем скучно. А с другой – он практически глух. Приходится кричать, а охрип я еще к ночи первого дня. Хотя потом мы и выработали своеобразную систему знаков. В общем, основной знак, "эта тварь”, был самым простым: просто тыкаешь в сторону берега, при этом не сильно важно, где, собственно, зверюга.
Билли показывает много. Он старательно складывает из пальцев буквы и символы. Практически ставит театральные пьесы – кривляется, машет руками, ерошит волосы. Интересно, знает ли он, что я ни черта не понимаю?
Кушать хотелось в первый день. Сейчас полегче, просто пью много воды. Было неприятно пить её сразу после того, как у меня скрутило живот, но я уже привык. Из каких-то побуждений, может, чтобы сохранить в себе человечность, мы всё же ходим справлять нужду в другой край пруда. Хотя, признаюсь, штаны я уже давно не снимаю.
Тварь большую часть времени лежит на берегу и посматривает в нашу сторону. Иногда обходит пруд будто проверяя, не обмелел ли он с какой-то стороны. Но после первой попытки зайти в воду, держится на отдалении и изредка вылизывает извивающимся фиолетовым языком свою лапу. Мне её даже жаль, ей, наверное, довольно скучно ждать нас.
Хотя пока она развлекается с нашей машиной, мастерски разбирая её на запчасти, и периодически подъедает что-то. Сегодня она съела пассажирскую дверь и сгрызла одно колесо. Хотя, вернее будет сказать, заглотила. Судя по всему, еды ей хватит ещё дней на пять.
Сейчас меня уже не раздражают разбухшие пальцы с этими канавками, что появляются, когда долго находишься в воде. И мерзкое ощущение от того, что стоишь в иле, что рыбки трогают за ноги и руки, уже не так как сильно чувствуется – конечности довольно сильно онемели.
Это забавно, но сегодня с утра мне было жарко. Я постоянно окунал голову, чтобы не перегреться. Билли же, закончив очередное представление, снял рубашку, опутанную водорослями, намотал её на голову и лежал на спине в форме звёздочки. Очень душно. Ни единого порыва ветра. Интересно, сколько нам еще придётся тут торчать? Мне кажется, с такой погодой пруд обмелеет быстрее, чем мы умрем от голода. Хотя, наверное, к тому моменту будет довольно всё равно.
В лицо подул свежий ветер. Я подошёл чуть ближе к берегу и чувствовал, как он овевает мою шею и плечи. Холодно, но приятно. Я простоял еще некоторое время, пока темное облако не закрыло собой солнце. Небо посерело, затем стало фиолетовым. Тварь металась по берегу и била хвостом. Вдалеке прогремел раскат грома, и первые, еще совсем незаметные капли упали мне на нос.