…нет, нет, какого черта я вообще тут делаю, назад, назад, в первое июня или еще там какое, когда весна была еще жива, когда еще можно было узнать, кто её убил, или вообще сделать так, чтобы никто её не убил…
Хочу отступить назад.
Не могу.
Что-то не дает, что-то не пускает, какая-то стена, но не в пространстве, а во времени, что-то…
Проклинаю себя, что опоздало на десять дней.
Проклинаю.
Спохватываюсь, хочу вернуться в июль, когда зарядили дожди, ведь можно все исправить, сделать солнце, жару, вот это вот все…
…меня коробит, еще успеваю подумать – интересно, бывают у времен года нервные срывы, или нет. А пропади оно все, пропади, пропади, чтоб вас всех с вашими клетчатыми халатами, с вашими претензиями, с вашими трупами, с вашими…
*
…лето окончательно обиделось на нас, - сегодня после полудня грянула гроза, с молниями, с громом, с градом, - грохот раскалывал небо, здоровенные градины колотили по крышам, от нашего роскошного сада осталось только печальное воспоминание. Больше всех досталось Пэгги, её здорово пришибло градиной, если бы Букман не затащил её на террасу, не знаю, что было бы с бедняжкой. Пожалуй, только тогда мы первый раз осознали, что лето не обязано нам прислуживать, что лето живет по своим законам и правилам, и если рассердится на нас окончательно, то нам несдобровать…
(из чьего-то дневника)
*
…сегодня празднуем Лугнасад.
Ну да. Успокаиваюсь, спохватываюсь, стыжусь, отматываюсь назад, кое-как мастерю теплый июль, убираю грозу с градом, после которой город стал похож на поле боя, готовлю чернику к началу августа, - в домах пекут черничные пироги, дети плетут фигурки из колосьев. Вечером собираемся в доме господина в клетчатом, пьем чай с пирогом, я устраиваю роскошный звездопад, дети наперебой загадывают желания.
Буквально налетаю на хозяина дома, он смотрит на меня, руки трясутся, глаза сверкают, да что опять не так…
- И что это? И как это понимать, я вас спрашиваю?
- А… что такое?
- А Юнона где?
- Это… это…
- Вы с ней были сегодня!
- Да я со всеми было…
- Я третий раз вас спрашиваю – где моя дочь?
Даже не поправляю, что не третий, а второй. Юнона, Юнона… я не помню имен, не помню лиц, для меня все люди на одно лицо, на одно имя – Люди…
- Она…
- Где. Моя. Дочь. Где вы с ней были, черт вас дери?
- В лесу… на речке… - припоминаю, ничего не могу припомнить, - у моря…
- Ну и где я теперь Юнону искать должен? В реке? В море? В лесу? Или её поездом переехало?
Отскакиваю назад – не назад по траве, а назад в утро Лугнасада, дети обступают меня толпой, а пошли, а пошли, а пошли, а туда, а туда, а туда…
Следить. Во что бы то ни стало – следить, ни упустить из виду ни… а кого я собираюсь не упускать из виду, я их не различаю, все на одно лицо, может, Юноны уже и нет, а я и не знаю…
Не выдерживаю:
- Ребята, а где Юнона?
- А… а туда пошла!
- А не, туда!
- А туда!
Понимаю, что я ничего не добьюсь, что Юноны уже нет, черт возьми, если её нет утром, значит…
…бросаюсь в дом, хозяин в клетчатом халате пьет чай на веранде.
- А… а Юнона где? – выпаливаю ему в лицо.
- Что значит, где, она с вами пошла, вы что…. Это я у вас должен спрашивать, где Юнона!
Снова возвращаюсь назад, в первое августа еще до рассвета, осторожно заглядываю в окна, в комнаты, где спят дети, вижу пустую кровать, понимаю, что Юноны нет.
Время играет со мной, время смеется, время не дает мне Юнону. Что-то подсказывает мне, что если я вернусь в десятое июня, Юноны не будет и там.
Потому что.
У времени свои правила.
Возвращаюсь в вечер Лугнасада, - бежать, искать Юнону, искать по лесам, по полям, по морям, ой, нет, нет, только не по морям, если кто-то утонет, в жизни себе не прощу… если кто-то утонет во мне… или мной… не знаю… человек бы сказал – если кто-то утонет этим летом, я говорю – если кто-то утонет мной…
Бежать.
Искать.
Найти – пока не нашли другие, это очень-очень важно. Прекрасно понимаю, что ничего мне за это не будет, если погибнет Юнона, не повесят же меня, в самом деле, и не сожгут… хотя кто их знает… в городке Таймбурге этим летом казнили лето за неисполнение своих обязанностей… да что я несу, каждым летом кто-то утонет, кто-то заблудится и погибнет, каждой зимой кто-то умрет от простуды, или там еще что, эдак каждое время года надо казнить… и каждый день… и каждый час…
Пробегаю мимо дома того человека, который любил весну, - что-то ёкает в сердце, почему я бегу к нему, почему я стучу в дверь, почему я врываюсь в дом, почему бегу по лестнице, залитой закатным солнцем…
- Вы… вы поможете мне?
- А? – он поднимает голову, выбирается из кресла, кажется, дремал человек, а тут я…
- А тут… а тут девочка пропала… а вы не поможете найти?
- Да… да вы что? – человек бледнеет, подскакивает, как ошпаренный. Понимаю, что значит для людей пропажа одного из них, понимаю, что этого-то мне точно не простят, долго еще будут вспоминать недобрым словом, а-а-а, это лето, когда девочка пропала, так и останусь в истории – лето, когда пропала девочка…
Человек мечется по комнате, бормочет что-то, да где она может быть, да куда вы с ней таскались вообще, вам, блин, только ребенка доверить, - я в ответ ляпаю что-то невпопад про лес, человек хватает со стены причудливое оружие, что-то настораживает меня, что-то, что-то…
…а вот оно что…
- Это вы её убили.
Человек падает в кресло, как подстреленный, бледнеет, покрывается красными пятнами, хватается за горло, хочет что-то сказать, не может.
Спрашиваю:
- Вы… зачем вы это сде… да что с вами?
Первый раз такое вижу у людей, чтобы мелкая дрожь, чтобы судороги, отчаянно вспоминаю номер скорой помощи, отчаянно понимаю, что не помню. Проклинаю себя, кто меня за язык тянул, что я вообще не могу остановиться, что я вообще продолжаю…
- Вы убили весну…
Он прячет лицо в ладонях, не то истерически смеется, не то рыдает, не то и то и другое вместе, я не понимаю.
- Вы… я… да… да…
- Вот… у оружия треугольный клинок… у весны была треугольная рана на груди… вы…
- …да…
- …но…
- …я любил её…
- …любили… и…
- …я… вы поймите… я хотел… чтобы она принадлежала мне… только мне… а она…
- Но это невозможно… весна принадлежит всем… всем!
Он бросается ко мне, лицо перекошено болью:
- Она моя, слышите вы? Моя! Это я любил её, это я… Да что вы вообще докажете, весна все равно до июня живет и умирает, ничего мне за это не будет, ничего!
Начинаю понимать:
- Так вот оно что… вот почему я опоздало на десять дней… вы умоляли весну задержаться, потому что любили её… она задержалась до десятого числа, она не хотела покидать вас… Но потом ей все равно пришлось исчезнуть… как вы не понимаете, глупый вы человек, что весна не может быть с вами вечно!
Хлопаю дверью, ухожу от него – прочь, прочь в тенистые улицы, бегом, бегом в леса, в поля, искать Юнону…
*
- Почему вы не приходите ко мне?
Вот так. Он останавливает меня на улице, он хватает меня за руку (лицо и правая рука у меня еще есть, а всего остального уже нет), он спрашивает:
- Почему вы не приходите ко мне?
Отвечаю как можно спокойнее:
- А я не хочу приходить к человеку, который убил весну.
- А лучше бы вы пришли… а то плохо ваше дело…
- Слушайте, я не обязано…
- …девочку-то нашли.
- И…?
- И. В реке нашли, мертвую.
Рушится мир.
- Вам лучше затаиться пока… люди на вас злы, очень злы…
- …ну что значит, злы, ну будут шипеть мне в спину, а-а-а-а, это то самое лето, в которое девочка утонула… Мы, знаете, не можем так, захотели, вышли на работу, не захотели, не вышли…
- …кто бы говорил…
- А что я, это вы меня на десять дней задержали с вашей весной!
- Да не напоминайте вы мне про неё, душу рвете! – он срывается на крик, тут же остывает, - нет, дело-то, конечно, ваше, только тут уже поговаривают, что вас казнить хотят…
- И что они мне сделают?
- Не, ну если вам так интересно узнать, так ваше дело, пожалуйста… мне и самому интересно посмотреть… Я вам помочь хотел, а дальше ваши проблемы… правда, чего я вообще лезу…
(продолжение здесь: https://zen.yandex.ru/media/id/5ce52153d102e000b33674be/voskresshee-leto-chast-4-5d64ce4995aa9f00ad3dba15 )