Нравятся ли нам жанровые картины Николая Богданова-Бельского? Безусловно. Они яркие, характерные, проникнутые большой любовью к предмету написания.
От их сочного реализма, сконцентрированного в малозаметных с первого взгляда мелочах, исходит ощущение теплоты и всеохватной нежности, которую автор испытывает к величественной русской природе и к людям, населяющим его родные края. Под его быстрой и точной кистью рождается фантастический синтез повседневных дел, лиц, явлений — и тончайшего, но явственно ошутимого мистического налёта, особого символизма и метафизики события, разворачивающегося перед глазами зрителя.
Будучи незаурядным мастером, сумевшим силою собственного таланта вырваться из нищих батраков в мир высокого искусства, овладев художественными приёмами мюнхенских и итальянских мастеров, чутко восприняв уроки гениальных Поленова и Маковского, сумев творчески осмыслить и адаптировать технический «арсенал» лучших европейских современников, он начинил это «могучее орудие» глубинными «русскими смыслами» и в итоге произвел «эффект разорвавшейся бомбы» в истории отечественной живописи.
Это невозможно отрицать, это выше и вне всякой критики: так тонко ощутить, «пропустить сквозь себя» и воплотить на полотне всю полноту «славянскости» своих почти что фольклорных персонажей мало кому удалось. И в этом Бельский безусловно, стопроцентно уникален. Его юные дворянки — настоящие сказочные берегини, облачённые в невесомые платья; озорные мальчишки, собравшиеся под сенью берёзовых ветвей послушать игру своего товарища на музыкальном инструменте — самое настоящее воплощение вечно обновляющейся, всегда юной, непостоянной и настороженно-чуткой родной природы, готовой приветить путника музыкой соловьиной трели.
Его работы — не просто быль, но настоящие былины о современниках. При этом умышленная романтизация под виртуозной кистью мастера никогда не превращала персонажей и сюжеты в банальные семантические гиперболы или «забронзовевшие» символы самих себя. Искусство Бельского — показать сложное в простом и выразить высокое в обыденном.
Ради поддержания финансового благополучия Бельский писал также и портреты состоятельных заказчиков. Но право слово, они и вполовину не так глубоки, сложны и внутренне насыщены, как его жанровые полотна. И потому мы не станем особо заострять на них внимания.
Ну а теперь, собственно, та часть нашего повествования, за которую нас точно «не погладят по головке». Дело в том, что окончание своей жизни и карьеры пусть и происходивший из самых бедных социальных слоёв российского общества художник провёл... в «Третьем Рейхе».
Сперва — в оккупированной немцами Прибалтике, а потом и в Берлине. Понимая и глубоко ощущая весь трагизм и ужас положения, в котором столь любимое им простонародье пробавлялось при царизме, он тем не менее яростно отрицал Октябрьскую революцию. Позже, в 1921-м году, он по совету друга и коллеги навсегда уехал в Латвию.
Ну а затем приход гитлеровцев, где художник некоторое время трудился уже на благо и под патронажем «Великой Германии». Художник пользовался благорасположением нацистов в их столичной больнице, где и скончался в 1945 году, за три месяца до Великой Победы. Очень жаль, что этому харизматичнейшему человеку не пришлось свидеться там с бывшими соотечественниками, некоторые из которых за два с лишним десятилетия до того даже побывали героями его картин. Им было бы что сказать в глаза художнику.