Ну вот и настал тот возраст, когда мне придется отдаться на растерзание смерти. Ужасной, кровавой и отвратительной. Все мужчины моего рода умирают, едва успев оставить потомство. Отец, дед, прадед и прочий пращур: всех их разорвало. Их в прямом смысле слова разрывало изнутри: лопалось сердце, кожа расходилась на лоскуты, давая выход тягучему красному топливу. Я не слышал, как липкая жидкость капает в пустые глазницы, но, мне кажется, я вырос под этот аккомпонемент.Ну вот и настал тот возраст, когда мне придется отдаться на растерзание смерти. Ужасной, кровавой и отвратительной. Все мужчины моего рода умирают, едва успев оставить потомство. Отец, дед, прадед и прочий пращур: всех их разорвало. Их в прямом смысле слова разрывало изнутри: лопалось сердце, кожа расходилась на лоскуты, давая выход тягучему красному топливу. Я не слышал, как липкая жидкость капает в пустые глазницы, но, мне кажется, я вырос под этот аккомпонемент.
Все знали - их убили, хотя не было тому никаких доказательств... как не было признаков неизученной болезни или предсмертной записки. Мы просто знали, что кто-то пришел и убил. Как? Я устал об этом думать. В детстве я пытался понять природу самоподрыва: рылся в медицинских справочниках - ничего не понимал, искал ответ в ведической литературе, боялся картинок, но читал, складывая буквы в слова, и не находил в том смысла.
С момента последнего дня рождения двое - мама и бабушка - не оставляют меня одного. Они дежурят:
- Завтра я смогу посидеть за тебя.
- На самом деле, мне не обязательно уходить.
- Иди, иди. Я точно останусь.
Сегодня их нет. Вернее, меня рядом с ними нет: я смог улизнуть. Нашел заброшенный дом - не хочу осквернять любимую комнату. Я не боюсь умереть. Мне этого даже хочется. Зов предков, черт бы его побрал!
С самого утра на незнакомой веранде я сидел и ждал черных ангелов с окровавленными ножами. Слабое весеннее солнце не вынесло этого напряжения, сняло с гвоздя свое пальто и покашливая направилось к горизонту.
Еще не было кромешного мрака, когда в хлипкую дверь постучали. В дверь и во все окна одновременно.
Вместо того, чтобы гостепреимно открыть и без того незапертую дверь, я автоматически набросил дряхлый крючок.
- Да кому ты нужен? - засмеялся женский голос.
В окне проплыла девушка. Сизая ткань ее платья подчинялась совсем не тем законам физики, к которым я привык.
- Да кому ты нужен? - фыркнула в другом окне такая же.
- Лучше бы тебя вовсе не было! - злился ее клон за дверью.
- Вот я сейчас разобью окно и ты дорого поплатишься, - взвилась еще одна.
Повсюду были окна, стыдливо прикрывающие реальность вязаными шторками. За узорчатым рисунком белой пряжи вились одинаковые.
- Ты понимаешь, что никому не нужен?
- А-ну открой, тварь!
- Ох, и не поздоровится тебе! Зачем ты вообще родился?
- Нужные люди не могут родиться, а ты выполз из свое могилы. Туда же и вернешься!
Старый дверной проем пропускал не только сквозняк, но и тонкую руку, прозрачную, ледяную и цепкую. Погибать вот так, в страхе, в горячке, зная, что эти девицы сделают из меня мясную похлебку, не хотелось.
Вспомнил, что сзади меня есть еще дверь, она вела в дом. На всякий случай закрыл и ее. Утренний настрой отойти в мир иной покинул меня, остался только инстинкт выживания.
- Никому не нужен! Нет людей, которым ты нужен! Ничтожество!
- Это не так! - возмутился я. - Это не так! Я нужен!
Но сизые гостьи только раззадорились.
- Кому, дурак? Ведь ты дурак.
- Да к тому же и трус - испугался дам! Таких чудных дам!
Они требовали отдать им глаза, кости, язык, так как мне все эти запчасти не принесли пользы. Они знали, о чем говорят... они все обо мне знали.
Между ребер с громким лязганьем носился страх. В груди поселилось что-то холодное, оно цеплялось за легкие, хватало их и тянуло в разные стороны, воздух стал твердым и шершавым. Я забыл, как дышать. Глаза уже почти ничего не видели от боли, в ушах пульсировала молитва о пощаде. Тело копило силы на взрыв, а измученный мозг все не нажимал красную кнопку.
Наконец я узнал, как погиб мой отец, но я не верил. Нет, сизые действительно плавали за окнами и спорили о том, кому достанется мое сердце, а кому вся кровь, но... они не должны были так поступать. Именно сейчас, когда в моих глазах вилась целая армия Азраила, я понял, что эта участь меня не касается. Как будто мне только что поставили рак молочной железы. Все это не существовало в моей жизни, потому не могло принести мне смерть.
- Отстаньте! - донеслось из пересохшего горла, - я нужен!
Но девушки не унимались. Я захотел убить их, но боялся даже коснуться прозрачной кожи. Зато кожа прикоснулась ко мне. Я обернулся и увидел, что дверь осталась без верхней петли. Через зазор виднелась беззубая улыбка, протягивающая ко мне свои пальцы. От испуга ударил по ним - раздался собачий скулёж. Я зажал почти прозрачную руку между дверью и проемом.
- Вонючие твари! Изверги! - орал я, колотив по тонкому запястью. - Вы не туда попали и несете такую ересь!
С каждым ударом мне становилось теплее, а собака скулила все громче. Сизой все-таки удалось освободиться от меня, рука выскользнула на улицу.
- Ах ты ж твою мать! - я сорвал с оконной рамы ветошь, открыл дверь и помчал за наглой девицей. Догнал ее, повалил и хлестал окоченелой от сырости и времени шторкой, и никто не спешил меня остановить. Сизая братия окружила нас и тихо наблюдала за процессом. Все внимательно слушали девичьи вопли.
- Не он... - тихо предположила одна.
- Нужен, - мой голос носился от дома к дороге и обратно, - нужен!
- Не он, - чуть громче констатировала другая.
Передо мной возникло лицо. Оно смотрело почти плачущими глазницами, беззубый и безъязыкий рот открылся и оттуда вышел звук: "Не ты?".
- Не я, - ответил я.
- Это не он! - отвернулось лицо.
- Не он, - загудели остальные, - не он. Вот проказа!
Девушки поднялись с земли и, пожимая плечами, разбрелись во все стороны света. Я уставился на клочок земли, где только что визжала обезумевшая дама.
- Лицо забери, - раздалось сзади.
Тело без головы вернулось, подобрало надостающий пазл и вновь ушло.
Еще не совсем стемнело. Я долго возвращался домой, а, может быть, мне так казалось. У крыльца разжал кулак и выпустил шторку. На меня смотрело огромное, покосившееся от страха за свое чадо, здание. Я знал, что меня ищут... вернее, мое тело. Все были уверены - проклятие свершилось, осталось только захоронить останки. Шагнул назад - послышался хруст тонкого льда. Нужно уверить родных, что со мной все в порядке, что я жив и сейчас нахожусь... нет, чего-то им знать не стоит.
Это была моя семнадцатая весна. Я не считаю ее своим вторым днем рождения - мне достаточно одного. Хватит появляться на свет, пора научиться смотреть ему в глаза.
Впервые я почувствовал себя свободным. Впервые я узнал, что могу жить, а не ждать. Я бежал прочь от дома. Извещу всех завтра. Или послезавтра. Это была моя семнадцатая весна, и я, как знал, не завел потомство раньше времени. Черт, как много я знал уже тогда!
Текст: Анна Глебова
Иллюстрации: Валентин Зарьков