А если так, то что есть красота,
И почему её обожествляют люди.
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?
Николай Заболоцкий
«Интересно, почему бражники налетели? Ни разу не видела их осенью. Может быть потому, что от пруда поднимается туман и гонит бабочек в тепло. Вчера в коридоре музыкальной школы всё было усеяно бабочками. Они облепили стены и, распластав коричневые крылья, похожие на жёваную бумагу, грелись, пока мальчишки не поснимали их всех. Сережка и Игорь бегали за девчонками и тыкали им в лицо толстых безобидных бражников. Девчонки, понятно, визжали. За мной почему-то никто с бражником не гонялся», – такие мысли вертелись в голове десятилетней Вали Аксененко. Она шла по привычной дороге, обутая в новые лаковые туфли, купленные в Ленинграде этим летом. На голове красный берет, а в руках папка для нот. Хотя сегодня на музлитературе ноты были ей не нужны, но с папкой Валя самой себе нравилась больше.
Что ещё нужно для хорошего настроения? Солнышко пригревает совсем по-летнему, каблучки цокают по асфальту, лужи блестят празднично. Вдоль домов пасутся беленькие козы. На улицах не видно никого -– все на работе, только случайные бабульки на лавочках провожают взглядом такую городскую девочку.
Вот Валя и на пороге музыкальной школы. Толкнула рукой дверь -– не открывается. «Ага!» – Валя заметила в боковом окне ухмыляющегося Серёжку. «Он дверь изнутри держит и наверняка толстую бабочку в кулаке спрятал», – подумала Валя. «Я знаю, как ему отомстить. Я не буду дергать дверь, а подожду. Когда-то же ему надоест держать дверь изнутри, и он выскочит на крыльцо. Вот и надо ему в нос сунуть толстого бражника. Вот если бы только не было противно их брать в руки», – Валя в ожидании потопталась на крыльце, оглянулась по сторонам. Из-за двери слышалось приглушенное хихиканье и возня. «Приличная девочка, отличница, похулиганить в музыкальной школе -– ни боже мой, ведь портрет на доске почёта покраснеет», – промелькнуло у Вали в мыслях.
Но тут прозвенел звонок на урок. Валя толкнула изо всех сил дверь и влетела в коридор. «Фу-у-у! Чуть не упала, хорошо, что Серёжки нет, убежал уже на урок. И хорошо, что никто меня тут не видит!» – подумала Валя, отряхивая форму.
Она хлопотливо разделась в коридоре и забежала в класс. Музлитература у всегда проводилась в хоровом кабинете. Таловская музыкальная школа была маленькой и ветхой. Раньше, до революции в этом доме был постоялый двор, а в хоровом зале вряд ли пели хором. Но теперь в здесь проходят и уроки хора, и оркестра, и занятия для сводных групп.
Когда Валя забежала в класс, то увидела, что её место было занято. «Суркова расселась, по плечам банты разложила. Свободно место только с Серёжкой, вот он и ухмыляется. Бражника, небось, в кулаке держит», – неожиданно зло подумала Валя, которой пришлось сесть рядом. Со вздохом она опустилась на стул и увидела перед собой за учительским столом незнакомую белокурую женщину, слегка сутулую, склонившуюся над тетрадью. Она не заметила Валиного опоздания.
«Здравствуйте, дети!» – голос у учительницы был глухой и мягкий. Она встала и подошла к первому ряду. Хрупкая, маленького роста, совсем некрасивая, в нелепом обвисшем свитере домашней вязки. Глаза большие, подслеповатые, ресницы и брови совсем белые. Валя заметила, что учительница смешно складывает губы дудочкой, когда молчит. «Да... – подумалось Вале, – такому персонажу тут будет нелегко».
– Я буду преподавать у вас уроки музлитературы. Меня зовут Елена Георгиевна Быкова.
По классу прокатился смешок.
– Разве я сказала что-то смешное, не понимаю... – губы учительницы смешно вытянулись дудочкой.
– Да нет, извините. Просто в нашей школе все фамилии как на подбор – Козлова, Петухова, Коровкина, а вот теперь и Быкова, – со смехом ответил Серёжка.
– Ну, значит, я пришлась ко двору – губы снова вытянулись дудочкой.
Елена Георгиевна начала перекличку, называя ученика по тетрадке. Странно, что она не улыбнулась ни разу, лишь молчала и называя фамилию и имя ученика, лишь внимательно смотрела в лицо каждому. Когда учительница произнесла «Аксененко Валя», то Валя встала и демонстративно отвернулась лицом к окну и стала смотреть вверх через голову Серёжки. Учительница не сделала ей замечания, но Валя уголком глаза заметила её лёгкую усмешку. Когда все угомонились, Елена Георгиевна сказала: «Учебники вам на уроке не понадобятся, вы можете почитать их дома. Здесь мы будем просто слушать музыку. Слушать и думать».
Тут уже все посмотрели на учительницу с интересом.
«Дети, мы должны понять и почувствовать, что такое музыка», – тихо произнесла учительница. Но тут её прервал стук. Судя по всему, Серёжке стало надоедать сидеть смирно, и он стал отстукивать каблуками ботинок барабанную дробь. Наверное, ему было интересно, как поведёт себя новая училка. Сзади захихикали, а Валя подумала: «Ведь этого фрукта только тронь».
– Мальчик, а ты знаешь, что самым древним музыкальным инструментом был барабан? – обратилась к нему учительница.
– Не знаю, я на контрабасе играю, – нахально ответил ей Серёжка.
– Жаль, что такой талант пропадает. Надо бы тебя за барабаны пересадить в оркестре, скажу Козловой Галине Михайловне, – отметила учительница.
Барабанить стало не интересно. Серёжка сел ровно, и даже Валю перестал в бок локтем толкать.
Елена Георгиевна обвела глазами класс и сказала тихо: «Музыка везде, она вокруг нас. Мы просто не умеем слышать её. Если никуда не торопиться, а просто тихонько замереть на месте, то можно услышать прекрасные звуки полёта бабочки, шелеста листьев, звон капель дождя. Эти звуки будоражили воображение всех композиторов, но далеко не каждому удавалось передать их в своих произведениях. В этом году мы отмечаем сто сорок пять лет со дня рождения великого русского композитора Петра Ильича Чайковского. Одним из его известнейших циклов произведений является сборник «Времена года». Сейчас сентябрь, вот мы и послушаем, как передал звуки природы Пётр Ильич».
Елена Георгиевна включила проигрыватель, тихонько зашипела иголочка, и плавные печальные аккорды наполнили пространство. Сводчатый потолок хорового класса гулко отражал малейшие полутона мелодии. У Вали невольно закрылись глаза, и она увидела осенний лес в дымке и летящую листву, почувствовала прикосновение мокрой ветки к щеке.
Словно издалека до неё донёсся голос учительницы: «А теперь я хочу показать вам контраст отражения осени в музыке, которую создал великий итальянский композитор Антонио Вивальди. Слушайте внимательно и скажите мне, что же вам ближе, что больше понравилось».
Елена Георгиевна снова взяла пластинку. Пластинки стояли в картонных пакетах в полках под замком. Это были настоящие сокровища, и купить их было просто негде. Да и сам проигрыватель включали только на октябрьские праздники, а на уроках – лишь изредка. Когда бурные звуки Вивальди стихли, Елена Георгиевна спросила весело: «Ну, что скажете? Вот ты, например, Стасик, что ты заметил?»
Когда к нему обращались, Стасик слегка краснел. Он заерзал на месте и, не вставая со стула, ответил: «У Чайковского музыка похожа на бусинки дождя, а у Вивальди как будто вертолёт пролетел над лесом».
В классе зашумели и задвигали стульями. Кто-то хихикал, а кто-то повторял «бусинки», «вертолёт». Валя просто молчала, задумавшись над его словами.
– А ты, Валя, как думаешь? – подошла к ней учительница.
– Я не могу описать словами, но если бы я рисовала, то музыку Чайковского я бы нарисовала в серо-голубых тонах, а Вивальди – в багряных.
– Прекрасная идея, – подхватила Елена Георгиевна. – Давайте попробуем нарисовать музыку. Только красок у нас нет, но может быть на следующем уроке вы принесете карандаши и альбомы, и у нас что-то получится.
После урока дети, перешептываясь, вышли из класса. Всех удивила новая учительница. «Народники» отошли в сторонку и оживленно обсуждали урок. «Пианисты» надевали плащи и куртки и выходили на улицу, у них больше не было занятий.
На следующий день Валя снова пришла в музыкальную школу, она разделась в коридоре и подошла к двери своего класса. Из-за двери она услышала голос Коровкиной Любови Петровны, преподававшей специальность. Она довольно громко «проводила воспитательную работу» с кем-то в классе, и Валя постеснялась войти. Девочка осталась за дверью и прислушалась.
«Дорогая Елена Георгиевна! – проникновенным голосом говорила Любовь Петровна. – Чайковский – программный композитор, в его творчестве присутствуют предвестники революции. А Вивальди, простите меня, певец буржуазности. На своем уроке вы уделили ему целых пятнадцать минут. На Чайковского у Вас отведено всего два программных часа. На Глинку один. Вы Глинку повторяли?»
– Нет, – уныло пролепетала Елена Георгиевна.
– Вот!– торжествующе произнесла Любовь Петровна. – А повторение – мать учения.
«Представляю, как бы она кричала, если бы узнала про альбомы и карандаши», – подумала Валя.
– Милая Елена Георгиевна! – продолжала Коровкина. – У Вас так мало опыта, а я всю жизнь отдала искусству, детям. Вы бы пришли разок на мои уроки, на уроки Галины Михайловны. Там есть, что почерпнуть. Вот вы что кончали?
– Новосибирскую консерваторию.
– Н-да... – протянула Любовь Петровна словно неодобрительно. – Но опыт! Опыт! Вот что важно! И коллектив!
– Да. Да, – торопливо бормотала Елена Георгиевна.
Валя поспешила отойти от двери, ведь пионеркам не полагается подслушивать. Но что же делать, когда с человеком поступают так несправедливо. Валя села на расшатанный стул и оглядела унылые белёные стены. В коридорах висели портреты знаменитых композиторов. Среди них был Глинка, Чайковский, Гайдн и Штраус. Вивальди не было. Дверь открылась, из класса вышла Елена Георгиевна. Валя поспешно вскочила и поздоровалась. Елена Георгиевна внимательно посмотрела на девочку и неожиданно для Вали погладила её по голове. Ничего не сказав, учительница вышла на улицу.
Через неделю на музлитературу все принесли альбомы и карандаши. Ученики ёрзали и хихикали. Валя села рядом со Стасиком на боковую парту, откуда было видно весь класс, так как парты стояли полукругом. Все ученики были в приподнятом настроении, а у Вали словно камень лежал на душе. Она угрюмо ковыряла пальцем парту.
Елена Георгиевна держала в руках пластинку. Обращаясь к классу, она произнесла:
– Дети, мы сегодня побеседуем о композиторах второй половины девятнадцатого века Они оставили заметный след в мировой культуре. Это Балакирев, Мусоргский, Кюи, Бородин и Римский-Корсаков. Эти композиторы образовали своеобразный кружок, называвшийся современниками «могучая кучка». Владимир Ильич Ленин впоследствии сказал об их творчестве так...
– Елена Георгиевна! – прервав её, выкрикнул с места Серёжка. – А рисовать мы сегодня не будем?
– Да! Да! – Зашумели все вокруг.
Елена Георгиевна вздрогнула и внимательно посмотрела на учеников. «Нет, дети, музыка уже сама по себе прекрасный узор звуков, а у нас вряд ли что получится», – словно с усилием произнесла она. Дети стали перешептываться, некоторые строили возмущённые рожи. Елена Георгиевна устало села на учительский стул.
– Дети! Тихо! – сказала она. – Если вы хотите рисовать, то можете нарисовать дома то, что вы услышали в музыке, а мы потом можем сделать выставку в классе.
– Елена Георгиевна! – заглянула в класс студнеобразная Коровкина. – Как тут у вас?
– Всё отлично, Любовь Петровна. Мы сейчас будем «могучую кучку» разбирать, – ответила Быкова.
Дети сели ровно и на их лицах застыло приторное выражение, один Серёжка копался в портфеле, не замечая Коровкину. Любовь Петровна оглядела класс, удовлетворенно кивнула и закрыла дверь.
Валя встала с места и спросила: «Елена Георгиевна! А правда ли то, что Бородин был учёным-химиком?»
Елена Георгиевна удивленно взглянула на неё и улыбнулась: «Да, Валя. Бородин был известным профессором химии, Чайковский был юристом, Балакирев -– дирижёром. Но разве это важно теперь для нас? Бородин является основателем симфонии и квартета в России. Но занятие искусством часто не приносит средств, на жизнь он зарабатывал преподаванием химии в университете».
– Это потому, что раньше искусство принадлежало капиталистам, а теперь -– народу, – важно сказала Суркова Ира.
– Да, это так, – без улыбки ответила ей Елена Георгиевна.
Когда дети слушали симфоническую сюиту «Шахерезада», учительница стояла у окна и улыбалась. Она видела, что девочки рисуют в альбомах. После урока они подходили к столу учительницы и робко оставляли ей свои рисунки. Валя ничего не нарисовала, не взяв из дома карандашей, поэтому она испытывала досаду. Валя просто попрощалась с учительницей и пошла домой.
Через несколько дней, после урока сольфеджио Валя сидела в коридоре. Шёл дождь, а зонтик она, как всегда, забыла дома и теперь ждала отца, который на служебной машине обещал её забрать после уроков. Через открытую дверь учительской Валя случайно стала свидетелем разговора. Валя услышала бормотание, которое становилось всё громче. Через настойчивые повторения унылой хроматической гаммы в соседнем кабинете Валя услышала из учительской голос Веры Степановны.
– Ну, что ты решила? Уезжаешь или остаёшься?
В ответ молчание.
– А что тут решать, Ленок? Соглашайся. Тут-то что ловить? Механизаторы, трактористы, ну в лучшем случае сержант милиции, – ласково сказала Галина Михайловна.
– В лучшем ли? – невесело усмехнулась Елена Георгиевна.
– Посуди сама, что тут в деревне делать? Учеников в школе всего-то пятьдесят. Когда они поют «Мы огромный хор, мы всемирный хор – дружба дирижёр", так смех разбирает. И ведь уровень-то у деток откровенно слаб. С ними не растёшь -– тупеешь.
– Ну не правда! Не правда! С ними мы просто мало общаемся, программа чудовищно упрощена. Мы им почти ничего не можем дать, – запротестовала Елена Георгиевна. – Я смотрела за ними, исподтишка наблюдала. Есть, конечно, дети слабые, есть безразличные. Но есть такие глазёнки, словно светятся изнутри.
– Ну кто, скажи, у кого светятся эти глазенки? Да они отбывают тут наказание. Родители записали их сюда «для общего развития». Если ребёнок ходит в музыкалку, то значит и семья порядочная, интеллигентная. Так ведь рассуждают. А до седьмого класса доходит едва ли треть.
– Ну, Валя Аксененко, например, Киселёв Стасик тоже... Максим Бережной... – неуверенно сказала Елена Георгиевна.
– Валя? – удивилась Галина Михайловна. – Да она просто притворяется. Играет в хорошую девочку, разве ты не видишь. Сама она хитренькая, а оценки отличные из-за папы получает. У тебя просто опыта мало, вот ты и веришь в эти глазенки, в бусинки, в ниточки.
Тут неожиданно громыхнули отодвигающимся стулом. В дверном проёме появилась сутулая фигура Быковой. Она сказала глухо и жёстко: «Я пойду. Меня уже дома ждут». Выходя из учительской, она увидела Валю.
– А ты, что тут делаешь? – неожиданно строго и громко спросила она.
– Так, ничего, я тут папу жду. Я только что подошла.
– А... Ну, до свиданья.
По пути домой в машине Валя кусала губу и думала, кто же разболтал учителям про бусинки, про ниточки и куда уезжает Елена Георгиевна. В горле клокотало, было обидно до слёз от слов Галины Михайловны. «В кого же это я играю, интересно, – думала Валя. – А если я не играю, не притворяюсь хорошей, то почему им кажется, что играю?»
– Валя, почему у тебя настроение плохое, двойку получила? – спросил папа.
– Нет. Я же хорошая девочка, таким двоек не ставят, – с горечью сказала Валя.
– Я бы за поведение тебе поставил двойку, – сказал папа с укоризной в голосе.
– Извини, – сказала Валя и стала смотреть в окно. Ей было стыдно, что она нагрубила папе. Ей хотелось рассказать о том, что происходит в её школе, но папа уже уткнулся в блокнот и делал в нём какие-то пометки.
Через месяц Елена Георгиевна провела последний урок. Все в школе уже знали, что она уезжает в Таллин и выходит замуж за моряка. Вале очень хотелось попрощаться с Еленой Георгиевной, но она почему-то не могла к ней подойти. После уроков Валя стояла у расписания и заметила, что вместо Быковой Елены Георгиевны в нём уже значится Васильева Людмила Ивановна. Валя чуть не задохнулась от возмущения: «Как же так, ведь Быкова ещё не уехала, почему же её вычеркнули?» Валя забежала в класс. Елена Георгиевна складывала пластинки в шкафу. Она обернулась и, увидев расстроенное лицо Вали, спросила: «Валя? Что случилось?» Валя плюхнулась на стул и сказала горько: «Вас вычеркнули из расписания, это несправедливо». Елена Георгиевна засмеялась, подошла к Вале и спросила лукаво: «Валя Аксененко! Ты любишь подслушивать под дверью и ещё говоришь о справедливости?» Не дожидаясь ответа от Вали, Елена Георгиевна сказала: «Помоги мне убраться в шкафу с пластинками». И Валя принялась протирать пыль с полок, поглядывая на учительницу. Но та была задумчива и ничего не сказала Вале на прощанье.
Когда Валя возвращалась домой, она пошла к пруду в центре посёлка. Он отливал серой рябью, порывистый ветер бился в ветках ив. Бражников уже не было ни на улице, ни возле пруда.
«Лети, осенняя бабочка, спеши прочь отсюда, – неожиданно для себя подумала Валя. – Лети туда, где музыка собирается бусинами на нитке дождя».
Tags: Проза Project: MolokoAuthor: Соляная Ирина
Книга "Мы всё ещё русские" здесь