Роман "Горизонт" в контексте харьковской литературы (текст Андрея Краснящих, опубликованный в журнале "Новый мир"):
Антон Ерхов — в рассказах и романах — постепенно эволюционировал от стивенкинговщины и подобного во все более и более литературу, где странность сюжета строится не на мистике, а на зазоре между мирами, вернее, взглядами на мир — нескольких персонажей, персонажа и автора, автора и самого текста. Ерхов — очень плодовитый автор, но пока из его обширного творчества опубликованы лишь несколько рассказов («©П» № 7, 2006; № 9, 2007; № 12, 2010; № 14, 2012; «Новая Юность», 2009, № 3 и др.) и два романа: «Дремлющие башни» (Харьков, «Фолио», 2010) и «Горизонт» («©П» № 16, 2015). В принципе, он с 2009 года живет в Москве (а в Харькове жил с 1997 по 2009, окончил здесь академию культуры; до этого — в 1990 — 1997 годах — жил в Запорожье), и в случае Ерхова мы как бы выбиваемся из общих правил. Но нет: Ерхов остается постоянным автором «©П», в его текстах — Харьков (иногда, как в «Горизонте», — Харьковозапорожье), да и как можно отдавать писателя, чьи тексты во многом строятся на украинских реалиях, включая языковые? Поэтому если и исключение, то пусть будет.
Итак, «Горизонт» — пока лучшее произведение Ерхова — о мертвеце, пришедшем в мир живых. Он будет убит, и это заказное убийство, но, пока оно не произошло, другие герои романа, в том числе и исполнители заказа, встречаются, перемещаясь по городу, сидят в кафе и разговаривают на разные темы — «за жизнь». А чего пришел мертвец в их мир (и — кому нужно, чтобы он умер еще раз), неважно, даже читателю, сюжет как бы растворяет эти вопросы в другом — жизни.
Есть в романе и еще один бонус: прообразом главного героя — мертвеца Горизонта, Ваесолиса при жизни (в тексте много флэшбэков, в прошлое разных персонажей) — послужил Олег Митасов (помните о нем?).
Что же касается художественного эксперимента у Ерхова, то роман по-хорошему фрагментарен, его основное действие разбивают на части не только флэшбэки в прошлое Ваесолиса, когда он работал учителем математики (они озаглавлены «Вариант I», «Вариант II», «Вариант III»), или — тоже вставленная фрагментами — любовная история под названием «(Энтропия)» одного из персонажей, но и много чего еще, в том числе реальные дневниковые записи деда автора. Все это резонирует, отзывается друг в друге, звучит. Это не говоря уже о том, что любимый прием Ерхова (не только в «Горизонте», вообще) — перемежать повествование вставками-цитатами из книг, песен, фильмов, бывает, на английском языке, что мало относятся к действию, но создают ему фон — и объем, оно как бы помещается в такой полупрозрачный кубик, на который можно смотреть с разных сторон.
Вот как все это работает:
«Горизонт прикрыл глаза ладонью, что-то пробубнил сам себе и тут же вернулся к письмам. Сложил пирамиду в стопку, будто расклад пасьянса обратно в колоду. Затем вытянул письмо из верхнего конверта.
„…А еще я заметила, как-то раньше и не обращала внимания, что все общение — это рассказывание или пересказывание историй. В офисе так с самого утра, придет одна и давай говорить: вчера то, вчера это. Потом другая, третья. Каждая со вчерашней историей. Даже обычные мелочи, потушила на ужин мясо, вызвали в школу, звучит у них как приключение. Порой мне кажется, что истории живут сами по себе, своей жизнью, а мы для них — среда обитания. И общение с другими людьми нужно для того, чтобы истории могли перемещаться от одного к другому, точнее — размножаться. Это как с гриппом: чихнул на кого-то, и он заболел, и ты тоже не стал здоровее. Можно, конечно, чихать и в одиночестве, закрывшись в комнате, но, думаю, если бы у гриппа был выбор, если бы он мог решать, чихнуть в пустоту или на кого-то, он уж точно выбрал бы кого-то. Так и истории в нас, они будто кричат: расскажи меня, поделись мной.
<…>
В общем, такое, — как ты любил говорить. Пиши, если вдруг захочешь. Мне будет приятно.
Яна”.
На стене в институтском холле была цитата из Августина Блаженного: „Ты повелел ведь — и так и есть, — чтобы всякая неупорядоченная душа сама в себе несла свое наказание”. Рядом стоял гипсовый бюст. Почему-то Попова — того, что придумал радио.
Дочитав письмо, Горизонт снова покосился в сторону парочки. Парень курил, девушка что-то рассказывала. На диванчике возле него лежали сумка и какие-то тетрадки, возле нее — сумочка и зонтик. Горизонт зажмурился, прошептал что-то неразборчивое, невнятное — мычащее, как у глухонемых, — а потом вдруг улыбнулся».
Подписывайтесь, комментируйте, ставьте лайки и скачивайте мои книги на ЛитРес и Ridero.