Лошадь скинула председателя у самых дверей правления на глазах всех колхозников, обедавших за длинными, врытыми в землю столами. Падая, председатель успел прочесть надпись, сделанную кем-то на дверях: «Посторонним вход воспрещен. Штраф пять рублей плюс одна копейка». Странно, что до падения он никогда не замечал этой шутливой надписи. Потом надпись перевернулась, и председатель очутился на земле. Председатель умел падать, недаром он был непробиваемым вратарем колхозной команды. В длинном, стремительном прыжке, распластываясь в воздухе, он брал даже штрафной удар, направленный в нижний угол ворот. Но сейчас ему не повезло. Он попробовал распластаться в воздухе, чтобы падение не выглядело столь неуклюже, кажется, ему это удалось, но в земле оказался острый камень, и он ударился о камень затылком.
У него еще хватило силы сказать кинувшимся к нему колхозникам: «Матери ни слова!..», после чего он потерял сознание. Но перед тем, как свет померк в его глазах, он увидел большой смеющийся рот Тоси Шумиловой. Сейчас, лежа в больничной палате напротив темного, ночного окна, председатель мучительно пытался понять, кто же виновен в его неудаче. Очевидно, конь. Зачем он так внезапно стал на полном скаку да еще кинул задом? Коня он выпросил у районного милиционера, приехавшего на Остров проведать свою мать, паромщицу тетю Пашу. Конь был холеный, послушный, председатель, знавший толк в лошадях, успел это почувствовать на коротком пути от парома до правления. Конь стал, потому что председатель слишком резко натянул поводья.
Значит, виноват он сам? Но ведь он дернул поводья невольно, увидев, что дежурная по столовой Тося Шумилова раздает кашу в своей обычной желтой, небрежно повязанной косынке вместо положенной марлевой. Он хотел сделать Тосе замечание и осадил коня. Значит, виновата Тося. Во всех его несчастьях и неприятностях виновата одна Тося. Она сожгла телевизор, подаренный колхозу шефами; Из-за нее он не выиграл первенства района по плаванию: перед самым финальным заплывом Тося вдруг затеяла кататься на мотоцикле с Ванькой Цыплаковым, эмтээсовским монтером. Ванька выкручивал на берегу виражи, Тося визжала и хваталась за Ванькину рубашку, а председатель утратил форму и вынужден был довольствоваться третьим местом. А сколько неприятностей причиняла она ему на работе! У кого больше всех прогулов и опозданий? У Тоси! В чье дежурство общежитие плохо убрано, обед запаздывает, ложек и вилок не хватает, зато с утра во всю мощь орет проигрыватель? В Тосино дежурство! И наконец, по чьей вине лишился колхоз своего вожака в самый канун уборки картофеля? По вине Тоси!
А он-то старался перевоспитать Тосю, беседовал с ней, даже готовился к этим беседам, литературу читал. «Какой ты умный!» — говорила Тося, зевая во весь рот. Если б не он, ее давно бы выгнали из колхоза. И вот расплата за все, что он для нее делал,— смеющийся над его бедой красный, полный влажных зубов рот!... А зачем он, по правде говоря, выпросил коня у милиционера? Покататься? Да где здесь кататься-то, на Острове? Кругом картошка и огороды. Если уж ему захотелось покататься, он мог бы попросить коня на коне-ферме, ему бы никто не отказал. Нет, он хо тел покрасоваться перед Тосей, вон, мол, какая у него буденновская посадка, вон, мол, какой он всадник! И осадил он коня для форса, чтоб пыль в глаза пустить.
И чего в ней такого, в этой Тосе? Она и не красивая вовсе. Волосы, как солома, глаза кошачьи, веснушки седлом накрывают переносье и заходят на щеки под глазами. Не веснушки даже, а сплошное рыжее пятно. И все она сует в рот, как маленькая: листья, травинки, незрелые ягоды рябины, лесные орехи, какие-то щепки. Разве можно сравнить ее с Верой Гребневой, бригадиром второй бригады? Та, действительно, красавица, смуглая, высокая, стройная, с черной тяжелой косой, на цыганку похожа. Ее так и зовут подруги: «Цыганочка». Вера дисциплинированная, строгая и при том всегда какая-то нарядная, праздничная. Она и доклад сделает, и на собрании выступит умнее всех, и в работе неутомима, и замечательно бегает стометровку, и танцует не хуже Тоси, хотя тратит на это куда меньше времени. Но думать об умнице и красавице Вере Гребневой почему-то не доставляет председателю никакого удовольствия. Как ни старается он удержать ее в мыслях, строгий и праздничный облик Веры, черные тяжелые косы и смугло-матовое лицо упрямо замещаются пучком соломы, кошачьими глазами, размытым пятном веснушек.
Заснуть бы, но сон нейдет. И тугая по душка так быстро нагревается под горячей головой с выбритым на затылке пятачком, куда наложили швы. За окном что-то шевелится и будто вздыхает. Это клен то прижмет к стеклу, то откинет свои широкие ладони. Ночь безлунна и беззвездна, но, поймав ка кой-то незримый лучик, на ночном столике посверкивают ребрышко граненого стакана и ртутный кончик градусника. Председателю тоскливо и маятно в пустынной палате. Единственный его сосед, печник Кадушкин, ушел вечером, не дождавшись врача: картошку убирать надо. Скорей бы минула ночь, да ведь ночь проходит быстро, лишь когда спишь, а сна нет ни в одном глазу! И чтоб не думать о своей неудаче, председатель старается думать о чем-ни будь хорошем, гордом, дающем силу и уверенность.
Пусть не сложилась личная жизнь, видно, не может быть человек кругом счастлив, но и он не обделен радостью. Колхоз, который он придумал, создан, и он, Вася Ушаков, председатель этого первого в области, а может, и в стране, детского школьного колхоза. У них в колхозе много десятиклассников, а все-таки выбрали его, хоть он только перешел в девятый класс. Правда, он кое-что смыслит в сельском хозяйстве: вот уже лет пять он помогает своей матери, колхозному овощеводу-опытнику. Но и многие другие ребята работали в летние месяцы на полях. Большинство ребят смотрело на эту работу, как на скучную повинность. Иные, правда, не прочь были подзаработать на костюм, велосипед или фотоаппарат, но сама работа не увлекала. Она как-то растворялась в общем труде той бригады, за которой закрепляли школьников; ребята чувствовали себя пришлецами, вроде поденщиков, ни радости, ни гордости, ни азарта не было в этом труде. И вот он подумал: а если б ребятам дали самостоятельный участок? Чтобы они были полными хозяевами своей земли, чтобы выращивали свой урожай и за все отвечали сами?
Нужен свой школьный колхоз — иначе взрослые все равно будут вмешиваться и командовать,— со своим именем, своим уставом, планом, инвентарем, доской показателей, со своим рабочим порядком. Но как это сделать? К кому обратиться? И тут он вспомнил о директоре МТС Шишкове, самом смешном и, пожалуй, самом уважаемом человеке в районе. Шишков, в широченных, как паруса, холщовых брюках и детской кепочке, сидевшей блином на его длинных русых волосах, постоянно носился со всякими невероятными выдумками, которые вначале вызывали общий смех, а затем вдруг обретали жизнь. Так он придумал выращивать овощи на... домах. Крыши делаются из стекла, под ними ставятся ящики с рассадой, выходят те же теплицы. Он даже умудрился написать об этом в газете. Но поскольку никто не ухватился за его проект, Шишков перекрыл стеклом собственный дом и стал зимой есть огурцы, помидоры, редиску. И сейчас в районе строится новая школа наполовину под железом, наполовину под стеклом. Ребята будут там выращивать зимой овощи для школьной столовой. Человека, придумавшего сажать на крыше огурцы и помидоры, не смутишь и детским колхозом.
— Так-так...— сказал Шишков, словно и сам давно об этом думал.
— Инвентарь мы дадим, а землю вам надо выделить на Острове...
И когда он назвал Остров, Вася уверился, что Шишков действительно все понял. Близ заводского поселка, где находилась Васина школа, Москва-река делится на два рукава, по которым ходят пароходы в Казань и Уфу. Между этими рукавами лежит земля, называемая в окрестности Островом. Площадь Острова — гектаров сто, из них восемьдесят заняты под огороды второй бригады колхоза «Красная заря». Связывается Остров с большой землей двумя паромами, на левом берегу паромщиком работает Миша Бегунков, семнадцатилетний лодырь, на правом — тетя Паша, боевая старуха, глава многочисленной семьи. Попасть на Остров слева мудрено из-за Мишиной лени, справа — из-за тети-Пашиной занятости: у нее шесть внуков, огород, пчелы, корова и гуси. Для второй бригады Остров был сущим наказанием, и, конечно, они охотно уступят его школьникам. А кроме того, Остров — это остров, значит, взрослые не станут очень-то вмешиваться.
— Жить будете дома или на Острове? — продолжал Шишков.
— На Острове.
— Правильно! Там есть старое овощехранилище, в нем и поселитесь. Нормально?
— Как у взрослых.
— Правильно! Сколько у вас народу?
— Под сотню будет.
— Значит, две смены, по пoлтopa месяца каждая. Название колхоза?
— Н-не знаю...
— Вот те раз! Колхоз начинается с названия. «Путь к коммунизму» подойдет?
— Еще бы!
— Вывеску мы вам напишем. Маслом. Киноварью по зелени. Но вообще это — только начало,— добавил Шишков.— На будущий год мы создадим школьную тракторную бригаду.
Не прошло и двух месяцев с этого разговора, а колхоз «Путь к коммунизму» выработал уже больше тысячи трудодней, был премирован радиолой, и вывеска его, написанная киноварью по зеленому полю, видна далеко и на правом и на левом берегах Москвы- реки. А на правлении взрослого колхоза «Красная заря» рядом со стариками заседают он, Вася Ушаков, и его бригадиры Вера Гребнева и Митя Локшин. Главное же, колхоз на столько полюбился ребятам, что вторая смена, пришедшая в середине июля, чуть не с боем вышибала своих предшественников из старого овощехранилища, переоборудованного в общежитие, контору и комнату отдыха. И все-таки сколько еще не сделано! До сих пор нет устава сельхозартели.
Продолжение следует... ставьте палец вверх, товарищи и не забывайте подписаться, чтобы ничего не пропустить!
