Выходил с половины промысла - сделал круг, полста км. - через базу Ваньки. Соседа. Через невысокий, но долгий водораздел. Снега было много, и он валил каждый день, ход был тяжелый, надеялся воспользоваться лыжницами соседей, а затем и их конной дорогой. Это был другой приток великой реки. Длиннее в полтора раза, но кое-как заселенный.
База Ваньки стояла пустой, по неуловимым признакам – с осени. Амбар был загружен, но припаса было немного. Мешки я не трогал – что в них – мех или еще что – знать не надо.
Варианта было три – Ванька вышел – вариант сомнительный. Первым выходил всегда я – мои путики соболь проходил вначале хода. Ванька выходил ближе к новогодним. Заболел – вариант невозможный. Потому что сильно больным не вышел бы, слабо больным – не пошел бы, а рации он не имел. Значит и не вертолет. Или Ванька в лес не заехал. Перебрав за ночь варианты, выбрал самый логичный выход – быстро идти в деревню.
Почему «Ванька». У народностей, окончание –ка – это уважение, а не уменьшение.
Однообразная жизнь сделала из него ироничного и скушного старичка. Ну как старичка – тогда ему было лет под сорок. Семьи у него не было, родственников, кажется, тоже. Родом он был, откуда- то ближе к устью Волги.
Где жил вне сезонов Ванька - никто не знал. Тем же, кто его знал - было трудно представить, что Ванька, отохотившись сезон, возвращается в свой дом – если он у него был, конечно. В дом, который никто не держал, не топил, не хранил. Ждал ли его кто там – дόбро ли, худо ли ждал – тоже было неизвестно. Да и кто, кроме бабушек деревенских этим интересовался? Его дело.
Ванька считал, что у человечества, которое живет по биологическим законам, есть свои производители – они дают потомство. Среди этих производителей - рабочие – дополнительно дают блага и ценности, а крестьяне – еду. Остальные оправдывают смысл существования перечисленных. Или просто пользуются благами. Это одна из его теорий, в неточных цитатах, которую помню.
Как Ваньку можно было вписать в эту систематику нашей банальной коллективной жизни – неизвестно. Соболий мех, все-таки, не самое необходимое на этой земле. Для тепла и в бумажку можно завернуться.
Долгая ходьба предполагает воспоминания.
Чем Ванька запоминался. Радикальными взглядами на жизнь убежденного холостяка и эгоиста? А кто не эгоист? Остальные это тщательно, или не очень, скрывают. По крайней - не бравируют этим. Ванька этим гордился.
По Ваньке можно было изучать холостяцкие заблуждения. Некоторые его тезисы были похожи на бред. Попробую сформулировать – как помню. Не факт, что конструкции принадлежат Ваньке, но он думал так.
- Деревня похожа на жизнь с нелюбимой – говорил он. Деревня завистлива, а где зависть там и зло. Хорошо, когда люди берегут копейку и богатеют. На одного богатого тысячи завистников - грешников, которые и рождают вселенское зло.
На мои аргументы, что зло - не зависть, мало ли зла – воровство, да подлость, например, которых в деревеньке не приветствуют, да и что такое собирательная «деревенька» - мнение бабок у колодца? Ванька отмалчивался. Кому надо зло – и на пустом найдет. А аргументы о невозможности богатства по копейке он вовсе не принимал.
Или:
- Детям помогать не надо – говорил Ванька. Дураку помощь не поможет, а умный и так справится. Ты, помогая, лишаешь ребенка возможности самому делать жизнь – если у ребенка все будет – что он будет делать?
- Путешествовать, вот, как эти иностранцы… видеть новое и мир, учится – предполагал я.
- Если он не видит мир у себя под ногами, он не увидит его и из окна поезда. Путешествия – это агония. Впечатления родятся внутри, а снаружи только декорации. Вот пойдет по миру бабник – что он увидит? Стыдно сказать. Пойдет дурак – увидишь, это будет тот же дурак. Тут возражать было нечему. И о том, что детей у него нет забывалось.
Примерно такие диалоги нет-нет да и провоцировал Ванька, хотя всем было сильно глубоко на его мнение, взгляды и образ жизни. Совместная работа – на сенокосах, лесных пожарах или строительстве, например, вынужденно приводила Ваньку в коллектив. В иное время он работал в одиночку. Да и в обществе ел из своего рюкзачка. И тем был доволен, кажется.
Первых людей встретил я только в деревне. Они то и сказали, что Ванька, слава богу, жив - здоров и даже женился. Событие ординарное, казалось бы. Кто то каждый год женится. Но только не для Ваньки.
Нашел Ванькин адрес, и проезжая через поселок – заглянул к нему, новому, в новом уже году.
Ванька всегда имел пристрастие к ветхой одежде и бывал замечен в прослушивании ветхой музыки. Он подвывал русским романсам, что в те времена не считалось современным, что ли. Любимый анекдот про Ваню и валенки повторяли все, кто заставал его за этим занятием. Ванька всегда хохотал при этом.
Тут он сидел за обильным столом чистенький, тихонький, довольненький и румяненький. Какой то уже не воинственный. Из комнаты шумели дети. Из телевизора лезли новости. Поговорили о сезоне, которого он не увидит. Я засобирался.
- В юности мы долго выбираем, теперь не до поиска – оправдывался он за женитьбу. Боялся спугнуть и сглазить – почему то подумалось.
Угодья он забросил и стал работать где-то в поселке. И бабки в деревне потом поговаривали, что они родили общего ребенка, ружья он продал, а купил мотоцикл. По всем признакам - вышел в тираж.
Могут ли люди так радикально меняться? Как знать. Но интересно мне, почему-то, другое – что сталось с его пристрастием к русским романсам. Может хоть какая мелочь у него из прошлой жизни осталась?