«Ступени, истёртые и оглаженные тысячью подошв, вились под ногой. Кустарники, слишком густые, почти непролазные — вбок не сойдёшь, истрепешь колючками шифоновый сарафан. Да и руки обнажённые порвёшь. Барбарисы, магонии, падубы, шиповники. Словно спецом собрались — не пущать и огораживать. От соблазна не пойти к морю. Она ускорила шаг. Крутой береговой спуск только кажется забавным экзотом. На деле, вниз — ещё как-то. А наверх — муки танталовы. Сандалии соскальзывали с кромок и норовили поволочь владелицу оных по всей вертикали. Разом! С выносом на песчаные дюны. Подол всё-таки прихватил ветку, и она затормозила. Пальцами аккуратно отняла добычу у дичка-третьегодка. Собрала в горсть ягоды, помяла, растёрла. Поднесла к ноздрям. Пахло домашним южным вином, отпуском и непривычными регалиями…
Знакомая пара позвала прокатиться с ними, к родственникам. Старички, живущие в прибрежной рыбацкой деревушке. Оказались хлебосольными, говорливым и любопытными. В этих местах любой стук в дверь вызывает кучу мыслей, идей, сюжетов. А уж воображение разыгрывается — берегись! Когда три дня назад, приятели оставили её в полное распоряжение хозяев. А сами пошли в краткий поход — пошастать по горам, хлебнуть романтики. Она неожиданно обрадовалась. Давно не оставалась в одиночестве.
Захотелось сразу длинных молчаливых променадов по тёплому мелководью. Чтобы расшвыривать пологие барашковые волны голыми ступнями. И подол — по колено. А потом, выше, выше. И заходить глубже, ощущая внутренней стороной бёдер ласку, вмиг потяжелевшей холодом, воды. И жмуриться, и замирать. И выскакивать опрометью, грея в забавных прыжках — шаманы скорбят несовершенством! — конечности. А перед поворотом к дому, непременно купаться. Взмахивая над макушкой, равномерно и уверенно, руками. Лежать на спине, качаясь ламинарией и пялясь в предзакатное небо. Заплывать далеко, бесстрашно преодолевая страхи и волнения. Считать мысленно гребки, выравнивать дыхание. И удалённость берега уже не пугает, а гонит в кровь адреналин. А потом сохнуть в потоках морского бриза. Напяливать платье на мокроватый купальник. Соскребать песчинки с пальцев ног, обуваться. И возвращаться в цивилизацию, медленно поднимаясь по ступенькам. Которые вытесали ещё при римских легионерах. Как доверительно сообщила хозяйка.
Крепкая, шустрая на догадки бабулька. В первый же одинокий вечер, объявила: «Не знаю, как ты жила допреж. Милая. Но энти пять дён проживи — как хочется! Глаза у тебя. Усталые. Не по сроку! А такого быть. Не дОлжно! Эт — я тебе говорю. Твоё море, где виллы, машины эти, треклятые. Люди, люди без конца! Не такое море, оно не лечит. Отвлекает. А это вот! Дикое, невластное. Даже цвета другого, нутряного… Ходи по нему, приучай! Смотри в него, запоминай! И тогда и в своём заведёшь кусочек дикости, необоримости. Вечности…»
А потом шепнула, доверительно. С улыбкой хитрой, всезнающей. «Ты — соколица. А значит, птица вольная. Когда взлететь, когда вернуться — сама чуешь, решаешь. Да сокольничий твой — меры не знает. Замаял! Так можа, хватит кожаный крагой тебя заманивать?! Пора что иное. Предложить…»