Проезжала я пару лет назад по улицам родного села, в котором давно уже не была. Многое изменилось. Ровные ряды одинаковых аккуратных домиков с ухоженными палисадниками превратились в скопление разнокалиберных самостроев под яркими черепичными крышами, с кучами разнообразных пристроек, выступающих из общего ряда кто во что горазд. Во дворах вместо былых садов – гаражи на две-три машины. Бетонированные подъезды и дорожки, создающие своим хозяевам ощущение надёжности и защищённости.
Среди этого показного достатка выхватил глаз нечто до боли знакомое, корябнувшее по сердцу своим одиночеством и заброшенностью. Крошечное, убогое строение, чуть больше деревенской бани. Латаная-перелатаная крыша, окна, забранные какими-то кусочками стекла, старая, обшарпанная дверь. Как выжил этот домик среди зажиточных новостроев? Почему никто не снёс его за оскорбление эстетических вкусов граждан?
Когда-то жила в этой лачуге женщина. Странная худая женщина с седыми волосами, прибранными под свёрнутую шарфиком косыночку. Как жила она – Бог весть. Были ли у неё родные – никто не знал. Никто с ней особенно и не общался. Зарабатывала та женщина на жизнь уборкой общественных туалетов посёлка, которые, надо сказать, содержала она в идеальной чистоте. Называли её Блокадницей.
Однажды пригласили её в школу на открытое мероприятие, рассказать о блокаде. Чего ожидали от неё? Рассказа о героической обороне Ленинграда. О стойкости советских людей. О силе духа.
А она стала рассказывать о горе. О тоске от потери близких. О голоде, который не отпускал ни на минуту. О кошках и собаках, которые пропали в первые же месяцы блокады.
Она не замечала поскучневших детских лиц, ёрзаний директора, свирепых гримас парторга. Она их просто не видела.
Она снова была там – в заледеневшем городе. На его улицах, усеянных мёртвыми телами. В подъездах, лестничные марши которых были покрыты застывшими нечистотами, потому что выносить их ни у кого не было сил. В пустых комнатах квартир. Пустых, потому что вся мебель, все книги были отправлены в печку, чтобы согреть, хоть ненадолго, ослабевших хозяев. Она снова слышала разрывающую душу тоску стучащего метронома.
С остановившимся взглядом, сосредоточенным где-то в далёком прошлом, она была похожа на безумную.
Когда она стала рассказывать о том, что некоторые горожане, не вынеся голода, ели мёртвых, терпение парторга закончилось. Прервав рассказ на полуслове, он холодно-вежливо поблагодарил её. А директор поспешно увёл ослабевшую от заново пережитого горя женщину прочь. «С ума сошла», - вынесли ей приговор люди.
Больше Блокадницу в школу не приглашали. Тихо прожила она отмеренный ей Богом срок. Тихо ушла, упокоившись на местном кладбище.
А убогий домик, в котором коротала она свой век, не требуя от государства ни ремонта, ни переселения, остался стоять, напоминая старожилам о своей странной, полубезумной хозяйке.
Иногда вспоминая её, я думаю – а почему наши родители боялись говорить нам об уродливой изнанке войны? Зачем нас так оберегали от знания об ужасах и лишениях? Почему нам говорили только о героическом, возвышенном, но не упоминали о приземлённом, ежедневном, грязном?
Мы знали, что люди в блокадном Ленинграде голодали, представляя себе свой здоровый голод набегавшихся на свежем воздухе детей. И он, этот голод, не страшил нас.
Мы восхищались подвигами партизан, представляя себе смелых людей в красивых шапках с красными ленточками. Но мы не догадывались, что партизаны - это многие месяцы без крыши над головой, без бани, без нормальной еды. Что это вши и кожные болезни. Тяжелый запах давно немытых, пропитанных дымом костров, тел и гниющих ран.
Мы видели фильмы, в которых люди погибают без крови и грязи, без мук и страданий. Мы не знали, что боль и смерть обезображивают человека.
Мы обыденно говорили, что солдаты находились в окопах. Но нам и в голову не приходило спросить – а каково им было во время дождя, превращающего любую ямку в озеро? В зимнюю метель, забивающую все щели сугробами снега? В 30-градусный мороз, когда разжечь костёр было равносильно вызыванию огня на себя? А где они справляли естественные надобности? И ещё очень многое, о чём даже не задумывается обыватель, привычный к уюту и комфорту.
Так чего же боялись наши родители? Травмировать нашу психику? Или того, что наши души огрубеют и ожесточатся? Правы ли были они? Может быть, зная всю грязную, негероическую изнанку войны, мы лучше ценили бы мир? И не было бы тогда страшной мясорубки 90-х годов?
Или лучше сказать им спасибо за наше детство, светлое и незамутнённое страхами? Как знать и где найти ответ? Да и стоит ли его искать, ведь время уже не повернёшь вспять?
Возможно, ответ дадут наши внуки, которые с детства видят натуралистичные изображения войны в компьютерных играх, в 3D-фильмах, в океане реального интернет-видео. Вот только что-то изменить тоже будет невозможно.
Пишите в комментариях, что вы думаете об этом. Ставьте класс, подписывайтесь на наш канал. Мы будем вам рады!