«А ведь они не изменились. За последние-то, тридцать лет», — она искоса глянула. Встала и пошла к барной стойке.
«Ты будешь смеяться», — возразил он, — «но они не изменились. За последние триста лет. Всё то же! Стили, словечки, манерки. Они предсказуемы — до ломоты в загривке. И знаешь почему?»
«Видимо. Потому что работает», — виски уже омывал небольшую стопку. Она никогда не опиралась на каноны.
Он кивнул. И потянулся к маркерам. План, начертанный общо, почти наспех. Стоило конкретизировать и обтянуть связями. Изредка прикладываясь к бокалу, он начал сводить персонажи. Обведённые в красноречивые кружки и квадратики. Стрелками, крестами, равенствами — мужчина строил чьи-то жизни по ранжиру, важности и приоритетам. И в соответствии со своим сценарием. Она пару раз подходила ближе, куксилась, смеялась, потирала ладони. Позже ушла. Сказала: «Надо отъехать в город». К ночи вернулась пьяная и тревожная. Водитель шепотком поведал: «Заглянули в три места. Везде добавляла. Удручилась. Рассердилась. Даже поплакала». Вдвоём достали с пассажирских задних сидений. Она почти спала. И отвели в комнаты.
На утро, не похмельная и злая, долго крутила схему в руках. Морщила лоб, спорила сама с собой. А после молчаливого завтрака, уже в его офисе резко резюмировала недельные труды: «Это плохо! Я знаю, что они все с*ки, редкие. Но мне их — почему-то — жаль!..
Вечером. Перво-наперво, мы посетили ресторан. И я, не покидая бармена, сделала контрольные вливания. На сухую, мне бы не осилить…
Я вчера была у Кудряшки Сью. Она сдала и постарела. То есть, отдельно сдала. И само по себе, постарела. Я полагала — тварью она будет всегда. Натура такая! Но она теперь «тварь осенняя осевшая и опустившая руки». Понимаешь, что это означает? При её врождённых задатках. Нескрываемых целях, отработанных возможностях… Я даже не отказала ей в рюмке каберне. Давно не пивала такой гадости!..
А потом, заезжали к Чужой. Я смотрела издалека, как она идёт в свою «убитую» двушку. Как сама тащит авоську с, нераспроданной за день лоточницей, картохой. Мелкой и мятой. И пакет с хлебом и дешёвым пивом. Я видела — как она выглядит. Ей уже всё равно, замечают ли её сгорбленный силуэт мужчины. Фертильного возраста. Она шаркает старыми сапогами, её пальто сгинуло в модных архивах прошлого века, а голая шея указывает на следующую, стремительно достигаемую, ступень. Бомжиха с жильём… Мы заскочили в кафе и я добавила пару бокалов.
Крайней оказалась Девушка, с татуировкой дракона. Они как раз возвращались — с половинкой — из гостей. Мы с Петрушей наблюдали мрачнейшую иллюстрацию к пятому тому энциклопедии «Семейная жизнь и её превратности». Он топорщился характером и отбивался от её обвинений в любострастии. И это он-то. Компьютерный вирус — во плоти! В громком эмоциональном споре мелькала красочными описаниями какая-то молоденькая фурия. Драконша не стеснялась в матерных эпитетах. Но смотрелось это так жалко и неубедительно. Что создавалась полная иллюзия — она сама кается в адюльтере. Но стеснительно. И это она! Та, которая! Вообще, не знает — что такое стесняться…
Ей Богу! Жизнь уже покарала их. Довольно!..»
Он оторвал взор от бумаг. Улыбнулся мучительно и нежно. Встал, подошёл, обнял взъерепененные отвагой плечики. Поцеловал в висок, обхватил худощавую фигурку сильными руками и долго качал в объятиях. Уткнувшись носом в волосы и переваливаясь, с ноги на ногу.
Возвращаясь за стол, ответил жёстко: «Твои мнения услышаны. И я благодарен тебе за участие. Во всём этом. Машкераде…» Он грязно выругался, тихо устало извинился. И закончил: «Но мои счёты — это мои счёты. И они должны быть закрыты. Мне хочется спокойно есть, спать, жить. И уважать себя».
Она уже выходила из кабинета. Когда в спину донеслось: «И поверь мне. Я видел их такими. Что никакой жалости у меня уже не родится. Сколь не оплодотворяй! Твоей добротой. «Не мечи бисер…» Они того не стоят!..
Урок! В жизни главное. Усвоить. Урок!»