Многие предлагали Гасилову свою помощь в устройстве павкиной судьбы. Каждый доказывал, что ребенку лучше всего будет именно в его семье, а медсестра Нина бралась исхлопотать себе отпуск, чтобы самой отвезти найденыша в родную деревню, где мать ее была председателем колхоза. Но Гасилов не хотел отдавать сына. Приближался новый, 1943 год. Гасилов шел на поправку, в январе уже выписался из госпиталя и вместе со своим малышом выехал в Саратов.
В тамошнем военкомате с удивлением поглядывали на высокого, опиравшегося на палку офицера, бережно прижимавшего к себе укутанного младенца. На фронт Гасилова пока не пускали. Военком вручил ему предписание, согласно которому он должен был начать работу в самом Саратове.
— Будете по своей специальности работать... — сказал Гасилову военком.
— Ведь вы инженер-механик. Строительство, куда вас направляют, имеет важное значение.
Теперь Гасилов вместе с Павкой поселился в семье рабочего-инструментальщика. Вниманием и лаской окружили простые люди спасенного ребенка. Они соорудили для него колыбельку, помогали Гасилову доставать питание и лекарства для малыша. Вместе с Гасиловым сокрушались эти люди о том, что младенец продолжал оставаться хилым, редко подавал голос и только в те минуты, когда изводили его боли и рези, тихо, жалостно плакал. Кто-то сказал Гасилову, что в Саратове находится эвакуированный вместе с научным институтом видный врач-педиатр профессор Сурат. Гасилов решил показать своего Павку профессору.
Снимая с младенца кофточки и рубашонки, Гасилов попутно рассказывал профессору о недугах малыша, о том, что нашли у него врачи в детской консультации. Профессор спросил, какие болезни перенес ребенок с момента рождения, и тут пришлось Гасилову сообщить о том, как нашел он своего Павку. Осмотрев неожиданного пациента, профессор стал говорить о том, какое сложное лечение, уход и питание нужны тяжело больному ребенку. Гасилов уловил в тоне профессоре нотки сомнения. Он понял, что профессор не совсем уверен в долговечности его мальчика. Не зря ведь этот серьезный и несколько суровый человек сказал: «Покажете его мне дней через десять... если все будет в порядке».
За полтора года, проведенные Гасиловым в Саратове, его найденыш окреп. В судьбе ребенка приняло участие много добрых людей, и семья инструментальщика, и профессор Сурат, и врачи из детской консультации, и сослуживцы Юрия Петровича. Летом Гасилова направили на Дальний Восток. Здесь Гасилов со своим Павкой, которому было уже около трех лет, жил, как и все строители, в палатке. Этот поселок, раскинутый в тайге, сами обитатели назвали «Петуховка» — в честь единственного петуха, привезенного кем-то из рабочих в это глухое место. По утрам петух оглашал окрестность звонким своим кукареканием...
Маленький Павка не был одинок в этой Петуховке. Ему уделяли внимание не только Зиме Никитина, заведовавшая таежным детским садом, но и жена прораба Файзулмиа, и электросварщик Терещенко, и многие другие. А хозяин единственного в тайге петуха, заметив привязанность малыша к его птице, принес петуха в палатку Гасилова и сказал:
— Это для вашего Павки. Очень он уж с моим Петькой подружился. Пусть он ему вроде игрушки будет... Пусть вместе живут — Петр и Павел....
Таежное строительство закончили в начале 1945 года. После этого Гасилова перевели на работу в Москву. Павка, которому было уже года четыре, все чаще спрашивал у Гасилова, где его мать. Обычно Гасилов отвечал ему:
— На войне твоя мама. Фашистов бить помогает. Вот кончится война, вернется мамка наша. Но вот и Павка стал понимать, что война уже окончилась, и все настойчивее спрашивал он, скоро ли вернется его мать.
— Вернется, милый. Скоро она к нам приедет. — успокаивал ребенка Гасилов...
Вскоре после окончания войны вернулась из армии в свою родную Москву Анна Тимофеевна Маслина, капитан медицинской службы. Гасилов познакомился с ней в одном из научно-исследовательских институтов, где Анна Тимофеевна работала после демобилизации. Прошло немало дней, пока Гасилов твердо уверился, что Анна Тимофеевна сумеет стать доброй матерью для его Павки. Он рассказал ей, первой в Москве, историю ребенка.
— Живем мы все вместе уже четыре года, прямо скажу: хорошо живем, — говорил мне Гасилов на другой день после того, как отвели впервые в школу Павлика.
— Малыш очень привязался к Анне Тимофеевне, считает ее родной матерью, как меня— отцом. Потому-то я беру с вас слово, что вы не огорчите моего мальчика...
И вот вчера, когда он впервые входил в дверь школы, встала передо мной картина того осеннего вечера в 1942 году, когда увидел я разбитый бомбами эшелон. Один из этого эшелона, мой чудом уцелевший Павка, пошел вот на радость нам в школу. А сколько ребят из того эшелона тоже могли бы пойти вчера в первый класс! И как счастливы бы были их родители... Гасилов замолк и призадумался. Я приоткрыл дверь в другую комнату, чтобы еще раз поглядеть на Павку, а он — теперь уже школьник,— склонившись над тетрадью и высунув от усердия кончик языка, старательно писал свои палочки.
— Мама, посмотри-ка, теперь правильно получается,— говорил он, обращаясь к Анне Тимофеевне.
И, глядя на них, вспомнил я слова Гасилова, что есть на свете изверги, которые готовы все уничтожить ради своей выгоды. Им недорого это тихое счастье отцов и матерей, радость ребят. Но все честные люди верят, что найдутся силы, которые не позволят негодяям обрушить на мир ужасы новой войны, сжечь эти просторные школы, отравить радость детства, отнять его у детей и заставить их пережить то, что совсем еще недавно было долей Павки.