«Кап-кап…» — стужа заела и хотелось тепла. Валенки, прислонённые к кирпичной стенке «голландки», уже осыпались. Занесённым в комнаты снегом. Набухли снежными комьями, на бочках. Кои теперь и текли весенними ручьями. От изразцов — сине-бело-голубое, как и водится в Голландиях — к ножкам стола. Под кисти, низко надвинутой скатерти, и дальше, дальше…
Посреди круглой столешницы интимно и затаённо коптила керосинка. На 40 ватт, стилизованная. Ваза с яблоками — антоновка, что лежит долго, до конца зимы. Возьми из фарфора — петухи крУгом, цветы маковые и ободок серебристый — любое. Надкуси, сок брызнет — кисло-кисло во рту. И летом пахнёт. Кустом смородиновым, птицей под стрехой, ливнем иньским. Притулилась рядом. И ноут. Довершал картину слаженного бытия.
Женщина ещё раз перевернула обувку-для-просушки. Тихо позвала: «Эй! Берсерк! Выходи. Я уже всё забыла. Перетрусишь — рискуешь статься «без десерта».» И громко: «Сейчас чайник включу. На стол выложу вкусного. И можно пить чай».
Распрямилась, раскинула кисти пО стороны. Даже, вздумала потянуться. Но кружевной — дорогой французский самовяз — подзор шевельнулся. Из дальней — прострелом — комнаты донеслись звуки. И гнусное гудение потянулось — крещендо — к столу. Хозяйка нагнулась, присела на корточки и позвала: «Котя, кис-кис». Чертыхнулась — «а когда это он шёл на «кис-кис»?» И поймала рыже-чёрнотную голову в ладони и оба замурчали. Она — от тепла и жёсткой шёрстки между пальцами. Он — от переполнения любовью. Далее, последовало равноправное и равномерное прощение. Он её — «я так долго ждал, когда позовёшь…» Она его — «какого хрена проказил?!» Расцепили объятия и друг за дружкой двинулись на кухню. Женщина вернулась и взяла со стола гаджет. Прохиндей ждал на пороге.
Ушли, переговариваясь, куда-то вдаль и вглубь. Она смеясь и нежно вставляя — «ну ты и шельмец!.. ну и проказа!» Он отвечая — «прости, заср… не одолел слабостей…»
Валенки давно истекли мокротой и распушились носами. В гостиной вольготно и благополучно спал кот. В спальне едва слышно шептались.
— Ну ты и шельмец!
— Ну а когда я шёл на «кис-кис»?
— Простить?
— А как же слабости?
— Так я их удовлетворю. И дело — с концом!
«Тебе виднее…» — всплеснулось последнее. И внесли десерт!»