Джонни не нравится его имя.
Джонни хотел имя посолиднее, поприличнее.
Например Джеральд. Или Дуглас.
Потому что Проповедник Дуглас звучит хорошо, а Проповедник Джонни звучит отвратительно. Ну какой нормальный прихожанин захочет доверять свои прегрешения какому-то Проповеднику Джонни?
Он качает головой, поправляет и без того гладко зачесанные волосы и в сотый раз скользит глазами по пожелтевшей странице Библии.
Если бы его назвали по-другому, возможно, он бы и не стал проповедником.
Возможно, его судьба сложилась бы по-другому, где-нибудь в Калифорнии, на белоснежном песчаном пляже. Где ласковые волны плещут по ногам. Где продают разноцветные коктейли и играет музыка.
Но его назвали Джонни.
И теперь проповедник Джонни сидит в пыльной церкви, стоящей на пыльной техасской земле и тупо пялится в сводчатый потолок. На нем играют солнечными переливчатыми зайчками отблески от витражных стекол и Джонни кажется, что он видит в них какие-то образы.
Скрипят тяжелые двери и на пороге появляется мужчина. Джонни не видел его раньше и очень удивляется, ведь город стоит в стороне от больших дорог и мало кто отважится ехать в самую глушь в сезон ураганов.
- Я могу вам чем-то помочь?
Мужчина - жгучий брюнет в зеркальных очках и байкерской куртке не внушает доверия. Он медленно идет по проходу, бряцая железными набойками при каждом шаге. Проповедник морщится. Внутри возникает то чувство, которое он обычно испытывает перед грозой. Какое-то непонятное волнение, ощущение близкой опасности. Сильно пахнет озоном и он ждет раската грома, но мир вне церкви отвечает ему тишиной. Мужчина вертит головой и громко фыркает:
- Отстойное место.
- Могу вам предложить поискать другое, - проповедник поднимается со скамьи, преграждая нежданному гостю путь. - Или вы хотите исповедаться?
- Исповедаться?
- Ну да, - кивает Джонни, - покаяться в грехах.
Мужчина снимает очки и уголки его губ приподнимаются в усмешке. Он щурится и Джонни замечает, что у него неправильные глаза. Ну, точнее, ему кажется, что они неправильные. Как будто, они меняют цвет. Но он списывает это на витражные стекла.
- Я знаю, что такое “исповедаться”, - глухо говорит гость и кивает на исповедальню. - Пройдемте, отче.
Джонни нехотя подходит к маленькой кабинке и садится на скамью. За решеткой ему виден только силуэт мужчины, но он уверен, что тот пристально рассматривает его сквозь небольшие ромбовидные отверстия.
- Что привело тебя сюда, сын мой? - привычно начинает Джонни и буквально слышит, не ушами, внутренним чутьем, что его собеседник улыбается.
- Простите меня, отче, ибо я согрешу.
Холодок. Противный мерзкий холодок, заставляющий неметь пальцы, пробирается вверх по коже, как бы советуя проповеднику бежать вон из церкви и никогда не возвращаться.
- И в чем твой будущий грех, сын мой?
Улыбка мужчины становится похожей на звериный оскал.
- Я хочу убить друга.
Джонни медленно выдыхает. Чувство опасности не покидает его, но он точно уверен, что с ним ничего не случится. Он знать не знает этого мужчину, значит скорая расправа ожидает не его.
Джонни думает, что за такие мысли Всевышний его покарает.
- Убийство - грех.
- Я знаю, отче. Предательство тоже грех.
- Но за него не карают смертью.
- Смотря какое предательство.
- Я тебя слушаю, сын мой.
Мужчина молчит.
Джонни вздрагивает, когда тишину прорезает громкий металлический лязг и исповедальня наполняется сигаретным дымом.
- Здесь нельзя курить.
- Да мне фиолетово, - вальяжно отвечает мужчина. - У меня есть друг. Старый хороший друг. Когда я был совсем мальчишкой, мы жили в одном доме. Сам понимаешь, времена смуты. Денег ни у кого не было. Так что приходилось нам побираться по соседям. Просить у них еду. Сердобольные были люди. Всегда делились.
- И что произошло? - Джонни решает его не провоцировать и прижимает плотный рукав к лицу.
- Не перебивайте меня, отче, - резко говорит мужчина и растирает сигарету пальцами. - Он был хорошим другом. Верным. Преданным. Как вспомню, что он прикрывал меня перед матерью, когда я девку соседскую приволок. Крику было…
Джонни замирает.
Память услужливо подбрасывает ему размытую картинку из детства, когда он стоит перед своей матушкой, а она отчитывает его за то, что в доме ночевала девочка. Но он хорошо помнит, что она просто зашла к нему для того, чтобы помочь с математикой.
- Ах, да, - мужчина раскатисто смеется, - смешной случай был. На рыбалку мы ходили. Два бойскаута - неудачника, в таких смешных зеленых костюмчиках. Оба увешаны значками, гордые, как петухи. Идем по лесу, слышим шорохи за спиной. Оборачиваемся, а там кусты трясутся. Он мне кричит: “Джон, Джон, это медведь!”. А я ему отвечаю: “Дурак, это обычный олень. Здесь нет медведей”. И только потом понимаю, что разговариваю с пустотой, а его и след простыл. Трусишкой был, еще тем.
Джонни понимает, что его лицом можно рисовать по школьной доске.
Джонни понимает, что у его собеседника такое же имя.
С поправкой на две буквы.
Еще Джонни хорошо помнит, как в двенадцать лет заблудился в лесу, но испугался огромного оленя в кустах и побежал. Очнулся на дороге, чуть не попав под авто миссис Пиз, ехавшей из магазина. Здорово ему тогда от нее досталось.
- А как мы зажигали с девушками, если бы вы только знали, отче. Вспомнить только танцы в ангаре старого Джима. Жаль, что он сгорел. Черт, мы веселились дни и ночи напролет. Это было самое лучшее время, проведенное с моим самым лучшим другом.
Джонни тошнит.
Его желудок скручивается тугим узлом, а в легкие перестает поступать кислород. Он думает, что сейчас задохнется, но мужчина лишь тихо посмеивается своим мыслям, даже не зная, что происходит за тонкой деревянной стенкой.
- А потом он меня предал, - голос становится резче, тверже. - Вы хотите узнать как, отче?
Джонни мотает головой, но губы произносят:
- Конечно, сын мой.
- Он стал проповедником. Веселье закончилось. Знаете, что он мне сказал?
Джонни знает.
- Он сказал: “Спасибо, Джон, что ты был рядом все эти годы, но пришла пора расстаться. Мы больше не увидимся”. Он сказал: “Я тебя выдумал. Тебя не существует”. Он сказал: “Прощай”.
Проповедник молчит.
Он знает, кто человек за стенкой.
Он молится, чтобы Джону показалось, что он его просто с кем-то перепутал.
- Ну так что, Джонни? Прощай?
Джонни слышит, как с противными щелчками крутится барабан револьвера.
Каждый щелчок отдается тупой болью в висках и он чувствует, как по щекам текут слезы. Он шевелит губами, повторяя только одно слово:
- Прости, прости, прости…
Громкий выстрел поднимает стаю ворон, греющихся на церковной крыше. Распахиваются тяжелые двери и на порог выходит мужчина. Он проводит рукой по темным взъерошенным волосам, надевает зеркальные очки и закуривает.
Он медленно выдыхает сизый дым в невероятно синее небо и улыбается.
- Прости меня, отче, ибо я согрешил.