В толпе людей повисла гробовая тишина. Пока все молча смотрели на происходящее, двери клуба вновь отворились, и в помещение вошел председатель в компании еще нескольких мужчин. Председателем местного сельсовета был дядя Коля, Машин с Даней дедушка, уже преклонных лет мужчина, почти облысевший. Он подошел к сцене и сел за один из столов, остальные расселись рядом на стульях и лавочках. Усевшись, он сразу же заговорил о том, что из-за поисков в деревне начали возрождаться почти забытые суеверия. Все это не соответствует политической и идейной ориентации их колхоза. По мнению председателя, в нашей деревне всегда были передовые работники сельского труда, лучшие агрономы, самые опытные трактористы и безжалостные по отношению к себе работники фермы и совхозных угодий. Общество, состоящее из таких образцовых граждан, детей героев войны, самих героев войны и ударников труда, должно быть показательно здоровым. Распространение суеверий непростительно: люди начинают бояться ходить в лес, который кормил их и их предков веками. Само по себе смешно, что охотник начинает бояться леса из-за каких-то выдуманных лесных духов, а рыбак боится сунуться в воду, не то потому что его русалки утащат, не то потому что его водяной заберет к себе. Эти страхи, говорил председатель, ведут к понижению показателей продуктивности труда нашего колхоза. И не быть нам более примером для других, если мы так и будем лелеять страхи, от которых одни люди боятся зайти в лес, а другие и вовсе лезут пьяные в петлю. Дядя Коля, утерев пот со лба, произнес спокойным, уже менее официальным голосом
– Если, не дай бог, что-то этакое произойдет еще раз, я буду вынужден обратиться в соответствующее, так сказать, руководство, чтобы там приняли меры, ибо сам я, так сказать, буду вынужден признать себя неспособным справиться с навалившейся волной постыдного мракобесия.
В клубе по-прежнему царила тишина, и только шепотом люди что-то говорили друг другу на ухо. Председатель, между тем, продолжил:
– Ну, а теперь давайте перейдем к решению проблемы с потерявшейся Александрой Степановной.
– Да, давайте.
– Считаю должным заметить, что сейчас время не самое летное, так сказать, поэтому настрого запрещаю всем без крайней на то нужды в лес не соваться.
Дедушка Толя Дым поднялся и заговорил:
– Хм, нужно собрать артель, которая будет продолжать заниматься поисками. Хм... Не из робких… А остальным в лес под запрет!
– Правильно говорит!
– Вот это дело!
– Войну прошли, а теперь что? В лес испугаться ходить из-за звуков каких-то?
– Правильно!
Кто-то из пожилых женщин с задних краев начал возражать:
– Это они сейчас такие храбрятся, а что потом делать? Старики недаром правила завели, и не просто так занавесы закрывать надо на окнах по ночам!
– Точно, и мне как отец всегда говорил никого не пускать с наступлением ночи, даже если сосед, я так и поступаю, потому, Людка, что он, может, и вовсе не сосед!
– А кто же? Черт, поди?
– А хоть бы и черт!
– Это вы чертей своих детям оставьте.
– А ты думаешь, сказки это все?
Тут, рядом со мной, заговорила тетя Люба, которая, как я понял из разговора домашних, и помогла моей тете Вере сходить до Воробьихи. Я автоматически бросил взгляд и на саму Воробьиху, которая сидела неподалеку от тети Любы. Рядом с ними больше никто не сидел.
– Не спорьте, люди добрые, пусть все так и будет, нечего в лес ходить, раз уж такое случилось, а те, кто ищут, те пускай и дальше ищут, раз уж им суждено... А остальным ни к чему, как Николай Васильевич сказал, так пускай и будет.
– Оно ты от суеверий говоришь.
– А неважно! Важно, чтоб мы все в нашем колхозе к одному пришли и все меж собой договорились!
– А вот это верно, Любушка! Поддерживаю!
– Точно, давайте тогда определим, кто не боится участвовать дальше в поисках.
– Давайте.
– Пускай Николай Васильевич назначит!
– Нет, чего хорошего в таком, пускай добровольцы сначала! Есть?
Дым вышел вперед, все уважительно расступились перед ним. Вслед за ним вышел и дядя Сережа, как всегда улыбаясь, похлопывая Дыма по плечу и шутя о стариках, которые посмелее молодежи будут. Вслед за ними вышли еще пару охотников, которых я знал только в лицо, но не знал, как их зовут. После чего председатель завершил:
– Да, пожалуй, и хватит! Анатолий Степанович, как считаешь?
– Хм, хватит. Не на войну идем. Хм, хватит.
– Вот и славно, с сегодняшнего вечера начинаем, делитесь на группы, кто днем, а кто ночью. Сам я по возможности с вами, когда смогу, а коли меня нет, то по возвращению обязательно отчет о прочесанной территории.
– Пойдет.
– Я у себя на карте отмечать буду.
– На том и порешили.
Все сразу же зашумели, перебивая друг друга, полились какие-то шутки, смешки, зазвучали громкие голоса, вновь заговорившие о чем-то обыденном. Николай Васильевич с шумом поднялся и в сопровождении своей свиты удалился, перед этим постаравшись перекричать толпу:
– Все, товарищи, совет считаю оконченным, все могут разойтись по своим делам! Нина Алексеевна, долго клуб открытым не держите, поболтают – и все, так сказать, пускай идут. А то до вечера тут толкаться будут!
– Хорошо, Коленька, через полчасика-то и закрою.
Я снова глянул в сторону, где сидела Воробьева. Ее там больше не было. Не было и тети Любы. Свою родню я увидел в другом краю клуба, где они болтали с нашей дальней родней. Пока я раздумывал, подходить к ним или не стоит, меня одернул кто-то из-за спины.
– Здорово ленинградским!
За мной стоял Степка. Приятель, с которым мы часто играли в детстве, но когда стали постарше, наши компании разошлись. Он был на год меня помладше. Но, так же как и многие, считал себя старше меня, потому что ушел после седьмого класса работать на местной лесопилке. Сейчас я уже стоял к нему лицом и заметил, что он все так же невысок ростом, но уже с папиросой в зубах. Не знаю почему, но это выглядело как-то нелепо. Все же он был слишком юн лицом, и папироса в его зубах смотрелась до глупого неуместно.
– Ну что? Ходил на поиски бабушки?
– Да, вчера ходил. Сегодня уже не ходил.
– Боишься?
– С чего ты взял?
– Да ладно, я смеяться не буду, понимаю ведь, я маленьким был – тоже боялся.
– Ну, вот что ты несешь, а?
– Да не дуйся, не дуйся. Бояться этого не надо.
– Да тебе ведь человеческим языком говорят, что не боюсь.
– А чего тогда не пошел на поиски?
– Ты на собрании был или ворон считал?
– Ну, положим, что они говорят – это одно, а вот я бы...
– Что бы ты?
– Я бы уже давно сам бы в лес ушел и с бабушкой вернулся бы.
– Ну да. Взрослые охотники найти не могут, а он бы нашел.
– Да, нашел бы, спорим?
– А что спорить-то? Можно подумать, что спор как-то проверить можно.
– Боишься спора, это правильно, нечего спорить, когда знаешь, что неправ.
– Слушай, утомляешь сильно.
– Ой, вы посмотрите, какие важные, сами из Ленинграда, а в лес ходить боимся.
– Зато языком не чешем почем зря.
– Это кто это языком-то чешет?
– Да есть один тут, о храбрости своей сидя на печи рассказывает.
– Это я на печи сижу? Да я, между прочим, со Смирновым в лес ходил, в саму Темную гриву, на могилу небесную смотреть.
– На что?
– А-а-а... Не знаешь? Ну еще бы, я-то маленький был – дак тоже не знал.
– Ну, давай уже, не тяни.
– Не знаю уж, о таком рано тебе еще рассказывать. Мал еще.
– Знаешь что, Степ, ты либо рассказывай, либо вали отсюда к едреной матери и на глаза мне не попадайся.
– Чего хамишь?
– Вали, сказал, и летом ко мне не заходи, раз сильно взрослый стал, шатайся с теми, кто тебя терпит.
– Да ладно, Ромка, расскажу я тебе, вижу, достаточно ты взрослый.
Я остановился, всем видом показывая, что не очень-то ему верю и, вообще, мне уже давно пора, так что у него есть всего пара секунд, чтобы меня заинтересовать. Хотя внутри у меня все буквально замерло в ожидании его истории о каких-то там небесных могилах в Темной гриве. Место было известным, про него говорили, что там давно никто не живет, а может, никогда и не жил. Всякие колдуны и ведьмы, по рассказам, которые я слышал в детстве, туда ходили исключительно по своим темным делам, во всех остальных случаях стараясь держаться от этих мест подальше. Много я разных баек слышал об этих местах, одна страшнее другой, и о том, что там сгинуть проще, чем на Либежгоре, но вот про могилы какие-то – никогда. Тем временем, Степка медленно подносил горящую спичку к папироске. Прикурив и деловито прищурив правый глаз, он продолжил:
– Мне еще месяц назад Серега сказал, что они туда случайно ушли, за лисичками. А там, в самой глуши за болотами, где эти два здоровенных бугра страшных поднимаются…
– Да, слышал про них!
– Вот за ними-то все там такое холмистое... И камни большие всякие… Там-то они и увидели...
– Что увидели?
– Гроб на палках.
– Что?
– Гроб на палках, высоко-высоко так стоит.
– Да городишь, страшилка какая-то.
– М, мал еще, чтоб понимать такое.
– Мал... Давай дальше выкладывай.
– Они сначала сами-то не поняли, что гроб, подумали – что такое меж елей, хотели забраться посмотреть...
– Ну и что? Забрались?
– Да нет…
– Испугались?
– Да сам ты... Там действительно так... Не очень-то приятно… Но никто не испугался, просто все старое... Непонятно, как эти палки вообще стоят, прогнившие.
– Старое?
– Ну да, трухлявые палки-то все.
– Что за палки-то?
– Да на которых гроб стоит, черенки осиновые вроде, высокие очень.
– А зачем он там стоит, гроб-то? Бред какой-то!
– Да не бред, это колдовская могила!
– Чего?
– Дядя Коля так сказал, он говорил, у тех, кто с осиновских и всяких вот хуторов болотных, кто одни сами по себе жили, они потом умирали, и осиновские их так хоронили. На черенках осиновых и в небо, чтобы земли не касались.
– Зачем?
– А кто его знает, Серега сам тогда опешил. Это, говорит, неизвестные науке еще старообрядческие захоронения.
– Старообрядческие?
– Ну да, доцерковные, наверное, ведь при церквях так нельзя было, всех в землю, по-людски.
– Вот это да!
– Да, а дядя Коля ему и сказал, это колдовские, они так особо опасных и злых колдунов хоронили, и могилы такие трогать нельзя.
– Почему это?
– Потому что, говорит, сила там плохая очень, такой гроб сам исчезнет потом.
– Куда исчезнет?
– А кто его знает?
– А что значит – трогать нельзя? Какая там еще сила?
– Ну, плохая, говорят, что ее все сторонятся, и чтобы силу ту не взять, так колдуна злого и хоронили.
– Да бред какой-то, не верю я.
–Да вот я тоже не верил, но сам потом ходил, там и вправду страшно, и могила та стоит.
– И как?
– Ну, взаправду испытание для смелых. Я вот прошел, но тебе не советовал бы.
– Давай по существу, что там – правда, гроб стоит?
– Ну да, по очертаниям немного необычный, но гроб, это точно.
– А чем именно необычный?
– Ну, форма немного не такая.
– Какая не такая?
– Ну, такая, кривая какая-то.
– И тоже прямо так, на столбах?
– Ну, на черенках, говорю ж. Дядя Коля говорит, это небесная могила, так чухарь ему один рассказывал.
– Кто?
– Чухарь.
– А кто это?
– Ну что, не знаешь, что ли?
– Нет, а кто это?
– Да я сам не знаю, неважно. Они когда-то вместе с дядей Колей работали и на целое кладбище таких нарвались.
– Кладбище?
– Ну да, там некоторые разваленные, некоторые на земле, а некоторые так прямо в воздухе и висят.
– И что же?
– Ну, он ему и сказал, что лес пилить в таких местах нельзя, это кладбище, где колдунов хоронят с их силой.
– Колдунов, говоришь?
– Да, их оттого в землю не роют, чтоб закрыть в месте одном, пока сила не уйдет.
– Это все дядя Коля сказал?
– Да, а ему это чухарь сказал, у них, говорит, в деревне много такого раньше было.
– Что-то брехней попахивает.
– Да тебе говорят, сам видел, на столпах там, прямо в небо уходит.
– Да не может такого быть.
– А вот сам сходи, если храбрости есть, да посмотри.
–Хм.
– То-то же, там, в Темной гриве, много всяких чудес есть.
– Надуманных да выдуманных.
– А ты не дорос еще, не понимаешь.
– С Серегой Смирновым, говоришь, был?
– С ним! Хочешь, подтвердит?
– Я сам у него спрошу потом, посмотрим, что скажет.
– Вот и спроси, сам все узнаешь. Я сам туда храбрость проверить ходил.
– Ну и как? Проверил?
– Проверил, даже потрогал, за черенок.
– И что?
– Да ничего, что смелому человеку станется?
– Да и вправду.
– А знаешь, что удивительно особенно?
– Что?
– Говорят, что так уж много лет никто не хоронит, потому что колдуны такие все поотмирали давно.
– И чего же странного? Могилы-то и старые могут быть.
– Да нет, в том-то и оно, дядя Коля сказал так: подозрительно, что могила у нас такая стоит. Потому как они со временем валятся да исчезают.
– Куда исчезают?
– Да, может, звери поедают, может, трухлявые остатки на ветру разносит, кто его знает.
– А эта, стало быть, не такая уж и старая, значит?
– Ну, положим, не новая, да только вот совсем она не древняя.
– Ой, смотри, не дай бог соврал, я всем тогда расскажу, какие ты басни сочиняешь.
– Проверь, да только потом меня нечего спрашивать будет. Я вижу, маловат ты еще, чтобы понимать такое. Школу окончишь – потом и говорить с тобой по-взрослому можно будет.
– Он ее хотя бы окончит, в отличие от некоторых. – Данька с Машей подошли ко мне со спины и встали рядом.
– А что? Я не окончил что ли? Семь классов.
– Ну да, на большего-то ума не хватает.
– Думай что говоришь, работать надо.
– Работник-то, поглядите на него.
– Да работник, а что, нет?
– А то мы тебя первый день знаем.
–Знаешь что, умом еще не доросли, детишки, и в клуб даже на танцы не ходите, не доросли еще.
–На танцы? Ой, не смеши меня! а что там делать-то?
–Танцевать.
–Ага, видела я, сидят по углам с важным видом да семечки и папиросы у старших стреляют, танцоры-то.
–Да знаешь что?..
Мы все втроем рассмеялись, и, не желая продолжать, повернулись к выходу. Степка обиженно надулся и обогнал нас.
– Смотрите, молокососы, в другой раз встретимся, и другой разговор может быть.
– Да отвали уже.
Осмотрев клуб, я не нашел своих и решил отправиться с друзьями на деревню прогуляться, а потто по домам на обед. Наверняка они там уже понемногу начинали накрывать на стол. По дороге я тщательно обдумывал рассказ Степки. С одной стороны, врать такое – это уже перебор, с другой – ну никак я не мог поверить в то, что у нас помимо всех этих баек про чертовщину в лесах еще и реально какие-то гробы на палках в лесах стоят.
– Вы слышали?
– Да брось ты. Ересь.
– А вот если это все правда?
– А вот если правда, Машка ходить за грибами следующим летом точно больше не будет.
– Ой, а сам-то?
Мы шли и обсуждали Степку, как старые бабки, цепляясь за все его недостатки и проколы, которые только смогли вспомнить. А ведь в детстве мы все вместе дружили и играли, но даже тогда у нас был какой-то раскол. Часть ребят была с другого края деревни, и все они своими интересами, манерами и разговорами отличались от нас. Раньше всех они начали курить, пить и всячески рваться во взрослую жизнь. Нас они считали слишком правильными. Мы их – слишком глупыми. Не то чтобы и то, и другое было до конца правдой, просто мы действительно были разными. В нашей компании всегда была творческая, открытая и дружественная атмосфера; у них же, словно в стае, всегда шла борьба за право быть вожаком, быть сильным и за право не быть козлом отпущения, которого периодически они выбирали из своих, наиболее слабых, если не было посторонних, для самых омерзительных и порой даже жестоких шуток. Все это могла закончится драками, вредительством, хулиганством, а на следующий день все забывалось, словно это было не с ними, и снова шли поиски жертвы для новых утех. Я помню, как однажды, когда под осень на деревне не было никого из старших, к которым так тянулась та компания, им было до того скучно, что они начали пакостить и вредить нам. Сжигать и рушить наши землянки, вмешиваться в наши развлечения, когда мы их не принимали к себе, и всячески пакостить. Все это закончилось тем, что мы окончательно в то лето поссорились со Степой, который раньше дружил с нами, и стали собираться у Ленки возле летнего домика. Мы играли на гитаре возле костра, пекли картошку, смеялись и веселились, а Степка и еще несколько человек из них, оставшихся в деревне, ходили рядом возле забора и просились к нам в гости. Но мы их, разумеется, не пустили. Мне даже было их немного жалко, они действительно умирали от скуки несколько дней подряд, просили прощения и верили, что их примут. В детстве мы всегда ссорились из-за их проделок, а потом мирились из-за того, что им все равно было без нас скучно. Но не в то лето. То лето было каким-то особенным, переломным. Мы все на тот момент становились взрослее, а значит, злопамятнее. На многие вещи уже смотрели иначе. Их никто не пожелал видеть, и с тех пор мы как-то окончательно раскололись на две разные компании, которые старались между собой не пересекаться.
– Слушайте, я вот что подумал.
– Что?
– А может, отправимся тайком на Либежгору? Скажем, что на костер в лесу неподалеку, а сами пойдем подальше и поищем бабушку, возьмем с собой картошки, огурцов, помидоров и соли, посидим у костра, на худой конец.
– А что, я с радостью, скоро зима, костров больше не будет, а ночью сейчас такое небо красивое, я бы посидела у костра.
– Значит, после обеда?
– Хорошо, мы зайдем.
