Москва, 1998 год. Я провожаю Наташу в Воронеж.
-Ничего, - говорит Наташа, я на следующий год приеду. – И ты не грусти! Поступишь во ВГИК, станешь режиссёром, снимешь меня в кино.
-Да я не на режиссера поступаю, а на сценариста!
-Да какая разница? И не грусти, чего такой хмурый? Это я не поступила, я должна грустить, а ты обязательно поступишь.
-Не факт, - говорю. – Жаль, что у нас с тобой ничего не было, даже вспомнить нечего.
-Фу, Решетнёв, мы же друзья с тобой, друзья! Друзья не спят друг с другом! Да и было бы у нас что-то, ну что бы это тебе дало? Ты стал бы лучше, сильнее? Мир бы открылся тебе с другой стороны? Ты же умный человек, вон какая большая голова!
-Это что, из-за моей большой головы?
-Нет, из-за моих больших ушей. Мы уже сто раз об этом говорили.
-Хочу стопервый. Мне приятно, когда мы ссоримся по этому поводу. Есть какой-то шанс, что я тебе нравлюсь.
-Ну, нравишься, нравишься, только как друг, как брат.
-Как брат, звучит, как краб. Я нравлюсь, как краб.
-Не поняла.
-Ладно, проехали. Ты спросила зачем? Да жизнь коротка. Когда я ещё встречу такую красивую девушку, которой буду хоть немного симпатичен? А так… вот сяду я когда-нибудь писать воспоминания, и там эпизод, где я встретил тебя. И я написал бы, какие красивые чувства у нас, и как бы мы с тобой… были вместе.
-Ну так напиши, кто же против. Придумай там подробности. У тебя голова большая. А я не хочу спать с тобой ради интереса каких-то читателей твоих воспоминаний, которые, может, и на свет-то ещё не появились.
Тут проводница сказала, что поезд отправляется, пассажиры стали заходить в вагон. Высокая Наташа (а я не писал, что она на голову выше меня?) наклонилась ко мне, чтобы поцеловать, и в вырезе её сарафана я увидел маленькую девичью грудь. Нежную, очень скромную без всякого лифчика. Больше я ничего не мог сказать. А Наташа, наверное, подумала, что я обиделся.
-Решетнёв, не грусти! Я в тебе верю. Мы еще обязательно увидимся! Я напишу тебе!
Поезд шел и я шел. Только поезд шел ускоряясь, а я - нет.
А через несколько часов другая Наташа, из Йошкар-Олы, в общежитии Щепки кормила меня вкусным ужином и учила жить.
-Нельзя быть таким влюбчивым. Это плохо кончится. У бурных чувств неистовый конец.
Я достал блокнот, хотел записать последнюю фразу, но она меня остановила. На кровати лежал Амаду, почесывал голый торс и посмеивался.
Наташа из Йошкра-Олы казалось мне мудрой матерью, хотя её яркие голубые глаза пугали, от неё шло тепло, движения были плавные, заботливые.
-Пока ты ничего не значишь, это ещё полбеды, а вот беда начнётся, когда ты поступишь, когда начнешь чего-то добиваться. Тебе покажется, что тебя любят за твой талант, даже просто из-за тебя самого. Но это не так. Тебя будут любить за твой успех, за возможности, которые ты сможешь открыть другим. Разорвут тебя на части, и останешься ты как сдувшийся порванный резиновый шарик.
-Как презерватив! – уточняет Амаду метафору.
Словно голубая молния метнулся в оголенное тело моего друга девичий взгляд.
Я подумал: мы с Наташей одного возраста, а я ощущаю себя подростком, а её - учительницей.
-Высосут тебя как апельсин и выбросят корочки, - продолжила Наташа моё воспитание.
Амаду хохотнул. Видимо над своими ассоциациями. Наташа сказала ему что-то резкое по-марийски. Амаду виновато пожал плечами. Наташа переключилась на своего бывшего:
-Вот лежит тут ловелас, посмотрите на него, и ни стыда, ни совести. У нас же почти была семья, да что там семья и была. Ох, твой друг, Серёжа, страшный человек, из тех, что любовью других питаются. Конечно, это в профессии заложено, жить любовью зрителей. Но в личных отношениях, это просто невозможно. Горячий парень. Юбки не пропускает.
-Красота для того и есть, чтобы ей радоваться. А иначе бессмысленно, зачем она, - парирует Амаду.
Я говорю:
-Спасибо за ужин, Наташа, уже дня три так не кушал. Теперь пойду спать.
Я ухожу в комнату со сломанным замком, где мы ночуем с Амаду. Мгновенно засыпаю. А утром, проснувшись, понимаю, что Амаду так и не пришел ночевать в нашу комнату.
Я отнес подлинники документов во ВГИК. С некоторым сожалением забрав их из института культуры. Жаль, что человек должен идти в жизни по одному пути, а не по нескольким одновременно. Жаль, что у нас одна жизнь. Жаль, что такая короткая.
Только писатель и актер могут почувствовать себя в чужой шкуре, сыграть несколько ролей, прожить жизнь нескольких персонажей. Актер из меня не очень. Поэтому, если чем и заниматься в жизни, так это - литературой.
Ну что же, вот и собеседование во ВГИКе. Нас, претендентов на курс Натальи Борисовны осталось двадцать восемь человек. А мест - десять. Через несколько месяцев в журнале «Искусство Кино» выйдет статья нашего мастера, где она расскажет, что восемь человек из десяти уже были выбраны ею на подготовительных курсах. Так что, получается, двадцать человек боролись за два места. Но я этого еще не знал.
Абитуриенты расположились в коридоре. Стульев не было. Почти все стояли или ходили. Некоторые сидели на полу, прислонившись к стене. Всем выдали анкеты, которые нужно заполнить перед собеседованием. Внушительная пачка бумаги. Первые вопросы поставили меня в тупик, я понял, что близок к провалу. Всё было напрасно, я учил не то, что нужно, я смотрел не то, что смотрят те, кто хочет добиться настоящего успеха, я знал не то, что знают те, кто то любит кино как искусство. «Напишите десять ваших любимых режиссёров кино». Ну, это еще куда ни шло. «Напишите десять ваших любимых театральных режиссёров». А это зачем? Кого я сюда мог написать? Я, мальчик из Горно-Алтайска? Хорошо, хоть некоторые режиссеры театра иногда снимают кино, и я видел их фильмы, и, хорошо, что некоторые режиссёры театра иногда пишут книги, и некоторые я читал. Но я не видел спектаклей. А там, в анкете, дальше шёл вопрос: «Ваши любимые театральные постановки». О! Хвала телевизионным версиям. А еще театральным критикам. Да, я читал рецензии в некоторых журналах. Читаю такой, и сам себя спрашиваю: «А зачем я это читаю? Я же не видел эти спектакли и вряд ли когда-то увижу». Но – пригодилось. И пазл сложился.
Дальше шли похожие вопросы. «Ваши любимые актеры?» Да проще простого. «Ваши любимые кинооператоры?» Тадам. «Ваши любимые сценаристы?» Вы что, издеваетесь? Откуда, в том мире, из которого я приехал, знают операторов и сценаристов? Боже мой, какой позор! Конечно, я должен был знать! Зачем же пишут титры? Но кто же их читает в том мире, откуда я пришел.
Тут надо мной склонился худой высокий парень в простой рубашке с короткими рукавами. Протянул руку, одновременно: словно с вызовом и немного стесняясь:
-Тихон Корнев. Покаж, чего написал, а тебе своё.
Как же я раньше до этого не додумался! Обмен информацией. Может, в этом и была задумка наших мастеров, чтобы мы проявили способность к сотрудничеству, а не поразили их своими знаниями.
Тихон оказался открытым, простым парнем из Подмосковья. Я написал «простым»? Да ничего подобного. Во-первых, его сопровождал папа. Во-вторых, он знал о кино такие вещи, о которых я не подозревал. В-третьих, его философия сводилась к удивительной волшебной мантре, которая разрушала стены, а звучала она просто: «И чё?»
Тихон картинно посмеялся над моим выбором «любимых режиссеров кино», смехом робота Вертера из «Гостьи из будущего». То есть, получалось, не высмеял, а изобразил кого-то гипотетического, кто будет читать мою галиматью и хохотать.
Тихон сказал, чтобы я вписал в «любимых сценаристов» Шпаликова.
-Кого? – не понял я.
Тихон посмотрел на меня долгим взглядом. Потом спросил совершенно не зло и без издёвки:
-Там, откуда ты приехал, тайга близко или, может быть, какой-нибудь океан?
-Тайга, - ответил я.
-А я из Воскресенска, слышал? Хоккей. «Химик».
-Причем здесь хоккей и химик? – не понял я.
Тихон снова посмотрел на меня взглядом зависшего робота:
-Тундра.
-Нет, - говорю, я же сказал – тайга.
Тихон глубоко вздохнул.
-Проблема первого контакта.
-Не понял.
-Внеземные цивилизации существуют, однако уровень их развития слишком низок, чтобы связаться с нашей цивилизацией, - процитировал Тихон.
И тут что-то во мне щёлкнуло.
-Внеземные цивилизации существуют, однако уровень их развития слишком высок, чтобы связываться с цивилизацией Земли, - сказал я.
-Парадокс «Великого молчания Вселенной» - сказал Тихон.
-Энрико Ферми, - добавил я.
-Наш человек, - констатировал Тихон.
И мы поделились информацией. В анкете дальше шли вопросы: «Ваши любимые писатели?», «Ваши любимые философы?», «Ваши любимые книги?». Ну, тут уж я оторвался, «Иностранная литература» мне в помощь, курс философии в ГАГПИ в подмогу.
Шел третий час собеседования. Комиссия, мастера, все выглядели уставшими. Все пили чай. Наверное, они уже набрали курс. Я зашел, чуть ли не последним.
Наталья Борисовна заглянула в мою анкету.
-Скажите, а вы, в самом деле, всех вот этих философов прочли?
-Да, - сиплю, голос пропадает. Чувствую, мне не верят.
-А вот вы в анкете не написали ваше кредо. Девиз вашей жизни, неужели у вас его нет?
-Да как-то сложно уложить свою жизнь в одну фразу.
-А вы попробуйте. Будете сценаристом, вам придется укладывать жизнь в одну фразу. Ну, есть же у вас какая-то любимая цитата, из ваших дорогих философов?
Я молчу. Наконец выдаю, первое, что приходит в голову.
-Нужно носить в себе хаос, чтобы быть в состоянии родить танцующую звезду.
Теми двумя, что Наталья Борисовна приняла в дополнении к восьми, которых заметила ещё на подготовительных курсах, оказались я и Тихон. Но это было только начало наших приключений.