.
Что можно сказать о Михаиле Дудине, поэте - фронтовике, лауреате многих государственных премий, (что даже не отбрасывает никакой официальной тени , насколько он не был чиновником от литературы по сути), день рождения которого, прошел недавно, если иметь в виду столетие ленинградского классика?Очень хороший был человек Михаил Дудин. Дудин и с тетей моей (которая была с ним хорошо знакома и была у него в гостях) был ласков и добр, и помогал ей публикациями, а кроме моей тети, помог он Володе Беспалько моему нищему соседу по Автово, издать книгу стихов, (кстати очень талантливому поэту и интереснейшему философу) , и наконец, кроме Володи, помог даже и мне в мои лет 17 с первыми публикациями. Как он помог Володе Беспалько? ...Володя рассказывал , сидел он на ступенях лестницы Союза Писателей (десять лет его книгу не издавали, ) грустный, молодой, чуть выпивший. А тут идет Михаил Дудин, человек очень влиятельный. Другой бы мимо прошел, или замечание сделал, а Дудин спросил: что такой грустный, паренек? - Да вот книгу не издают. А как зовут тебя? Володя Беспалько. Не прошло и месяца, а книга уже была издана. Так же вышло и с моими публикациями в газете, в 17 мои лет. Один звонок Дудина, и опубликовали аж три стихотворения.
И с тетей моей они дружили хорошо, друг другу стихи посвящали. Что можно сказать о судьбе Дудина? Как типичный представитель своего поколения, Михаил Дудин прошел две войны, вначале ушел добровольцем на финскую войну, потом прошел всю отечественную, узнав про все ужасы войны из окопов, как настоящий солдат. А в жизни был добрым, мягким и святым. Не крупный поэт, но за то настоящий поэт - с глазами поэта, с образом поэта, а не какого-нибудь чиновника при литературе. Тогда, при позднем СССР были святые люди, Господь нас баловал такими людьми, (такими вот святыми в миру), наверное, потому что было, за что. А как сейчас, не знаю, да и не мне, наверное, уже, судить. Кстати, моя тетя называла Дудина Дон Кихотом, (иронично любя) за его святую наивность и доброту, за его благородную старомодность. А Михаил Дудин, ее так же иронично любя, называл Дульсинеей.
Еще Михаил Дудин рисовал хорошо, и легко.
На одной своей книге нарисовал Пегаса ручкой, и надписал моей тете: "Необъезженный Пегас исключительно для Вас." Эта книга хранится у моей тети в шкафу на видном месте. Вспоминается и другой эпизод. Помню, была передача с Михаилом Дудиным, году в 1987, в которой он читал свои стихи. И врезалось одно стихотворение, простые какие - то стихи. Любите хлеб, любите землю, вот этих птиц любите и деревья, любите небо (увы, цитирую я приблизительно.) Какие то немного даже детские , или наивные стихи. И потом показали его глаза крупным планом. Это были глаза святого. И даже поэт Роберт Фрост сказал Дудину так при встрече: Я не читал Ваших стихов, но по глазам вижу что Вы настоящий поэт.
Вот и все что я мог бы пока сказать о Дудине.
Многого об этом человеке и не скажешь. Есть люди, у которых сам их образ слишком много говорит, ( о них самих, жизни и истории) а о них и не скажешь ничего, как и сами они наверное ничего бы не сказали о себе. Может быть, в стихах Михаил Дудин расскажет о себе? Однако, лирическое я Дудина не выпячивает. Если сны, то сны о войне, а не грезящие сны- видения. Если слова о любви, то слова самые жизненные, и простые. Поэзия Дудина – это случай, когда стихи рассказывают об авторе, а, не сам автор рассказывает о себе в стихах, предпочитающий писать о земле, и о других людях, особенно о погибших и безымянных.
Есть кстати у Дудина и такие стихи, про безымянных солдат.
О чем эти стихи? О солдатах, которые воскресая вспоминают свои имена. Не просто вспоминают, а называют свои имена, заново собираясь в давно погибшую роту. В том и непобедимость России, что в ней воюют погибшие , каждый раз воскресая, и вселяясь в живых, что и рождает немного святое и страшное ощущение русской земли, полной погибших за Родину, похороненных в ней.
Некрупный но за то подлинный поэт?
Да, можно сказать и так, я бы не стал спорить с такой формулировкой. Но и его «некрупность», «обычность», или «невеличие» как будто бы созданы лишь для того, что бы указать на величие русского человека, на его глубокую, великую, глубоко чувствующую душу, в которой таится любовь, к земле и людям, чуткость к природе, и открытость Господу. Словно в его образе есть род христианского умаления. Умаления (уменьшения) себя в пользу величия русской земли, в пользу величия русского человека.
Как заметила однажды мне Елена Шварц, что бы быть гением, нужно быть пустым…
И заметила она это точно, ибо гении лишь проводники, и медиумы, а как люди они мертвы и пусты. Интересны, может быть, лишь не до конца воплотившиеся, неудавшиеся гении, и таланты. Просто талантливый человек не пуст, и не мертв. Он кого- то любит, любит жизнь , чем- то живет, земным. Да и святой - не пуст. Святой человек - наполнен любовью к Богу. Про Михаила Дудина можно сказать, что он талантливый и святой.
А что сказать о поэзии Михаила Дудина?
Даже не знаю и сам, что бы я сказал, если бы из ностальгии не взял книгу Дудина в руки. Казалось бы для меня это странно, как для поэта, относящегося с чувством некоторого недоверия к официозу, тем более официозу советскому, как для поклонника неформальной литературы, близкой к кругу Бродского, Седаковой, Кривулина и Аронзона. Однако, и эта волна давно ушла в прошлое, и очень мало кто читает Аронзона.
А прошлое не только мирит но и роднит .
Что меня приятно поразило, открыв сборник Дудина я вдруг сразу же понял, что это простая, но настоящая поэзия, по ходу чтения, заметив , что это не есенинская (в смысле Рубцова) а, скорее, гумилевская, более благородная традиция . Во первых, у Дудина классический по гумилевски четкий стиль, в котором правда, есть что- то иное чем у Гумилева, что- то более простое, деревенское, но не в есенинском смысле, а скорее в смысле Роберта Фроста. Сам Дудин родом из крестьян, человек с очень русским лицом.
Однако, и Роберт Фрост был крестьянином.
А помимо этого родства, оказалось что есть очень пронзительные стихи у Дудина. Если признаться, раза три вздрогнул, пока читал (что случается со мной, очень нечасто.) Да и как не вздрогнешь читая например такие стихи: Какая ты смешная, право, Походкой легкою, как дождь, Чтобы не сделать больно травам, Почти на цыпочках идешь. А я оглядываюсь ради Твоей судьбы, тебя любя, Мне кажется, что кто-то сзади Стоит и целится в тебя.
Вздрагиваешь на эти стихи, на точность попадания.
Словно бы в тебя выстрелил кто-то, и перед тобой стояла эта девочка. Понимаешь, что это не просто невротические стихи о любви, или о девочке, а что в этих стихах дана сжатая формула опыта, трагического опыта войны. Формула сжатая, непреклонная и лаконичная. Как формула Судьбы. В стихах Михаила Дудина, вообще, очень много тревоги.
И это не навязчивая тревога современного невротика.
Это не тревога страха, это тревога любви. Тревога любящего отца о своих детях, и любящего дедушки о своих внуках, которые не должны узнать то что узнал их дед , или их отец. Есть и другая тревога в стихах Дудина, в которых звучит и вопрос о человеке. Это добрая тревога. Что нам может сказать эта тревога? От чего пробудить? Сейчас очень много говорится о преодолении человека, это стало модным после Ницше.
Порой хочется возразить таким авторам.
Хочется просто подойти и сказать черноволосой девушке с Эволой под мышкой: уважаемая, Вы вначале матерью станьте, а потом преодолейте в себе Ваше эго, любовью к Вашему ребенку. Ну, или сироту усыновите, (удочерите) . Хочется подойти к молодому традиционалисту и вынув из его уст – недокуренный с марихуаной косячок, сказать ему примерно следующее: Дорогой Паша. Вначале человеком станьте, а не пришельцем с Марса из книги Брэдбери.
А потом, уже подумайте о преодолении человека.
Преодолеть себя можно и в сторону Люцифера и черта рогатого, потому что преодолеваем себя мы лишь снизу, а не сверху от Господа. От Господа мы можем лишь преобразиться, преобразив человеческое до уровня Христа. Конечно до Христа высоко сказано, но речь идет о самом постепенном, неторопливом, как опыт молитвы, или поэзии. Нас ведь не торопит Господь, если мы хотя бы на природе в одиночестве сидим на берегу реки, или если находим минутку для Ближнего. - Не торопит... А когда и кто нас торопит?
Впрочем, вернусь к Дудину.
Знаете, о чем я подумал? Читал я вчера каких-то православных патриотов. И почему то впервые года за три хотелось купить бутылку водки, и стать злым. Под водкой я меняюсь. Я становлюсь не пьяненьким, а волевым, очень четко формулирующим свое отношение к людям и явлением. Потому что очень злой я под водкой, становлюсь.
А читаю Дудина, в которых и слова о Христе нет.
А все его образы о Христе. И знаете, какое чувство испытал? Вышел я на балкон, а тут эти деревья. И мне почему то, захотелось попросить у этих деревья прощения. Я ощутил вдруг, что им больно за нас. А что же это за чувство такое, когда после стихов хочется прощения у деревьев просить, у земли русской просить прощения? Комплекс вины за то что не сохранили СССР?
Именно за СССР воевали эти поэты фронтовики.
Да, и это, тоже...Но есть и еще, что-то более глубокое, невыразимое. Понимание, что эта русская земля создана лишь для такого отношения к ней, отношения дудинского, и до этого отношения нужно дорасти. Впрочем, стихи Дудина не только напрягают, они и как то свято успокаивают.
Потому что в них много доброты.
А еще стихи Дудина приятно открыть, потому что они звучат мягко. Не просто мягко, а в том смысле, в каком кротость сестра святости, а мягкость сестра поэтического дара. Даже ранний Маяковский мягок, и поэтически эластичен, и гибок. Звучит жестко все негнущееся и тупое, как китайские музыкальные центры эпохи 90х, например…
Или, как что -то напоминающее современный авангард.
А стихи Дудина иная, старая традиция. Помимо Гумилева, есть в стихах Дудина – и что-то роднящее его больше с Тарковским, чем со Слуцким. Стих Дудина это прежде всего поэтически философское осмысление феномена жизни, и природы, любви и космоса, поэзии и суровости жизни. Но подано это все как-то мягко. Проникновенно. Как в песне о снегирях например...
Но в этой мягкости ощущается большое напряжение.
Даже искушенного в поэзии человека поэзия Дудина не оставит равнодушным. В поэзии Дудина может быть нет «шедевров», но некоторые его стихи не уступят и Арсению Тарковскому, говоря о лучших его стихах. Поэзия требует внимательного подхода, особенно поэзия поколения Михаила Дудина, поколения во многом неоткрытого.
Михаил Дудин ленинградский классик – русской поэзии .
- - - - -
P. S.
ИЗ НАСЛЕДИЯ МИХАИЛА ДУДИНА
* * *
И. Т.
В моей беспокойной и трудной судьбе
Останешься ты навсегда.
Меня поезда привозили к тебе,
И я полюбил поезда.
Петляли дороги, и ветер трубил
В разливе сигнальных огней.
Я милую землю навек полюбил
За то, что ты ходишь по ней.
Была ты со мной в непроглядном дыму,
Надежда моя и броня,
Я, может, себя полюбил потому,
Что ты полюбила меня.
1947
КРАСИВОЕ УТРО
Мне приснилось, что ты погибала,
Но на помощь меня не звала.
За хребтом океанского вала
Грохотала беззвездная мгла.
Ураган, разгоняя воронку,
Захлестнул полуостров на треть.
"Подожди,- закричал я вдогонку,-
Мы ведь вместе клялись умереть!"
И проснулся. И как бы украдкой
Оглянулся в тревожной тоске.
Ты дышала спокойно и сладко
На моей занемевшей руке.
И доверчивость легкого тела,
Как волна, омывала коса.
А за окнами пеночка пела,
И со стекол сходила роса.
1967
* * *
Лежала женщина. Лежала
В снегу на взятой высоте.
Торчала рукоять кинжала
В ее округлом животе.
Мела метель под Старой Руссой
Вдоль укрепленной полосы
И шевелила космы русой,
В морозном инее косы.
Лежала женщина. Лежала
У бездны бреда на краю.
И мертвой мукою рожала
Живую ненависть мою.
1967
* * *
Гремят над землею раскаты.
Идет за раскатом раскат.
Лежат под землею солдаты.
И нет безымянных солдат.
Солдаты в окопах шалели
И падали в смертном бою,
Но жизни своей не жалели
За горькую землю свою.
В родимую землю зарыты,
Там самые храбрые спят.
Глаза их Победой закрыты,
Их подвиг прекрасен и свят.
Зарница вечерняя меркнет.
В казарме стоит тишина.
Солдат по вечерней поверке
В лицо узнает старшина.
У каждого личное имя,
Какое с рожденья дают.
Равняясь незримо с живыми,
Погибшие рядом встают.
Одна у нас в жизни Присяга,
И Родина тоже одна.
Солдатского сердца отвага
И верность любви отдана.
Летят из далекого края,
Как ласточки, письма любви.
Ты вспомни меня, дорогая,
Ты имя мое назови.
Играют горнисты тревогу.
Тревогу горнисты трубят.
Уходят солдаты в дорогу.
И нет безымянных солдат.
1969
ПЕСНЯ НЕЗНАКОМОЙ ДЕВОЧКЕ
.
Я нес ее в госпиталь. Пела
Сирена в потемках отбой,
И зарево после обстрела
Горело над черной Невой.
Была она, словно пушинка,
Безвольна, легка и слаба.
Сползла на затылок косынка
С прозрачного детского лба.
И мука бесцветные губы
Смертельным огнем запекла.
Сквозь белые сжатые зубы
Багровая струйка текла.
И капала тонко и мелко
На кафель капелью огня.
В приемном покое сиделка
Взяла эту жизнь у меня.
И жизнь приоткрыла ресницы,
Сверкнула подобно лучу,
Сказала мне голосом птицы:
- А я умирать не хочу...
И слабенький голос заполнил
Мое существо, как обвал.
Я памятью сердца запомнил
Лица воскового овал.
Жизнь хлещет метелью. И с краю
Летят верстовые столбы.
И я никогда не узнаю
Блокадной девчонки судьбы.
Осталась в живых она, нет ли?
Не видно в тумане лица.
Дороги запутаны. Петли
На петли легли без конца.
Но дело не в этом, не в этом.
Я с новой заботой лечу.
И слышу откуда-то, где-то:
- А я умирать не хочу...
и мне не уйти, не забыться.
Не сбросить тревоги кольцо.
Мне видится четко на лицах
Ее восковое лицо.
Как будто бы в дымке рассвета,
В неведомых мне округах,
Тревожная наша планета
Лежит у меня на руках.
И сердце пульсирует мелко,
Дрожит под моею рукой.
Я сам ее врач, и сиделка,
И тихий приемный покой.
И мне начинать перевязку,
Всю ночь в изголовье сидеть,
Рассказывать старую сказку,
С январской метелью седеть.
Глядеть на созвездья иные
Глазами земными в века.
И слушать всю ночь позывные
Бессмертного сердца. Пока,
Пока она глаз не покажет,
И не улыбнется в тени,
И мне благодарно не скажет:
- Довольно. Иди отдохни.
1967
ВДОГОНКУ ПОСЛЕДНЕЙ КУКУШКЕ
Такое лишь в мае бывает:
Кукует кукушка весь день,
Хоть тысячу лет насчитает,—
Загадывай, если не лень.
Кукует кукушка на воле
И славит земную красу,
Зеленое чистое поле
И синюю речку в лесу.
И спорится трудное дело,
И в деле душа не грустит.
Оглянешься — поле поспело...
И утро капустой хрустит.
А там подступает забота
Зимы на холодной заре.
...Но даже воробушка что-то
Не слышно в моем ноябре.
Продутая ветром опушка
Со всей подоплекой видна.
Жестка, как подошва, подушка,
И ночь, как столетье, длинна.
Давно уже откуковала
Кукушка моя не спеша.
И жалко сегодня, что мало
Весной загадала душа.
1972
