Мы с тетей Таней поднимались по ступеням крыльца. Я решил не расспрашивать ее сразу же. Думаю, она немного устала от всего этого, да и встала она сегодня, несмотря на тяжелые прошедшие дни, довольно рано. Все равно она сейчас всем все расскажет, ни к чему ее заваливать вопросами почем зря. «Не беги впереди телеги», – так всегда говорила бабушка. Когда мы вошли в дом, мама и Вера, уже стоявшие у стола, вопросительно взглянули на Таню.
– Ну что?
– Щас, Верочка, не спеши, дай я разденусь, чаю налью и все скажу.
– Чайник еще не остыл, на плите бери.
– Щас... Щас... Подожди, сапоги окаянные... Не снимаются!
Тетя Таня, с трудом стянув сапоги, сразу подошла к умывальнику, взяла кусок мыла и начала рассказ:
– Ну, в общем, не знаю я, что тут за чудеса происходят, но уже всех на уши успели поднять.
–А что случилось-то?
– Дак вон, мужики с ночных-то поисков под утро вернулись, глаза напуганные, Генка никакохонький.
– Пили, что ли?
– Ну конечно!
– Ой, как хоть не боятся ночью пить в лесу.
– А вот! Теперь будут бояться!
– Что случилось?
– Ну, дак началось все с того, что пока бродили, слышали, как кто-то орал в лесу.
– Еще не легче!
– Говорят, женский голос, четкий женский голос, да так верещал, словно убивали. Говорит, стояли... Как услышит – и аж волосы дыбом стоят!
– Батюшки...
– Вот! И сколько ни ходили, все никак никого найти не могли. Говорит, раз первый-то услышали, так сразу побежали, мало ли кто, думали, а бегут – и ничего, а потом дальше, а потом в другой стороне. И как издевается!
– Да что ж это такое-то? Кто кричал-то?
– А кто его знает... Главное, что как будто кто-то водит их, знаешь, специально! То подальше в болото, то слева, то справа – как запутать хочет.
– Ну и ужасы!
– Потом Генка достал, с собой у него заначка была, да чувствую, до этого они еще хорошенькими были, а потом и продолжили еще по сто.
– А кто ж это кричал-то?
– Ты слушай, они пока сидели и выпивали, а были уже забредши на второе болото!
– Батюшки, в такую-то далищу, да в потемках, как еще не сгинули там!
– Дак, видимо, пока на крики-то бежали, искали – так и забрели. И слушай, выпили они там, уж не знаю много или мало – теперь ведь не скажут. И услышали, как со стороны Либежгоры бубенчики звенят.
– Да что ж это такое-то?
– Они сначала не поняли, думали, что еще такое, может, корова чья заплутала? А потом как вспомнили всякую жуть, да как побежали еще дальше, вглубь.
– Ничего себе!
– Вот весь колхоз, считай, на собрании был, все сидят и ушами хлопают. А Генка-то и рассказал, что как упал, на кочке, видать, споткнулся болотной, так глянул назад и увидел, что между деревьев, там, в темноте, прямо по болоту тройка мелькнула.
Я стоял у окна и слушал разговоры за спиной. Вся эта история, несмотря на то что была мне уже знакома, воспринималась так же ярко, как и пятнадцать минут назад. Представляю, что в этот момент творилось в голове у моей мамы и тети Веры. Часть их сознания не хотела верить во всякие сомнительные истории, приключившиеся с любителями выпить, другая часть рисовала в испуганном воображении ужасные картины.
– Он как вскочил, как заорал, и всю дорогу, они пока через болото бежали, он уже не в себе был, песни орал, крестился. Не знаю, говорят, к пяти утра только до Кривого вышли, да и то хорошо, Колька, брат его, все уворачивал их на дорогу в обход, а так бы ушли еще глубже да и не вернулись бы.
– Может, перепил до беленькой?
– Да вот о том и спор был, а ведь они там втроем сначала... А Манины-то Валера с Колей и дядь Васей позже же подошли. А ведь у Васеньки собака была ж взята, до того, говорит, извелась, что пришлось ее обратно возвращать. Они выпили, да вот он и ушел с Буграками, а эти опять втроем остались. Дак пока глушили там водку, черт его знает, не перепили ли.
– Да вот и я о том же.
– Ну, дак что б там ни было, а с полутора литров такого не мерещится, да и говорит, как стеклышко были, пока не отпустило их со страху, в Кривом, говорят, к кому-то там постучались, им по стопке еще налили, да и ушли пешком до деревни. Говорят, больше не пили.
– А врут, может.
– Вот не знаю, что врут, а что нет, а Орловы-то слышали, как Генку ночью тащили пьянехонького до дому к себе. Два-то брата акробата еще на ногах стояли, а Генка во всю глотку орал песни про красную армию.
– Ну, точно, значит, хорошо они там уделались.
– Ну, а то ж, дак ведь все равно ты б видела его. Сам не свой. Еле разбудили сначала, а как проснулся, дак опять лицо побелело, слова сказать не мог, пока не налили.
– Вот так и дошел до белой горячки.
– Может, и так. Но ты б видела, чего все и собрались, уши развесив, он все убеждал что там-то ни в одном глазу, как крики-то появились, они только для храбрости, а потом уж и вовсе чуть умом не тронулся, песни пел, говорит, чтоб совсем ума не лишиться да хоть как-то держаться.
– А что он один-то, а остальные?
– Да тоже видно, что пили. Молчат, говорят, тройки видеть не видели, но как звенело кругом – все слышали лучше некуда. Сначала-то еще и не испугались – не поняли, хотели пойти проверить, а потом как все страх подкатывал, чувствовали что что-то нехорошее, как в глотке застряло.
– Они-то тоже ведь пили. Может, все там и перепили до чертей. Как еще из леса вышли...
– Вот это не говори, действительно повезло, а то бы в болотах там сгинули.
– Зато и тройки там у них в болотах да крики всякие.
– А вот крики-то нет. Это многие слышали. Люсенька Друг даже выходила поглядеть, да Таня бригадирша тоже, думали еще, мол, беда какая случилась, кто там так орет-то?
– И кто ж так кричал, может, они сами и кричали?
– Да ну тебя! Там же еще заспорили, в лесу когда ходили, Валерка им все говорил: «Выпь это, выпь!» А другие говорят: «У нас выпей отродясь не было ни здесь, ни даже рядом».
– Мда, ну и чудеса, что и за чертовщина?!
– А теперь другая новость.
– Что еще?
– Нашел на делянке у Либежгоры Васенька следы.
– Ой, может, нашей?
– Говорит, что точно нашей.
– Ну, значит, там она?
– Не ясно, говорит, следы возле пенька прямо. Сидела на нем и вертелась чего-то.
– И?
– И теряются тут же. Как сквозь землю провалилась.
– Да как такое возможно?
– Значит, плохо смотрел?
– Вот уж не знаю, теперь туда еще пойдут, да думаю, и мы тоже сходим.
– Да, конечно, вторые сутки ведь пошли, а следы свежие?
– Нет, говорит, что как раз вечера-позавчера, дождем ночным уже намыло, но все равно видно, что тут вертелась, а потом все! Куда девалась – неясно!
Я все еще стоял у окна и слушал. Домашние, немного успокоившись, повели разговор о том, что решили на совете. Сегодня перерыв, а в дальнейшем никому кроме опытных групп охотников глубоко в лес не ходить. До следующего лета. После обеда, со слов тети Тани, они договорились еще раз собраться, чтобы более подробно обсудить возможность продолжения поисков. Но я чувствовал, что в их настрое были отчаяние и сомнения. Похоже, люди уже не особенно верили в то, что наша бабушка может быть жива. Я и сам не знал, разумно ли верить в такое. Третьи сутки в осеннем лесу, на болотах для пожилой женщины, без воды и еды. Быть может, она действительно уже умерла, и все тут? А все наши поиски, быть может, это всего лишь нежелание смириться с действительностью, неспособность принять горе? Мне кажется, мы все об этом задумывались хотя бы раз. Разговор за моей спиной вяло перешел на проблемы хозяйства. Еще обсуждали, что было бы нужно все же сходить еще до обеда к Либежгоре, пока есть такая возможность. Посмотреть следы и еще покричать бабушку на всякий случай.
***
Чтобы не чувствовать угнетенную атмосферу дома, я решил воспользоваться случаем и пойти в гости к соседу деду Коле, а после еще и за ребятами зайти. В конце концов, деда Коля сам приглашал меня в гости на чай, а для меня это была еще одна возможность послушать удивительные истории о древних временах, которые из-за последних событий казались ожившими и совершенно реальными. Пока я собирался, мама попросила меня выпустить с внутреннего двора избы Тиму. Обычно он гулял каждый день, но в последнее время эта традиция немного нарушалась, вчера его замучили поисками, а сегодня еще не выпускали. Выполняя мамину просьбу, я краем уха услышал разговор о том, что же теперь делать, а если точнее – идти к Воробьихе или нет. Еще до меня долетела брань в адрес моего дяди Юрки, которого начинали ненавидеть за то, что он даже в такой тяжелый момент находится неизвестно где и до него никак не дозвониться.
Не сумев расслышать толком суть диалога, я вышел в коридор. Там, пройдя в привычной темноте до двери во внутренний двор, я скрипнул дверными петлями, подпер дверь осиновым поленом, лежавшим рядом, и начал спускаться вниз по лестнице. Спустившись и продолжая двигаться в почти такой же кромешной темноте, я по памяти добрался до нужной двери, за которой уже рвался наш старый пес, и приготовился, отвернув заложку, моментально спрятаться. Я делал так с детства: рывком дергал отпертую дверь, прижимался к стене и как можно быстрее прикрывался все той же дверью. Мне пришлось придумать это, чтобы Тима, некрупный, но игривый, не сбивал меня с ног, выскакивая через открытую дверь. Иначе я оказывался на прогнивших досках пола, при этом еще мог удариться о расставленный рядом инвентарь, а заодно опрокинуть аккуратно сложенную поленницу. Такие встречи всегда заканчивались разбитыми в кровь коленками и отметинами на руках и теле, которые потом долго заживали. Относительной удачей считалось, если на меня хотя бы не падали вилы или лопаты, больно задевая по голове и оставляя синяки. Сейчас я уже не был маленьким мальчишкой, и мне еще меньше хотелось лицом к лицу встречаться с едва ли не обезумевшим от радости псом, как бы я ни любил его. Поэтому, открыв дверь отточенным движением, я тут же скрылся за нею и ждал, пока пес пролетит мимо меня по лестнице в коридор и на улицу. Тима попытался сначала все же добраться до меня, радостно повизгивая, на что я ему ответил скудное: «Привет–привет». Через пару секунд он бросил это занятие и помчался вверх по лестнице в коридор. И тут меня осенило, что я не закрыл дверь в избу.
– Черт... – Произнес я вслух и, оттолкнув дверь, побежал к лестнице. На пути мне попались грабли, о которые я споткнулся, зацепив еще и поленницу. Уже поднимаясь по лестнице, я услышал звон посуды, ругань тети Тани и глухие удары полотенцем – понятно, по чьему горбу. Выбравшись в коридор, я увидел, как из двери вылетает кот Василий, а вслед за ним, сметя все половики, и Тима. Через секунду послышалась громкое хлопанье входной двери на крыльце. «Опять его по всему огороду ловить», – подумал я и направился в дом, чтобы оценить принесенный ущерб.
– Ты чего дверь-то не закрыл?
– Да что-то вылетело из головы...
– Как сумасшедший, не знаю, что и за пес такой придурочный.
– Ну да, это... Тань, он там еще и поленницу зацепил опять.
– Опять?!
– Ну да, – соврал я.
– Ну, погоди... Щас я ему этой же кастрюлиной и наколдычу!
– Да он за Васькой убежал уже. Не надо. Я сам его на цепь посажу.
– Посадишь?
– Конечно.
– Иди скорей, пока он не начудил опять там что-нибудь.
– А ты куда, Вера? – Спросил я.
– Я? Да сейчас приду, пойду с людьми поговорю-пообщаюсь.
– А можно я с тобой? Вот только Тимку поймаю, пока он не убежал куда-нибудь на деревню.
– Не, не нужно. Я сама. Лучше потом пойдем вместе, на собрание, хочешь?
–Точно! Давай!
С этой мыслью я вышел с крыльца, аккуратно прикрыв дверь и так же тихонечко направился в сад, чтобы отловить нашего неугомонного четвероногого друга. В поисках Тимы я обошел баню и застрял у кустов черной рябины, которую я обожал и которой я так редко мог насладиться. Ведь обычно, когда она цвела, я уже, к сожалению, сидел за партой. Все, что я успел заметить, это как мимо меня пробежал Васька. В ту же секунду я был сбит с ног, и пес полез облизывать меня, пребольно царапая при этом когтями. Мне пришлось приложить немало сил, чтобы суметь подняться. Одной рукой я придерживал пса за шею на расстоянии от себя, а другой вытер лицо.
Через некоторое время, когда старый пес уже успокоился, я добродушно трепал его за шерсть и прогуливался с ним по саду, не спеша саджать его на цепь. В конце концов, он уже был стар и очень быстро выдыхался. Еще чуть-чуть – и он должен был покорно прилечь где-нибудь в уголке, чтобы провести остаток дня, наблюдая за окружающей обстановкой.
– Что? Скучно тебе небось в этом свинарнике жить?
Мы держали его в старом загоне внутреннего двора, раньше там жили свиньи. Он был встроен в часть сруба избы, а поэтому был не так уж плох для Тимы. Хотя у некоторых моих одноклассников, которые держали собак в Ленинграде, были, конечно, совсем другие условия. Иногда мне хотелось, чтобы и Тима так жил. Но я понимал, что это не нужно ни ему, ни уж тем более окружающим. Ведь он был чисто деревенским псом, и появляясь в доме, начинал есть все что попадалось на глаза. Начиная с помоев в ведре, заканчивая дорогой колбасой со стола, обувью и котом Васькой. Хотя я, конечно, преувеличиваю. Кота он никогда не кусал. Как показал многолетний опыт моих наблюдений, за Василием он гонялся лишь для того, чтобы зажать его где-нибудь в углу и начать облизывать. Васька уворачивался как мог и решительно избегал встреч с одуревшим от пребывания в свинарнике псом. Хотя я не раз видел, как Васька валялся неподалеку от Тимы, когда тот, уже утомившись, спокойно сидел на цепи, обращая внимание лишь на прохожих. Еще минут через десять я позвал старого пса, и тот послушно пошел за мной из сада к крыльцу, где я посадил его на цепь.
Я вошел в дом за пирожком и от скуки спросил у мамы:
– Слушай, мам, а здорово было бы, если бы Тима жил с нами в Ленинграде, а?
– Нет уж, вот только этого не хватало.
– Ну-ну, – протянула тетя Таня с кухни. – В коммуналке ленинградской только этого припадочного и не хватает! В аккурат все верх дном перевернуть.
– Ну, может, он от такого у нас и такой припадочный, что в свинарнике живет.
– А где ему – в хоромах, что ли, царских жить?
– Ну нет, я имел ввиду, что вот есть же городские собаки, у многих они в квартирах живут и совсем себя так не ведут.
– Ну, дак то городские... А этот деревенский. У него ж как полено в жопу запихнуто. Он же ничего в своей жизни, кроме как котов гонять да шаланду свою по ночам открывать, не умеет.
– Ну, если его с детства воспитывать, то может, все и по-другому было бы. Есть же всякие эти... Собаководы, там, или дрессировщики...
– Ну, это же совсем другое. – Вставила мама.
– Может, ему просто будку надо сделать, чтобы он все время на улице был, может, так он попривыкнет и спокойнее себя вести будет.
– Ага, чтоб его волки сперли? Ты забыл? Хотя ты-то еще маленький был, не помнишь...
– Что не помню?
– Когда волки зимой-то по деревне ночью бродили и с голодухи всю скотину крали... С крыш на людей бросались.
– Как?..
– Как-как! Молча! Хлева проламывали, медведя тогда еще с берлоги-то выкопали. И вон Нинку Болотовых в ту же зиму-то перед новым годом в аккурат и загрызли.
– Человека съели? Я слышал, что это бывает очень редко.
– Ну, вот тебе и редко!
– А как это произошло?
– Ну как, они с Колькой ведь, Рита, не помнишь?
– А?
– С Колькой ведь, говорю, гуляли-то? Нинка-то?
– А... Да, до Горки они шли, кажется.
– Ну да, зимой той лютой.
– Лютой? Холодно было, что ли?
– Да что холодно, брось ты. Понятно, что оно холодно. Лютая, потому что волки с голодухи попёрли.
– В деревню?
– Ну а какжно! Собак у всех вытаскали! Вот тебе и будка. У всех, кто в деревне, кто за Горкой был, у всех повытаскивали.
– Прямо из будки, что ли?
– Да! А у тети Люси – помнишь, Таня? Тоже ведь утром вышла и кровавый след от будки до самого леса.
– Да-да! Было, с будок у всех, у кого на цепь посажены были, с цепей собак и посрывали да в лес утащили.
– Мда уж, а что с этой Ниной?
– Гуляли они! С Колькой!
– Да, с клуба как раз шли вроде. Шли и видели как огоньки-то красные рядом бегали.
– Огоньки красные?
– Ну! Глаза у них всегда светятся! А ты не помнишь, как вы с мамой один раз под новый год с автобуса поздно возвращались? Какой год – позатот вроде?
– Ну да, позапрошлый.
– Ну вот.
Я действительно вспомнил, как мы шли в темноте поздним вечером через все те же леса, от автобусной остановки в соседней деревне. И всю дорогу, пока мы шли, по бокам мелькали красные огоньки, словно угольки от горящей папиросы. Только эти огоньки перемещались с очень большой скоростью. Кругом, то с одного боку, то с другого, а иногда появлялись и сзади. Я не знал, что это, а мама не оборачивалась, лишь смотрела вперед и просила меня идти как можно скорее. Наверное, она была сильно напугана, а я не обратил на это внимания, потому как и сам испытывал страх, смешанный с любопытством, при виде этих огоньков. Лишь когда мы уже пришли в деревню и рассказали об этом людям, деревенские мужики с видом бывалых знатоков рассказали нам, что это волчья стая преследовала нас. После этого мне стало действительно не по себе. Но нас уверили, что волки почти никогда не нападают на людей, только в голод. И что нынче их можно не бояться, хотя то, что они преследовали нас стаей, – нехороший знак.
– Вот так же, шли, да огоньки то тут, то там.
– И?
– Шли, она-то сразу испугалась, говорит, давай скорее.
– Да оба они испугавшись были. – Добавила мама.
– Ну, не сильно, видать. Так-то хотя бы на дерево, может, залезли бы.
– Да, может, и не тронули бы их.
– А так скорее шли... И все.
– И?
– Ну и все… Колька рассказывал, что только вот говорили о чем-то, он отвернулся, потом голову поворачивает – и только серое вместо Нинки. Что-то промелькнуло, скрежет, рык, ой, слов нет!
– Ужас, как вспомню его!
– Он в сторону-то отпрыгнул и только и видел, как ее уже драли, она и вякнуть не успела – ни крикнуть, ни звука подать.
– Еще ведь сказал, что один волк прям встал перед ним и рычать начал.
– Вот он и побежал. И всей истории конец.
– Как же так? А почему он не попытался ее отбить?
– Окстись, кого отбивать-то! Это вот парни тогда молодехоньки тоже его корили, что струсил, сбежал!
– Он потом сам этого не вынес и уехал отсюда навсегда.
– Ага, этот тут на печи лежать да советы давать каждый горазд. А посмотрели бы, как такие там оказались, сами бы быстрее всех убежали.
– Да и как отбить, ты что? Не собаки же, драться с ними, что ли, станешь?
– Тут с псиной-то не справиться! Полхаты разнесет, пока ты ее лупить будешь. А там волков стая.
– Да так же как ее, пикнуть не успел бы, сразу бы за глотку, и там же в снегу и остался бы вместе с ней. Хорошо еще, за ним не погнались.
– Во-во, а тогда молодежь тоже его все – «Прощенья тебе нет!» да «Трус!» Все на его совесть смерть ее вешали, оно хорошо-то, ширинкой да языком трясти – не хозяйство вести!
– Страшная зима была тогда.
– Вот и Тиму твоего, сколько раз возле избы ходили, все вытащить пытались. Он даже не лаял, все скулил только.
– Да, помню, мы с тобой еще на улицу с огнем выходили.
– Вот, а ты его в будку. Вот и не было бы твоего Тимы.
– Да, страшно было, еще майор ведь говорил тогда всем, чтоб за скотиной даже не смели выходить! «Если услышите, как рядом бродит кто или скотину дерет, двери и окна все на засовы и сидите до утра!» Несколько человек ведь задрали тогда в окрестностях.
– Дак они на крышу забирались: сумасшедшие, видно, с голоду.
– Волки? На крышу? Как?
– А кто его знает, на крышу забирались и в хлеву проваливали ее, а потом еще и обратно со скотиной выбирались.
– Да как такое может быть?
– Вот так, не раз видели: в хлеву крыша проломлена, по стенам кровища, на крыше следы, а там и по снегу в лес.
– Вот это зверье.
– Ну, а тебе о чем, они так же и в Кривом бабку какую-то загрызли, та вышла ночью скот проверить, и с крыши видать на нее и... За шею, тоже и пикнуть не успела.
– Да, еще соседи весь вечер в окна таращились и ничего так и не увидели, только наутро и узнали.
– Ой, как вспомню... Выходили мы, царица небесная! Тряпки на палки намотали, да подожгли. Помню, вышли и махали все с криками: «Эй, пшли вон отсюдова! Нечего у нас шастать, не дадим мы вам Тимку!»
– И следы, Таня, помнишь?
– Ну! И следы одни, в аккурат возле окошка его, хорошо еще окно под свиней маленькое сделано было, под кормежку, чтоб не высовывались.
– И Тима твой там скулил. Обоссавшись небось.
– А то бы и к нему залезли!
– Дак… – Тут Таня тихо засмеялась. – Еще Витька, прибежал с ружьем помнишь?
– Да-да, перепуганный, орать у избы начал.
– «Вы живые там, бабоньки?» – Говорит. Хоть не испугался пойти проверить-то.
– Да, видимо, услышал, что мы орали, да увидел в окошко, как огнем махали. Страшная зима была.
– Ну, а то ж, как взбесились, ведь медведя выкопали с берлоги!
– Медведя – волки? И смогли управиться с ним?
– А какжно? Что целой стае с одним медведем-то не справиться! Просто это же надо до того осатанеть, чтоб аж с берлоги медведя достать.
– Никогда бы такого не смог подумать. Волки медведя задрали…
– Вот! А ты говоришь – в будку! Оттого и избы у всех высокие да крепкие, со ставнями, да на засов всегда ночью запирают.
– Помнишь, все время спрашивал у меня, почему ночью всегда дома двери на засов запирают? Вот тебе и ответ.
– Это с тех пор, что ли?
– Да ну, брось ты! Оно уж со времен царя гороха! Всегда так было, чтоб никто и не залез, да никакого зла не случилось. Тут ведь не Ленинград! Всякое бывает! И волки тебе, и медведи, да мало ли что еще!
– Мало ли что еще...