Мне не раз приходилось сталкиваться с мнением, что жизненная убедительность героя произведения искусства не связана с наличием или отсутствием в его характере недостатков и слабостей. В подтверждение тому приводились примеры идеальности шекспировской Джульетты или героев фильмов А.Довженко.
Однако, беседуя с молодыми зрителями, я пришел к выводу, что сила воздействия кинематографа на многих из них зависит от временной отстраненности аудитории (во всяком случае – аудитории молодежной) от экранных героев. В идеал прошлого поверить легче. С современным героем дело обстоит куда сложнее. Он живет рядом с нами, быть может, мы с ним даже знакомы. Мы отлично знаем его достоинства и недостатки. И попытка сделать его идеальным вряд ли когда-либо увенчается успехом. Между тем нередко слышатся жалобы – мол, в фильмах о молодежи нет положительного примера для подражания.
А всё же: положительного или идеального? Если идеального, то в лучших картинах о молодых его, в самом деле, нет. Но кто знает, сколько юных зрителей, «недоросших» до понимания красоты Моны Лизы и «старомодных» стихов Лермонтова вместе с Митей из фильма «Сто дней после детства» С.Соловьева прошли трудный путь к открытию для себя мира Поэзии и Добра. Причем Митю или Лену из «Чучела» Р.Быкова не назовешь идеалами. Они реальны, узнаваемы, в то время как «киноангелы» моментально вызывают недоверие и скептицизм у молодежи, очень чувствительной к неправде и фальши.
Но обвинять одних кинематографистов в том, что на экране долгие годы царствовали ангелоподобные молодые люди, которые произносили высокопарные слова хорошо поставленными голосами, было бы неверно. Здесь сошлось многое – цензурные требования, желания значительной части публики… Кроме того, современная тема десятилетиями рассматривалась начальством под самым крупным увеличительным стеклом под названием «как бы чего не вышло». Так что не случайно, что многие яркие фильмы о молодежи 70-х – 80-х были поставлены в ретроспективном ключе.
Разумеется, было бы наивно утверждать, что создание, к примеру, «Подранков» - результат воздействия «внутреннего» или «внешнего» редактора. У художника во все времена была и будет потребность обращаться к прошлому своего поколения. И все же, согласитесь, раньше талантливый российский мастер мог показать острые конфликты и противоречия (особенно, если дело касалось молодежи) только в «ретростиле», рассказывая, скажем, об эпохе 40-х или 50-х.
Вместе с тем, постоянно общаясь с молодежной аудиторией, я убедился, что далеко не все «ретрофильмы» о молодых, пусть даже поставленные на самом высоком художественном уровне, пользуются успехом. Потом понял: причина в недостаточном знании истории. Многие события и исторические фигуры тех лет входили в пресловутые «белые пятна» не только школьных, но и вузовских учебников. В лучшем случае о них рассказывалось вскользь в виде короткой информации. Отсюда, вероятно, трудность, с которой воспринималась иными киноклубниками достаточно жесткая по фактуре картина Сергея Соловьева «Чужая Белая и Рябой».
Об этом фильме много спорили профессионалы, критики и зрители. И, выбирая «Чужую Белую…» для обсуждения в киноклубе, я очень хотел, чтобы она не осталась в стороне от интересов молодежной аудитории. И я не ошибся. Фильм вызвал споры.
Впрочем, и прежде не все участники киноклуба принимали своеобразную поэтику «Ста дней после детства», «Спасателя» и «Наследницы по прямой». Начиная с «Избранных», почерк режиссера стал суровее, и иные сцены казались вовсе непривычными, близкими к натурализму. Быть может, потому обсуждение «Чужой Белой…» началось с резко критического зачина Юрия З.:
- Я в киноклубе бываю редко. Считаю, полезнее ходить в спортивную секцию, чем без движения часами сидеть в темном зале. Но вот сегодня пришел – опять: голод, холод, шпана подзаборная, страсти-мордасти из-за каких-то паршивых голубей… Вы меня никогда не переубедите, и я остаюсь при своем мнении: кино должно быть отдыхом для нервной системы, увлекательным, ярким, зрелищным…
- Не могу согласиться с Юрой, возразила Татьяна С. – Кино нужно не только для развлечения. Думать надо тоже. Но зачем Соловьев показывает столько жестокости? И почему половина фильма снята на цветную пленку, другая – на черно-белую?
- Мы и так слишком долго закрывали глаза на всё жестокое и мерзкое в нашей жизни, - ответил Татьяне Вадим Л. – А чередование коричневых и цветных кадров, по-моему, сделано для контраста между «старым» и «новым» миром Соловьева. Прежним – поэтическим – и нынешним, напоминающим фильмы Алексея Германа. Конечно, режиссер мог сделать в таком плане всю картину, но он, как мне кажется, хочет показать, что и в 1946 году люди иногда были счастливы.
Мнение Вадима нашло поддержку у многих участников обсуждения. В самом деле, в цветных, вернее, светоцветовых кадрах, восхитительно снятых оператором Ю.Клименко, ощутим знакомый поэтический ракурс, меняющих суть обыденных вещей. Так, словно по волшебству, преображается скромная комната, где подросток-казах старательно играет на рояле. А его приятель по кличке Седой, на какое-то мгновение заглянув в стекло соседней двери, видит, как сушит промокшие русые волосы молодая обнаженная женщина. Контуры фигур, кажется, плавятся в световых потоках, струящихся из окон, за которыми слышен дурманящий шум дождя… И такой манящей желтизной окутаны фонари городского сада, и так восторженно сотни блестящих глаз смотрят на экран летней киноплощадки, что даже дождь не силах помешать людскому счастью: 1946 год, позади война, впереди – для тех, кто выжил, - целая жизнь!
Смотришь эти поэтические кадры, и вспоминаются слова одного из героев фильма А.Германа «Мой друг Иван Лапшин»: «вот вычистим землю, посадим сад, и сами в том саду погуляем…». Что ж, мечта сбылась?
Но в одном монтажном ряду с этими сценами возникают черно-белые, вернее, желтовато-выцветшего оттенка эпизоды, вызывающие совсем иные чувства. Отец главного героя – бывший художник, а теперь однорукий военрук – беспомощно бьется в конвульсиях на цементном полу грязного сортира. Окровавленный человек, в лицо и тело которого впилась колючая проволока того самого, еще недавно такого романтического городского сада. Покончившая с собой женщина под белой простыней. Яростная драка подростков возле изуродованного каркаса боевого самолета… В этих кадрах, снятых на контрастных перепадах света и тени, заметно влияние стиля картин А.Германа. Этот мир открывает нам творчество С.Соловьева незнакомой прежде гранью.
И думается прав Вадим: с одной стороны, черно-белые кадры нелегкого и сложного времени, в которое происходит становление личности главного героя – подростка. А с другой – уверенность авторов, что и тогда, как и в любое другое самое трудное время, в мире находилось место для поэзии счастливых мгновений.
Постижение Доброты, Сострадания, Противостояния злу. Говорить об этом языком минорной ностальгии было бы лишь частью правды. И в памяти сегодняшнего Седого, который смотрит на Землю из иллюминатора космического корабля, вспыхивают воспоминания тех далеких лет, когда почти все мужчины небольшого городка были охвачены «голубиной эпидемией».
- Мне кажется, - продолжила обсуждение студентка педагогического, активистка киноклуба Наталья А., - в этих «голубиных страстях» у героев фильма переплелось очень многое: добро и зло, дружба и вражда, любовь и ненависть, мечта о счастье, желание самоутверждения…
- Я бы добавил сюда и стремление хоть в чем-то вознаградить себя за жизненные неудачи, за раны войны, - поддержал Наталью Николай Л. – Ведь война искалечила судьбы многих героев картины.
- Это еще ни о чем не говорит! - возразила Анна Б. – Отца Седого, в прошлом художника, и бывшую актрису война лишила профессии, радости творчества. Остались только воспоминания, фотографии, письма… Но они-то голубей не гоняют! И не способны на подлость. Вспомните, как однорукий отец Седого яростно кричит: «Никто не отнимет у нас права быть порядочными людьми!».
- Думаю, Анна права, - сказала Ольга С. – В конце фильма Седой наконец тоже понимает, как трудно сохранить свои убеждения. Только тогда он по-настоящему становится близок с отцом, который приходит к нему на помощь в трудную минуту. На наших глазах Седой превращается в личность…
Александр Федоров, 1990