Распутин подмигивал, если его покрутить. Вождь Белый Орел прятался на складе бутлегеров, будучи уделан в грибы с шишками. Черная кошка прыгала, переламываясь в сиянии бутылки «Смирнофф» в самую настоящую пантеру. Толстяк оставался толстяком, пиво «Гёссер» красиво переливалось каплями и бегущей водой, а «Ред булл» тогда был вовсе не энергетиком.
Страна наливалась алкоголем так, как будто никогда в жизни его не пила. Трезвяки еще жили, собирая своих клиентов, хотя теперь их везла «скорая». Ментам до пьющих стало наплевать. Пьют – и хорошо, значит и правонарушение не за горами.
«Ройал» видеть не довелось, не говоря, чтобы пить. Ни разу не пробовал «Слынчев бряг», продававшийся в любом ларьке и стоивший как поддельный «Наполеон». Мама, еще работавшая в ОРСе, порой закупалась нормальной водкой, доставляя ее в ящике и у нас в семье никто не травился. У соседей и знакомых случалось. Этикетка и бутылка играли роль большую, чем содержимое. Народ велся на иностранные буквы, как еще лет пять назад не сдирал наклейку-флаг с дешевых солнечных очков. Импортное – хорошее! Выпьешь и, в лучшем случае, будешь блевать по-кошачьи – никто о таком не думал.
В девяносто первом пацаны коллекционировали две вещи: пачки сигарет и банки из-под всякого дерьма. Моей первой стала «Кока-Кола», привезенная с соревнований и подаренная москвичами вместе с пакетиком чипсов, накрошенных соломкой. Второй оказалась вездесущая и продающаяся повсюду упаковка из-под пива «Милуоки Бест», заполонившего все магазины. Продавцы, тускло рассматривая совсем пустые полки гастрономов, составляли икебаны из них, соленых огурцов и морской капусты.
В девяносто втором мои старшие пацаны с бабушкиной улицы на Новый год спокойно прикупили бутылку какого-то ликера. Им было по четырнадцать, но кого это волновало, свобода, демократия, рыночная экономика и обогащение. Где, посреди совсем уж голодного девяносто второго они умудрились найти бабло на дешевое вишневое пойло – черт знает. Нам повезло, даже мне. То ли продукт попался настоящий, то ли бабушкины компоты из вишни растворили любые возможные последствия, но… но мы попросту поблевали за подстанцией, стоя по колено в снегу и глядя на яркие звезды. Дома никого из нас не пронюхали и все прокатило хорошо.
В девяносто четвертом бабушка, наплевав на все условности и вспомнив крестьянские корни, поставила на плиту соковарку и забабахала сколько-то литров натур-продукта. Продукт пригодился для закупки всякого навоза и остального, мужики, работавшие в умирающих окрестных колхозах заценили разномастные бутылки на отлично. А мне досталось две недели августа, пахнущих так густо по-деревенски, что аж в груди сжимало.
Мы с моим двоюродным братцем сперли как-то поллитра. Теплушки были в каждом многоквартирном, там и оприходовали. Проходившие пару раз мимо бабки, наведывавшиеся в свои клетушки подвала, радовались, что мы просто бухаем и плевать хотели на вызов ментов. Бабок было сложно не понять – уважение к старшим улетучивалось сильнее девальвации рубля, а появившиеся беспризорники, случись чего, мстили всем подряд. Как могли, само собой.
Десятиклассникам-нам продавали водку в ларьке у школы, прося покупать в жестяных банках, чтобы не палиться с пузырями. Половина не находила решения умнее, чем накидываться в сортирах, порой просто запивая водой из крана. Есть бабло – держи банку «Тройки», «Золотого кольца» или «Черной смерти», слова никто не скажет. Хозяева и хозяйки ларьков, торговавших алкоголем легко и свободно, расстраивались только одному факту, связанному с нами-молодежью: чересчур многие стали любить наркоту больше православной паленой водки и пива из жестяных банок.
Наши подъезды в девяностых частенько попахивали ссаньем из-за свободной продажи бухла. Порой подъезды еще и смачивались кровью да похрустывали выбитыми зубами. Алкоголь, он такой, да. Минпромторг РФ на прошлой неделе решительно заявил о желании вывести пиво из разряда алкоголя. Сегодня мелькнула новость о возможном поднятии возраста продажи его же, алкоголя, с 21-го года. Что хочешь тут, то и думай.
Больше про 90-ые вот тут, по ссылке