В минувшую пятницу вечером, как вы знаете, я была на весьма торжественном мероприятии - награждении победителей литературного конкурса “Неизвестный Петербург” - и получала там приз. Человек я эмоциональный, поэтому всю ночь после этого уснуть я не могла, как ни старалась, а утром мне нужно было, как обычно по субботам, идти в музей и проводить экскурсии. Что делать: надо - так надо; встала и пошла. Когда я ехала в музей, мне казалось, что это невозможно после бессонной ночи - но нет, оказалось возможным. Когда вы доходите в чем-то до предела под названием "я больше не могу", вдруг выясняется, что вы уже опять можете - вот этим и надо пользоваться в таких случаях. Если вы в этот момент вынуждены много говорить, надо просто пристальнее следить за тем, что произносит ваш язык - а остальное идет как обычно. На все это можно посмотреть и с другой точки зрения: представляете, какой заряд положительных эмоций я получила на церемонии награждения, если этого заряда хватило почти на двое суток без сна? Непременно пишите что-нибудь, отправляйте на конкурс, побеждайте - тогда вы поймете, о чем я говорю.
Но вернемся к музею. В одной из моих групп (а в ней подобрались люди, которые слушали с большим интересом, и меня это "подхлестывало" к эмоциональному "неравнодушному" рассказу) был мужчина самой обычной наружности: чуть моложе меня, широк в плечах, одет очень просто... Во время своего рассказа я видела, что все услышанное оставляет в нем большой след. На лице его отражалась какая-то большая внутренняя работа; я уже умею и люблю наблюдать за такими моментами во время своих экскурсий: в такие минуты мне кажется, что я все-таки не зря по субботам приезжаю в музей. После экскурсии, распрощавшись с группой в самых теплых чувствах, я решила те десять минут, которые были у меня перед следующей группой, провести в тишине: во дворе или в широких коридорах музея. Но до двора я дойти не успела: оказывается, мой внимательный слушатель поджидал меня около выхода. Было очевидно, что он находится под большим впечатлением от увиденного в квартире Пушкина.
- А я вас жду. Могу я задать вам несколько вопросов? - увидев меня, оживился он.
- Да, конечно, - согласилась я, мысленно прощаясь со своей возможностью передышки во дворе. Но мне было очень интересно пообщаться с этим человеком; интерес перевесил желание передохнуть.
- Вы знаете, я раньше как-то и не задумывался о Пушкине. Что я знал о нем из школьной программы? Пушкин - гениальный поэт. Всё. Больше ничччего не знал. Нет, где-то в памяти, конечно, остались названия произведений, которые он написал: "Евгений Онегин", "Дубровский", "Капитанская дочка"... Но о чем там, что им двигало, когда он это писал - я не интересовался. Так, читал, потому что в школе заставляли, стихи даже какие-то учил. Интереса не было, я все делал из-под палки. И почему так получилось - сейчас сам не понимаю… А нынешние дети совсем, наверное, не воспринимают классиков. Знаете, я только сегодня на вашей экскурсии осознал, что он ведь был обычным живым человеком: у него была мать, был отец, была, оказывается, даже сестра...
- Еще и брат младший был, Левушка, просто я о нем не говорила, - вставила я.
- И брат был? Здорово! Раньше я и не задумывался о том, что он жил ведь не просто в Петербурге, а в какой-то квартире в этом городе; писал не просто так, а за столом в кабинете; не просто гулял, а гулял с тростью в руках... Теперь я все это увидел и подумал, как это неправильно, что нам всем в школе твердили о его гениальности, а о том, КАКИМ он был - ни слова не говорили. А ведь когда представляешь человека - пусть даже его давно уже нет - становится интересно, что же он писал, почему он именно ТАК что-то написал, а не иначе. Я и сам этого не ожидал: думал, приду в этот музей, какой-то экскурсовод начнет твердить о гениальности поэта и без устали читать одно стихотворение за другим - и я начну по стене “сползать”. Спасибо вам, что вы этого не делали.
- Пожалуйста, - засмеялась я. - Чтение стихов - не мой конёк; я считаю, что нужно либо ХОРОШО стихи читать, либо не читать их вовсе. Впрочем, несколько четверостиший я всё же осилила для вас. А насчет того, что в школе совсем неверно подходят к… как бы это сказать… преподнесению творчества поэтов, писателей - я с вами согласна. Поверьте, я много думала об этом; легче всего сказать: “Это дети такие, им ничего не интересно”. А можно попробовать разобраться, ПОЧЕМУ не интересно. Та система, по которой нас с вами учили, давно устарела; тут нужно многое менять. И наше-то поколение без восторгов одолевало тернистый путь по изучению творчества классиков, а нынешним детям еще тяжелее - они еще дальше, чем мы, по времени отстоят от той жизни, в которой жили Пушкин, Лермонтов, Толстой. По сравнению со временем нашего детства жизнь стала еще более отличной от той, которой жили классики. У детей мало интереса изучать ТУ жизнь, им в их возрасте нужно и важно освоить, в первую очередь, нынешнюю - а она сейчас очень непроста со своим огромным потоком информации, со своими ценностями. Я не говорю, что не нужно творчество классиков изучать, я говорю, что надо их творчество по-другому преподносить. Видите ли, когда мы с вами росли, была еще эпоха создания “идолов”, лозунгов, нам это было привычно, потому что лозунги были повсюду. Нынешним детям это совершенно непонятно: сейчас ведь, слава Богу, общество от этого отошло, но лозунги остались в учебниках. Там - те же “штампы”, что и в тех книгах, по которым мы с вами учились. Я иной раз диву даюсь, когда беру в руки учебник сына: такое впечатление, что из года в год просто перепечатываются без изменений статьи о творчестве классиков, их биографии. А время-то поменялось, сейчас нужно совсем иначе это преподносить. Посмотрите, что вы запомнили из школьной программы: “Пушкин - гений”. Уверяю вас, и я запомнила тогда немногим больше. Что это? Создание “идола”. Лозунг. И больше в вашей памяти из школьной программы ничего не осталось. В моей - тоже. Вам и в голову не приходило, что за этим может что-то стоять. Мне до определенного времени - тоже, чего греха таить. Сейчас время изменилось: слава Богу, у большинства появилась потребность не лозунги создавать и ярлыки навешивать, а видеть ЧЕЛОВЕКА. Стало вдруг интересно, а что же за ЧЕЛОВЕК был Пушкин или Лермонтов или Толстой, о которых так много твердили в школе. Как он жил? Кого любил? Из какого графина любимое вино себе наливал? За каким столом сидел, когда писал? Узнали это - и захотелось почитать, а что же он написал именно в этом кабинете, именно этим гусиным пером. Вы, кажется, то же самое мне сказали, только другими словами.
- Да-да! Именно это я и хотел сказать! - оживился мой собеседник. - Теперь совсем по-другому и произведения его будут восприниматься, если возьмусь что-то перечитать.
Я внимательно изучала лицо своего собеседника. Он смотрел на меня, но, казалось, сознание его все еще блуждало по комнатам квартиры Пушкина.
- Мне кажется, вам нужно время, чтобы осмыслить увиденное, - улыбнулась я.
- Да-да, вы правы, - согласился он. - Я, честно говоря, в шоке от всего. Одно дело - видеть портрет человека в учебнике литературы и учить наизусть его биографию (Боже, зачем?!!), и совсем другое - побывать в его квартире.
Мужчина на пару мгновений задумался, потом спросил:
- Знаете, в чем я не разобрался? В том, действительно ли любила Дантеса Наталья Николаевна? А если любила, как он-то, Александр Сергеевич, с этим мирился? Что у него в душе-то было?! Это ж как можно жить с женой под одной крышей, детей растить вместе, если знаешь, что она любит другого?!
От переживаний мой собеседник начал комкать в руках свою кепку, сорвав ее с головы.
“Странно, такое впечатление, что я видела этого человека раньше. Какие знакомые интонации! Но где я могла его видеть?” - подумала я, пристальнее вглядываясь в его лицо. “Нет, раньше мы не встречались. Он просто очень похож на Савву Игнатьевича из фильма “Покровские ворота”. Ну надо же! Интонации те же, жесты те же, так же широк в плечах… Удивительно! Кого только не повстречаешь в музее.”
- И, вы знаете, я не разобрался, изменяла ли Наталья Николаевна мужу или нет. Если просто любила Дантеса - это одно, а если еще и изменяла - так это ж совсем другое дело. Это ж совсем… - продолжал тем временем мужчина; чувства его переполняли - так жаль ему было Пушкина, и никакой пошлости тут не было.
- На этот вопрос я не могу вам сказать ничего определенного. До сих пор нет точного ответа: одни считают, что измена была, другие - что ее не было. По крайней мере, никаких свидетельств не сохранилось, так что каждый, кто хочет разобраться в этом, решает для себя этот вопрос сам.
- А вы к какому выводу для себя пришли? Вы ведь для себя это решили?
- Я не могу вам озвучить свой вариант ответа, иначе вы примете его за истину. А ведь я могу и ошибаться. Мне не хотелось бы клеветать на Наталью Николаевну в случае ее невиновности и не хотелось бы снимать с нее вину, если она действительно виновата.
- Но как же для себя я могу ответить на этот вопрос?
“Как можно помочь в этом разобраться? Посоветовать почитать какие-то книги? Нет. Посоветовать почитать переписку Пушкина с женой? Нет…” - мои мысли вдруг стали разбегаться в разные стороны; наверное, сказывались последствия бессонной ночи. Неожиданно из множества обрывков мыслей, как гвоздь, “выскочило” решение.
- Представьте, что вы стоите на окраине города с пистолетом в руках. Мороз, ветер, начинает смеркаться… Напротив вас стоит другой человек, у него тоже в руках пистолет. Расстояние между барьерами - десять шагов. Вы стоите и не знаете, что будет через мгновение: останетесь вы живы или нет. И никто на свете этого не знает. У вас одно желание: чтобы любым способом это скорее закончилось. Вы доведены до такого состояния, что вам уже абсолютно неважно, каким будет исход поединка. Представили?
Мой собеседник утвердительно кивнул головой.
- А теперь подумайте: оказались бы вы в этом месте при таких обстоятельствах только потому, что ваша любимая женщина влюблена в того, кто стоит перед вами с пистолетом в руках? Или вы оказались там потому, что она вам изменила? Когда вы найдете ответ на этот вопрос, тогда для себя вы и решите, изменяла ли Наталья Николаевна мужу.
Собеседник мой рассеянно кивал головой: казалось, мысленно он был там, на окраине города, в морозных сумерках. Глубоко задумавшись, он как-то машинально попрощался со мной, натянул на голову смятую кепку и, резко повернувшись на каблуках, вышел из музея. Я так и не знаю, что для себя решил этот человек...