— Она совсем разговаривать перестала.
— И давно это началось? — он сидит на кухне, скромно сложив руки на ногах. Ждет, когда хозяйка выговорится и вспомнит, что предложила ему чашку кофе. Она стоит рядом с кофемашиной уже несколько минут, бесконечно всхлипывая и рассказывая ему историю своей дочери. Ему не платят за такое ожидание, но он привык выслушивать рассказы людей, считая это неотъемлемой частью работы.
— Что именно?
— Ее молчание. Первые приступы были несколько месяцев назад, я помню, — он учтиво улыбается и старается не напоминать о том, что не прочь выпить обещанный кофе.
— А, это. Неделю назад. Я думаю она специально молчит. Знаете, боиться разговаривать, будто они ее услышат и придут. Вот если она молчать будет — они реже приходить будут. Это правда так? — мать сверлит его взглядом полным мольбы и надежды. Он всегда избегает прямых ответов, губительных для его профессии. Никогда не дарит зыбкую надежду, которая может и не оправдаться. Предпочитает говорить фактами:
— Сложно сказать, каждый случай индивидуален. Это же не болезнь или что-то привычное. Может произойти все что угодно, — он делает паузу и вынужденно добавляет то, что просто обязан сказать, — ну и вы должны понимать. Это вообще может быть не случай моего профиля. Я посмотрю, но признаться честно — переступив порог вашей квартиры ничего необычного я не почувствовал.
Мать смотрит на него и он уже видит, как начинают искрить слезы в уголках глаз. Она готова разрыдаться прямо сейчас, заплакать и потерять единственную надежду, которую сама для себя придумала. Он поднимает примирительно руки и она принимает этот жест за новую надежду, подаренную ей незнакомцем.
— Давайте не будем делать поспешных выводов. Начнем с малого. Я все же выпью любезно предложенный кофе, а вы сходите и посмотрите проснулась ли дочка. Договорились?
— Да, да, конечно, — она быстро закивала и вспомнила, что забыла включить кофемашину. Суета приготовления и извинения заставили ее на минуту позабыть о горе, что пришло в их семью. — Вам с сахаром, Григорий?
— Нет, спасибо.
Григорий аккуратно поднес чашку к носу и вдохнул аромат свежесваренного кофе. Он не любил раннее утро, но мог стерпеть его, если в руках оказывалась чашка ароматного напитка. Его работа предусматривала ранние визиты и он мирился с этой участью как только мог. Женщина, которую звали Ольга Викторовна, подвинула к мужчине поднос с печеньем и другими угощениями, а затем поспешила в комнату к дочке. Куда-то на второй этаж. Это была хорошая, просторная квартира, Григорий в тайне почувствовал укол зависти, когда только зашел сюда. Не то, чтобы его сильно заботило благосостояние и мирские блага, но все же приятно было бы жить в центре города в таких вот "хоромах". Он вынужден был обитать в фамильном коттедже за городской чертой и пусть для многих такая жизнь была бы пределом мечтаний — для Григория это была настоящая мука. Ежедневно разделять свой быт с представителями семьи и не иметь никакой свободы личной жизни. Это был тяжкий крест и мужчина не раз старался сбежать и отбросить ремесло, но каждый раз возвращался, убеждаясь, что внешний мир был для него намного более опасным и непредсказуемым. А оставшись в одиночестве он рисковал скоропостижно потерять свою жизнь, которой сильно дорожил. Часто он думал о такой странной судьбе, о своей семье и ремесле. "Почему именно я?" — такой вопрос он задавал себе слишком часто. Спустя несколько глотков по-настоящему вкусного кофе, на кухню зашла Ольга Викторовна:
— Она проснулась, но мне кажется с вами разговаривать она не собирается.
— Что ж, это никак не помешает моей работе.
— Разве?
— Безусловно, — кивнул мужчина и поднялся из-за стола. — Благодарю за чудесный кофе. Проводите меня в комнату?
— Конечно.
Григорий подхватил небольшой кожаный саквояж и двинулся следом за женщиной. Еще молодая, но последние пару месяцев ей было не сладко. Крупные мешки под глазами, полное отсутствие косметики и усталый вид. Она не спала ночами. Даже когда дочка не кричала и не звала на помощь, мать не могла уснуть, боясь, что понадобиться ребенку. Она спала рядом, укутывала ее и наблюдала за сном. Отдалилась от мужа, который часто пропадал на работе, не в силах слушать истошные вопли. Они обращались к врачам, хорошим и плохим. К любым. Звали психологов. Симптомы не проходили. Случаи становились все чаще. Они потеряли всякую веру после того, как священник развел руками и покачал головой. И именно тогда, когда надежды больше не было — им подсказали обратиться к клану Григория. И вот теперь он стоял перед дверью девочки, чьи родители верили в то, что в нее вселился демон. Ведь так им сказала дочь.
— Вам нельзя будет находиться внутри, — в очередной раз напомнил Григорий. — Знаю, это очень тяжело, но, поверьте, так будет лучше. В самом крайнем случае, если она и вправду одержима — демон может вселиться в вас и нанести дополнительный вред. Мы не можем этого допустить. Надеюсь, вы сможете довериться мне.
— Я больше ни во что не верю, Григорий. Устала. Буду просто надеяться, — он видел горечь в ее глазах. Видел усталость и безразличие. Он постарается ей помочь, но не может ничего обещать.
— Этого достаточно. Я приложу все свои силы, Ольга Викторовна, — он положил руку женщине на плечо, попытался улыбнуться. Вышло так себе, но она оценила жест. Слышали про таких людей, как Григорий. Они редко общались с людьми, редко выражали эмоции. Женщина посчитала его старания за хороший знак, может ее рассказ оставил его небезразличным и он правда постарается сделать все.
Женщина прошептала "спасибо" и поспешила вниз, в гостиную комнату. Она была не в силах сдерживать слезы, но не хотела рыдать перед незнакомцем, да еще и под дверью больной дочери. А Григорий остался стоять там. Он готов был зайти, когда вдруг понял странную вещь. Ведь он не лгал, когда говорил, что зайдя в квартиру ничего не почувствовал. И только сейчас понял, что это было безумно странно. Два месяца плача, страданий, ссор и слез. И ничего. Никаких отголосков тьмы и бедствий. Словно какая-то сила маскировала эмоции, может поглощала их, или питалась ими?
— Приветствую, Вероника! — Григорий весело помахал девушке, которая спряталась от него, закутавшись в одеяло. Оно стало будто коконом для ребенка, закрутившись так, что только пара глаз тускло светилась из тьмы скрученного одеяла. Комната была настоящей девчачьей мечтой. Розовые обои, белая мебель и сотни игрушек на любой вкус.
Мужчину это слегка позабавило. У него была сестра, примерно того же возраста, что и Вероника — вот только комната ее в поместье выглядела полной противоположностью. Словно карикатура на "Семейку Адамс": ветхие книги, все в черных и серых тонах, несколько пауков в террариуме и вечно спящая летучая мышь под потолком. Все таки семья сильно влияла на сознание ребенка. Веронику любили, баловали, возможно даже чересчур. Конечно не из-за этого она стала жертвой демона, а может и не стала вовсе. Скоро это можно будет точно узнать. Григорий подошел к огромному столу, что был прямо напротив кровати девочки и широким жестом смахнул все, что стояло сверху, на пол. Ему правда было нужно место, но хотел проверить реакцию ребенка. Вероника молчала. Любой ребенок испугался бы, возмутился или позвал бы взрослого. Она — просто наблюдала.
— Твоя мама верит, что в тебе демоны. Это ты ей рассказала? — Григорий специально стоял к ней спиной, стараясь разговорить. Раскрыл саквояж и принялся выставлять необходимые для обряда предметы. Григорий не был экзорцистом или "изгоняющим дьяволов". Он был профессионалом, но немного другого сорта. У их семьи была некая связь с потусторонним миром. Связь, которую они взращивали годами, усиливая и закрепляя. Связь, что позволяла им совершать многое. В том числе избавлять людей от демонов, что прятались в их сердцах, поедая души. — Я в демонов не очень верю. Хотя многие люди считают, что они и вправду существуют.
Григорий расставил все необходимые предметы и последним поставил на стол небольшую статуэтку лисицы, выполненную столь искусно, что любой человек подумал, что это не статуя, а настоящее чучело животного, только миниатюрного размера. Статуэтка была чуть больше ладони взрослого человека. Как только он поставил ее на стол, услышал шевеление за спиной. Григорий не стал быстро оборачиваться, если бы девочка была одержима и решила бы напасть — сделала бы это сразу. Демона либо не было, либо он не знал о Григорие. Или, что маловероятно — не считал его угрозой.
— Кто это? — мужчина обернулся и увидел, что девочка сидит на самом краю кровати. Одета в пеструю розовую пижаму. Длинные кучерявые блондинистые волосы и яркие голубые глаза с интересом разглядывающие статуэтку.
— Это Кит'Хизи. Он мой помощник. Каждый ребенок моего рода встречает в лесу лисицу, которая становится его помощником. Когда я был младше тебя — я встретил Кит'Хизи.
— Но это просто игрушка. Странно давать имена игрушкам, — девочка пожала плечами, теряя интерес.
— Любая вещь в нашем мире — игрушка, пока в нее не вдохнешь жизнь, не правда ли? — Григорий усмехнулся. Он часто имел дело с детьми. Как одержимыми, так и просто большими выдумщиками. Если эта девочка и была выдумщицей, то у нее были серьезные психологические проблемы. Она сидела, смотрела на лиса и поглаживала шею. Григорий отчетливо видел синяки, которые остались на шее, после того, как девочку пытались придушить и много больше одного раза. Так сильно, что она уже не могла держать голову ровно, будто ей повредили мышцы. На подбородке была глубокая ссадина, а на руках — царапины. Либо в этой девочке был демон, либо она сходила с ума и старалась убить себя.
— Вы странный.
— Ты тоже, — улыбнулся Григорий. — Как тебя зовут?
— Вероника. Вы же сами сказали, — девочка улыбнулась в ответ.
— Да нет тут Вероники, — рассмеялся мужчина. — Была когда-то, а сейчас нет уже. Что ты с ней сделала?
— Съела, — утвердительно кивнула девочка и расхохоталась. А потом неожиданно стала расчесывать себе руки. — Нет больше Вероники. Я им говорила, но они не слушают. Все хорошо будет, дочка. Может ты поможешь мне?
— Каким образом? — Григорий развернулся к девочке и облокотился на стол.
— Ну объяснишь им, что нет больше дочки, пусть меня отпустят я погулять пойду. Надоело здесь сидеть и выслушивать плачь их бесконечный.
— А сама ты выйти не можешь? Веронику значит съела, а самостоятельной не стала? Как странно это. Обманываешь что ли меня?
— Какой ты хитрый! Понятно, почему лису с собой таскаешь. Сам ты лис и есть! — девочка вновь расхохоталась, продолжая расчесывать руки. — Да заткнись ты!
Внезапно она заорала и зашлась безумным криком. Девочку выворачивало и скручивало, Григорий услышал, как внизу запричитала мать. Почти почувствовал, как она села в гостиной на пол, обхватила руками голову и стала раскачиваться из стороны в сторону, молясь всем силам на свете, чтобы приступ прекратился. Только это был никакой не приступ. То, что осталось от души ее дочери сейчас сражалось с силой, захватившей тело. Силилось выбраться, уничтожить оболочку и закричать. Вот только никто ее крик не слышал.
Григорий подошел и коснулся лба девушки. Его сила скользнула в сознание, перегружая души человека и демона, заставляя их обеих впасть в подобие легкой комы. Девочка остановилась и рухнула на кровать. Мужчина подошел к столу и взял наборчик небольших гвоздей и миниатюрный, но увесистый молоточек. Девочку оттащил на середину кровати и разложил руки и ноги в стороны. Таким образом тело образовывало пятиконечную пентаграмму. Пять элементов созидания. Огонь, вода, земля, воздух и душа. То, что создает человека и то, чего не имеют демоны. Григорий аккуратно забил пять гвоздей. В голову, в руки и ноги. Затем взял со стола "монету правды". Обычная пятирублевая монета, исцарапанная сакральными символами. Ее он затолкал в раскрытый рот девочки.
— Очнись, Вероника.
Сначала был истошный вопль. Будто ребенок заново родился на этот свет. Вероника была лишена голоса почти два месяца. И сейчас она кричала, боясь замолчать, боясь, что ее вновь никто не услышит.
— Я слышу тебя, девочка, — Григорий сел рядом. — Не переживай, пока я рядом, демон не сможет захватить власть.
— Спасите меня, — ребенок плакал, а Григорий смотрел на нее, силясь не отвести взгляд. Он видел ее. Не только физическую оболочку — видел то, что было внутри. Те отголоски души, что еще остались, они утопали в сущености демона. Темной, уродливой, сотканной из зависти перед человеческим величием.
— Боюсь, я не смогу этого сделать, Вероника, — грустно улыбнулся Григорий. — Демон поедал тебя довольно долго. Он забрал большую часть твоей души. Будто раковая опухоль он уничтожил почти все, что у тебя было. Если я прогоню его, твоей души просто не останется для человеческой жизни. Ты мгновенно умрешь. Уверен, демон шептал тебе это все время, но ты отказывалась верить. Молодец, ты продержалась так долго, — Григорий сам не заметил, как начал гладить ее по голове. В этой девочке было так много любви, мечты и радости. Он видел, как именно эти эмоции остались. Еще были живы. Они трепетались там, в гуще тьмы и страданий. Как мог ребенок оставить столько радости там, где бушевала смерть и боль?
Григорий почувствовал, как по щекам текут слезы. Сильно зажмурился, стараясь не поддаваться импульсам. Извинился перед девочкой. Необходимо было сделать выбор. И варианты были самыми неприятными:
— Я могу попросить вас?
— Конечно. Постараюсь сделать все, что в моих силах.
— Позовите родителей. Я хотела бы попрощаться.
— Этого я не могу сделать. Демон знает, что его раскрыли. Он может забраться в их души, захватить их и продолжить свое восхождение. Я не буду рисковать, — он видел как ребенок плачет и не знал, как успокоить его. Он не станет нарушать правила. — Что-то еще?
— Я не хочу умирать.
Григорий не ненавидел демонов. Они были злом. Но лишь в понимании людей. В понимании демонов они были страждущими, просящими. Их создали без души, без радости. И самые смелые из них пытались стать людьми. И делали это единственным доступным способом — сплетались с душой и поглощали ее. Обретали тела, земные желания и чувствовали, будто живут. Но для них это было пыткой. Тела людей не могут вместить амбиции демона. Тело умирает, разлагается и рушится до тех пор, пока не исчезнет полностью. И тогда демоны ищут новую оболочку. Они хотят жить. Но для людей их жизнь равна смерти. Мир существует в хрупком балансе, в постоянной войне слабых душ с притягательными речами демонов. Тут нет победителей и проигравших. Есть только такие как Вероника. Сосуд, вместивший в себя душу человека и сущность демона. И человек, такой как Григорий, вынужденный сегодня оборвать два существования. Человека и демона.
— Как и демон внутри тебя. Он не хочет смерти, а потому будет сражаться за свою жизнь, как и ты. Уже слишком поздно. Вы почти стали одним целым, разделить вас — уничтожить обоих. Другого пути нет.
— Ты можешь оставить нас жить, — Григорий обернулся. Из небольшого зеркала, что стояло на детском туалетном столе, на него смотрела другая Вероника. Покрытая язвами, порезами и разлагающейся плотью. Демон, что жил внутри нее. — Просто уйди и я остановлю свой голод. Не буду доедать душу девчонки. Мы будем жить с ней вместе, как подружки. Самые настоящие сестры! Подумай об этом, экзорцист!
— Я не экзорцист, — Григорий улыбнулся. Демон допускал ошибку, показываясь, но сам не знал, что творит. — Имя твое Ринквет, демон.
— Что? Кто ты! — отражение задрожало, забилось в истерике. Демон хотел спрятаться, но понял — смысла в этом больше не было. — Кто ты такой, отвечай мне?
— У нас нет названия, мы не носим титулов. Странно, что демоны твоего рода не знают о нас. Видимо ты плохо изучал историю людей, до того как решился на столь опрометчивый шаг, — Григорий кивнул на девочку, которая перестала плакать и теперь лишь отстраненно смотрела в потолок. Ее надежда была потеряна, она просто не знала, что делать дальше и мир стал безразличным и блеклым. Она готова была отдаться демону и потерять свою душу. Потому что понимала — другой альтернативы просто нет.
— Ты! Тюремщик! — Григорий взмахнул рукой и изображение в зеркале пропало. Осталось только отражение Вероники, а с демоном общаться он не хотел. Тем более не хотел, чтобы его речи затуманили сознание такого чистого ребенка.
— Скажите, а что там. Вы знаете?
— Где?
— Там. Что там будет, когда я умру? Рай, ад или что-то такое?
— Забвение, — ему не хотелось врать ребенку или давать надежду. Она держалась так долго, сражалась за свою жизнь. — Там нет ничего, только забвение. Твои мысли какое-то время блуждают по пустоте, ты думаешь, что еще живешь. Будто просыпаешься и делаешь привычные для себя дела, но каждый день что-то выпадает. Сначала начинают повторяться события, диалоги, одни и те же люди. Они не меняются, носят одну и ту же одежду, говорят то же самое. Словно ты раз за разом переживаешь один и тот же день, который постепенно теряет в красках и точностях событий. В конце концов твоя душа больше не может сражаться и твои идеи ослабевают. Ты начинаешь понимать, что нужно просто отпустить жизнь. Тогда все вокруг рушиться, разбивается в дребезги и ты словно ныряешь в океан, где нет звуков, запахов и чувств. Ныряешь так глубоко, что даже не задумываешься о том, чтобы вынырнуть. Чувствуешь радость от того, что смогла так глубоко опуститься. И в последний момент, когда ты вспоминаешь о том, что уже несколько минут не дышала и не видела света. Ты умираешь.
Григорий замолчал. Вероника лежала и молчала в ответ. Ее губы поджались и глаза напряглись. Она очень не хотела плакать, хотела верить в то, что там есть что-то прекрасное. Но мужчина говорил уверенно, будто сам уже умирал. Не было причин не верить ему, ведь он не пытался успокоить ее или обмануть. Говорил как есть, четко отвечая на вопросы.
— Я не хочу. Не хочу чтобы меня забыли. Чтобы я забыла. Я хочу еще жить. Пожалуйста.
Григорий видел, как бьется ее душа. Как пестрит красками и старается вспыхнуть, зажечься, доказать, что еще может быть целой. Что может подойти этому телу и выжить, пробудиться вновь в реальном мире и зажить полной жизнью. Вероника старалась, но старания было мало. Были вещи, превзойти которые было не дано ни одному человеку. Как сильно не горела бы душа девочки — демоническая тьма даже не думала отступать. Терпеливо ждала, когда силы её иссякнут и она сможет полностью поглотить ту, что когда-то была Вероникой. Конечно, Григорий не допустит этого и в последний момент разделит их. И тогда обе души вспыхнут в последний раз и потухнут, уносясь в серый мир, где нет ничего.
— Вы сказали, сказали, что моя душа не сможет жить в теле человека, так? — Григорий кивнул. — А животного? Я могу стать животным? У них есть душа или нет?
— У животных нет души. Душа есть лишь у человека. Ты хочешь, чтобы я перенес тебя в тело животного. Ты этого просишь?
— Такое возможно? Я просто, просто не хочу умирать, — Вероника не выдержала, она рыдала, не в силах более бороться со страхом. Ее душа трепеталась, теряя краски. Осталось совсем чуть-чуть и она погибнет. Оставит этот мир, находя отголоски лишь в любви родных и близких, что будут чтить память о ней.
— Сейчас ты хватаешься за вещи, которые кажутся тебя логичными лишь потому, что ты столкнулась с чем-то, что не поддается твоему восприятию. Нет, ты не можешь стать животным. Лишь человек достойный сосуд для души. Так создан наш мир, — Григорий невесело покачал головой. Он встал с кровати и задумался. Девочка рыдала, а он не мог отвести взгляд с осколков ее души. Она была такой чистой, такой красивой и яркой. Никогда раньше он не видел таких душ. Он просто не мог позволить себе затушить такой огонь. По крайне мере, без боя. — Ринквет, сюда.
Григорий щелкнул пальцами, призывая демона занять место девочки. Тело трепыхнулось и выгнулось, а вслед за этим пропали слезы и изменилось лицо ребенка. Горечь утраты сменилась животным страхом.
— Что тебе надо!
— Как ты нашел эту девочку, как захватил ее душу?
— Она впустила меня. Сама! Позвала меня, она хотела, чтобы ее родители были счастливы, молила, чтобы я появилась и я пришла! Пришла помочь. Она сама просила! — демон бился в истерике, плевался, но не мог выбиться из оков и не мог противиться воле Григория.
— Ты обманул её, нашептывая ложь?
— Да! И что с того! Она сама впустила меня! Уйди и оставь нас в покое, дай нам выжить!
— Я хочу кое-что попросить у тебя.
— Что? Все, что пожелаешь, все будет твоим. Что тебе нужно, говори, говори! — демон бился в истерике, силясь схватиться за то, что осталось от его мечты. Он хотел стать человеком.
— Отдай мне все свои силы, что ты накопил, съедая ее душу. И я не стану томить тебя. Распущу.
— Ты предлагаешь мне смерть, взамен на мои силы? Ха! Ты глупее, чем мне рассказывали, — демон зашелся в безумном порыве смеха, но тут же осекся и уставился на Григория. Демон видел, кто стоит перед ним. Человек светился тусклым синим пламенем. Его душа искрилась силой, способной уничтожить любого демона на своем пути. Сила, за которую было заплачено человечностью и жизнью. Григорий умер когда-то давно. Когда был ребенком. Умер как человек, но остался жить, как нечто другое. Существо, что было на границе мира живых. Не человек, но и не демон. Просто душа, которая отрекла забвение и обрекла себя на муку вечной жизни. Григорий смотрел в глаза демону непоколебимой решительностью и взгляд его вселял страх в могущественное существо. Таких, как Григорий, демоны звали тюремщиками. Теми, кто обрекал сущности демонов на вечные муки, ежедневно вытаскивая из них частицы силы. С каждым днем демоны сходили с ума, теряли силы и вновь регенерировали но лишь затем, чтобы на другой день вновь потерять почти все. Тюремщики использовали силы демонов, держали их на границе забвения, никогда не отпуская. То была самая страшная кара, существующая в мире. Бесконечное существование и пытка, не знающая конца.
— Я предлагаю тебе смерть, взамен на вечное служение. Я не отпущу тебя и не отдам эту девочка. Но ты можешь сделать что-то хорошее. И кто знает — может забвение лишь выдумка и там есть жизнь. Может твой поступок засчитают и тебе будет уготована лучшая судьба. Это твой выбор, я не могу тебя заставить. Я могу лишь решить твою судьбу. Ты растворишься в океане забвения, унося с собой светлые воспоминания, или попадешь в тюрьму где веками будешь отдавать силы, пока безумие не станет настолько невыносимым, что ты будешь молить о пощаде. Но мои уши будут глухи к твоим мольбам. Выбирай.
— Ее душа, она была так красива, — демон не смотрел в сторону Григория. Ринквет боялся мук, боялся быть заточенным, ведь слышал, как кричат демоны, находясь в тюрьме забвения. Лучше раствориться, чем стать пищей. Не каждому выпадает такой выбор. — Делай что должен, тюремщик. Но моих сил надолго не хватит. Ее душа слишком чиста, она не справиться. У нее будет день, может два.
— Есть дети, которые за один день смогут изменить мир так, как мы с тобой не смогли бы за целую вечность, — Григорий грустно улыбнулся, разглядывая Веронику.
— Надеюсь, что ты прав. Прошу, не заставляй меня страдать, — Григорий достал из кармана оплавленный амулет — специальный сосуд, что соберет силу демона и разольет ее, дополняя душу девочки. Но это будет лишь сила, лишенная сущности. Просто ресурс, который будет увядать с каждой секундой, пока не исчезнет.
— Старайся не думать об этом, я сделаю все быстро, — Григорий поднес амулет к раскрытому рту девочки, а потом ударил ее в живот. В последнее мгновение Ринквет улыбнулся, может тюремщик и был прав. Что-то славное было в том, чтобы отдать свою жизнь за ту, кто сможет прожить ее чуть лучше. А потом демона пронзила невероятная боль, когда его сущность лишилась сначала собственной силы, а потом и физической оболочки. Ринквет улетал в забвение чувствуя жгучую боль, раздиравшую его на части. Зато последнее, что он увидел — было благодарным лицом тюремщика. Девочка пробуждалась и демон смог в этот день сделать что-то, что обычный человек мог принять за доброе дело.
— Больше не больно, — девочка сидела на кровати и смотрела, как странный мужчина убирает свои вещи в кожаный саквояж. — Я уже умерла? Или демон все еще внутри?
— Демон, он помог тебе. Он отдал свою жизнь, свою силу, чтобы ты могла прожить. Но не долго. Твоя душа слишком чистая, ты хороший человек. Слишком хороший. Ты отторгаешь тьму, что питает тебя. Поэтому ты умрешь. Через день или два. Но это больше, чем пара секунд.
Вероника вскочила с кровати и неожиданно прыгнула на Григория. Крепко схватила его и заплакала.
— Спасибо, спасибо за это. Этого хватит, да, определенно хватит, — девочка быстро закивала. — Мама, где моя мама.
Вероника не стала дожидаться ответа, она распахнула дверь и побежала. Вперед, вниз по ступеньками. Григорий спускался следом, никуда не торопясь. Он украдкой взглянул в комнату. Мама все еще сидела на полу, она так и закрывала голову руками, но уже не раскачивалась. Она уснула, не в силах больше молиться. Девочка с разбегу налетела на нее. Обхватила руками и принялась кричать как любит ее. Она не говорила, просто выкрикивала, что она у нее лучшая мама, и нет никого, кто мог бы любить ее сильнее, чем она. И что с папой все будет хорошо и чтобы она пообещала не ссориться. Григорий стоял и смотрел на них, стараясь остаться незамеченным. Дверь за спиной открылась и в квартиру вошли двое людей. Один высокий и грустный, другой невысокий мужчина, осмотрительно осматривающийся и потирающий руки.
— Здравствуйте, идите к своей дочке, не тратьте время ни на что. У нее не так много времени осталось, будьте рядом. Сейчас же, — Григорий не говорил, приказывал. Его дочь была слишком смелой, она бы не выросла такой, если бы у нее был нерешительный отец. Григорий оказался прав. Мужчина сорвался с места, не снимая ботинок и не задавая вопросов. Он распахнул дверь и услышал оглушительное "папа". Так кричит ребенок, которому осталось так мало времени, и у которого было еще так много любви, которую необходимо было отдать без остатка. — Ты, убирайся, — Григорий презрительно взглянул на маленького человека. Он знал, кем тот был. Экстрасенс, обладающий крупицами силы и обманывающий людей. Зарабатывал хорошие деньги и появлялся на ТВ, но этой девочке он никогда бы не помог.
— Молодой человек, вы вообще знаете, кто я? — узкие глазки и мерзкий сморщенный лоб.
— Ты трус и мошенник. Уйди и не возвращайся, иначе я заберу те крупицы силы, что были дарованы тебе ошибкой судьбы.
Мужчина хотел что-то возразить, но Григорий поднял руку. Экстрасенс попятился. Звук, запах, зрение — стали покидать его. Его душу выталкивала необузданная, немыслимая сила, которую он не чувствовал никогда в жизни. Он слышал о них, о тех, кто обладал истинным могуществом. Пару раз встречал.
— Извините, я не знал, что вы работаете здесь, мне не сказали, извините, — мужчина попятился и побежал бегом за дверь. Григорий намеревался пойти следом.
— Постойте, — отец стоял в дверях, сзади мать обнималась с дочерью. Они рыдали, но то были слезы избавления, радости, смирения. Ребенок умирал, но не было страданий, не было боли. Была лишь радость и спокойствие. И еще немного сожаления. Ее душа горела все сильнее, так, что тьма таяла на глазах. Два дня она не продержиться. — Ничего нельзя больше сделать? Вы не можете забрать мою жизнь? Я очень люблю ее.
Это были слезы родителя. Которые не затмевают взор, а наоборот, делают его чище, прозрачнее. Он был готов на все и не собирался слушать отговорок и недомолвок. Лишь перебрав все варианты, он примет судьбу. И никак иначе.
— Я могу сказать вам правду, если вы готовы к ней.
— Прошу.
— Она уже мертва. Была мертва еще месяц назад. Тьма внутри держала ее в живых, но то уже была не ваша дочь. Я вернул ее. То, что от нее осталось. Если сложно понять, представьте, что болезнь поразила все ее органы, все чувства. И я ввел ей сильнейшую дозировку лекарств, чтобы привести в чувства и придать сил но ровно настолько, насколько хватит ее иммунитета. Как только она устанет — все закончится. Вы ничем не можете помочь. Она полностью поражена, ничего не осталось. Только ее любовь к вам. Не тратьте время на поиски решений. Проведите его с дочерью. Услышьте ее слова и живите так, чтобы она гордилась вами и дальше. Не дайте умереть ее памяти. Сражайтесь за ее душу. Мы не верим в перерождение и рай. Но это не значит, что и вы должны не верить. Верьте во все, что только сможете. И живете так, как будто дочь с вами каждый день, каждый час вашей жизни. Так, чтобы когда она встретила вас после смерти, вы увидели на ее лице улыбку и гордость в глазах. Чтобы она разбежалась и прыгнула к вам объятия так, как сделала это сегодня. Живете не зная пощады собственным страхам и сомнениям. Цените любовь, что пожертвует вам этот ребенок сегодня. Вот такая она — правда.
Отец кивнул. Сделал шаг вперед и обнял Григория. Но только на мгновение. Он не мог позволить себе потратить больше времени. Ведь время вдруг стало для него самой ценной вещью на свете. Он развернулся и шагнул обратно к тем, кого любил больше жизни.
— Кто готов к папиным десертам?
— Я! — донесся сдвоенный радостный возглас от мамы и дочки.
***
В этот день не шел дождь. Сияло солнце даже сильнее, чем обычно. Григорий стоял в тени дерева, достаточно далеко, чтобы его не заметили. В руках стальная термокружка с горячим, обжигающим кофе. Он наблюдал за людьми, что взявшись за руки наблюдали, как священник говорит последние слова, перед тем как опустить в землю гроб, слишком маленький, чтобы туда поместился взрослый человек. Вероника продержалась не больше суток. Она заснула вместе с родителями в большой комнате на диване. Они вместе лежали под огромным пледом, обнявшись и смотря подряд все мультфильмы, которые хотела дочка. В ногах были фантики от конфет, шоколадок и две огромные бочки мороженого. Втроем они улыбались и безмятежно дышали. А наутро проснулись только двое.
Но они не плакали. Даже сейчас, когда молитвы были зачитаны и земля брошена, они держались за руки и улыбались. Они смотрели на свою дочь и видели только мечту, что та оставила после себя. Отец помнил то, что сказал ему Григорий. Слово в слово. Он записал его слова и показал жене. Они будут чтить этот подарок, что их маленькая, смелая девочка сделала ценой своей жизни. И пусть в случившимся никто не виноват, и пусть в будущем нет никакого смысла, это вовсе не значило, что нужно опускать руки и впадать в отчаяние. Люди редко находили в себе силы сделать это. Григорий счастливо усмехнулся. Родня вокруг плакала, рыдала и всхлипывала. Горевали и расстраивались, говорили пустые слова и подбадривали. Но они забудут об этом через год, два, три. И только два человека, самых близких человека, стояли гордо, выпрямив спины и улыбались. Их души искрились пламенем надежды и чистоты, а глаза светились, отражая прекрасный морозный рассвет. Вероника умерла, но оставила после себя двух людей, чью жизнь изменила навсегда.
Григорий сделал шаг вперед, пересекая границу мира живых и вставая на границу забвения. Вероника стояла рядом, с удовольствием рассматривая родителей.
— Тебе не страшно?
— Я думаю, вы не правы. Но все равно спасибо. Огромное спасибо.
— В чем не прав?
— В том, что там ничего нет. Я уверена — вы просто не хотели умирать, поэтому и остались живы. Для вас бездна превратилась в бесконечность. А для меня — будет финал. Мы еще увидимся с вами, Григорий. Обязательно увидимся. Если, конечно, вы меня не забудете.
Вероника засмеялась, а Григорий улыбнулся в ответ. Ее призрак таял на глазах, распадаясь частицами света, напоминающие стеклянные снежинки, что падая на землю таяли и исчезали. Она уже не могла говорить, поэтому Григорий почтил ее уход молчанием. Он стоял рядом до тех пор, пока душа девочки полностью не исчезла.
— Надеюсь, мы еще встретимся, Вероника.
Григорий шагнул назад и оказался в мире живых. Отхлебнул кофе, выругался. В мире забвения не было тепла, кофе превратился из обжигающего в ледяной. Мужчина улыбнулся своим мыслям, незаметно кивнул родителям девочки, которые его, конечно, не увидели и пошел своей дорогой. Туда, где люди вели бесконечную войну с демонами и для него всегда находилась работа.