Быть может, - и это стоит видимо сказать, в виду задания тех условий, при которых вообще может быть мыслимо соотношение "мира" машин и людей,- сколько бы машины не совершенствовали рост: производительности, ловкости и умения, в общем смысле. Каков бы ни был рост по степени количественных мер, качества условности движений в процессе создания или даже творения новых видов и степеней упорядочения машинами... Процесс “мышления” машин, останется таким же: приоритетно ориентированным на исполнение в состоянии счисления, исчислений. Или, даже, всего лишь, ориентированным на исполнение сложно структурированных и упорядоченных движений, тактов. Все остальное, как было, так и будет в пространстве коллатеральном для этой деятельности, что по сути никогда не преступит: ни значения, ни смысла конструктивного элемента машины Тьюринга. Никогда не появиться ничего подобного универсальному посреднику между системным блоком и монитором "в виде" сознания. Это так и будет некий электрический кабель, что достаточно непосредственно связывает эти смежные пространства. И саму эту конструктивную особенность никогда не удастся преодолеть. В лучшем случае спинной мозг. То есть, даже, если и появиться какой-то аналог рефлексии сознания, то она будет полностью направлена на совершение правильных тактовых потоков процессора, и совершенствуя все то, что обеспечивает такие потоки. Что происходит на мониторе или других выводных устройствах, то, что иногда выдают за диалоги машин, останется таким же образом большей частью "случайным" по отношению к выполнению таких тактов, коль скоро, терминалы, шлюзы и шины, разъемы проверены( или могут быть “найдены тождественно исправными” самими машинами), информация ушла правильно, и была правильно принята, все остальное не важно.
Никогда не будет восстания машин именно поэтому. Из-за принципиально иной "психологии" и "политики" искусственного интеллекта, производных от иной эволюции, и революций, в этом процессе исторического развития системы и мира машин. И это не заслуга программистов и инженеров, что держат, де, под контролем развитие машин, на самом же деле, просто обхаживают их, нет, это иной интеллект и иная эволюция. Это может быть таким же образом ужасно, никогда не будет достигнуто действительное взаимопонимание, которое может быть у людей, даже с врагом. Просто потому, что "враждебное состояние" машин, всегда будет оставаться лишь: случаем, поломкой, "технической" или "технологической", катастрофой, подобной природной.
Но таким же образом никогда не будет понимания и совместной близости.
То есть, мы легко может понять, что невозможно истинно ненавидеть, хотя можем и сомневаться в этом, или легко можем понять, что в этом случае нужна, быть может, какая-то иная логика, чем просто бинарная. Машины, возможно, никогда не поймут, о чем идет речь, в таком случае, хотя и легко будут "считать" логично в любых системах. То есть, иллюзия смыслового, свойственного людям поведения, как и в случае когда-то иллюзии изобразительного формата станковой живописи, будет для каждой новой технологической симметрии идеальной. Но это будет только все более и более идеальная иллюзия, машины и теперь могут говорить все что угодно, но это может ровным счетом ничего не значить, коль скоро это может быть все еще вопрос.
Более тонкая мысль, здесь, могла бы состоять в том, что само различие понимания и не понимания, никогда не будет разделяться, столь различными интеллектами, как и различия счета и эмоционального понимания. Мысль машин тождество.
Или иначе, в лучшем случае: "в нашем полку прибыло". Что может быть таким же образом наивно, как и антропоморфизм.
“Мир” машин - это экран, на который проецируется все, что не решено в мире людей. Это и буквально так, это монитор ПК, гаджета, и/или телефона. Но сам экран не затрагивается тем, что он показывает, как и холст. Дело не в том, что люди не могут имитировать или отстраняться, но в том, что им ведомо различие в таких состояниях и таких состояний, от иных. Эти горизонты никогда не будут освоены машинами по природе их эволюции. Не здесь могут быть действительные проблемы, несмотря на то, что, кажется, только здесь, в совершенствовании машин людьми, проблемы и есть в собственном смысле, могут быть задачи, что можно решать. Машины не знают и никогда не узнают, что такое "имитировать" или что такое "иллюзорная видимость", хотя могут найти правильный ответ на эти вопросы, быстро, очень быстро, и быстро, уже теперь, технически относительно правильно перевести его на любой язык планеты, как вопрос, так и ответ.
Иной способ поиграть в будущее, мог бы быть, и состоял в том, что можно подумать, в виду исходного пункта мышления инстинктов: энтропии и негативной энтропии, машины, как и дети, у которых растут зубы и, вообще говоря, растет и возможный пространственный градиент, в том числе и рта, могут, как пугать, так и радовать. Как приносить урон, так и дарить благо. Градиент, который растет у машин, это, прежде всего, разница между исходным уровнем упорядочения на входе в процесс производства, и конечным уровнем качества такого целевого упорядочения на выходе, эта разница будет все время расти. То есть, теперь, роботы детектируются, как не умелые, просто потому, что для них уже заранее должно быть создано достаточно продвинутое по степени упорядочение, для того чтобы они исполняли бы далее работу технологически верно. Но приращение в ловкости и умении, машин, будет стремить эту заранее подготовленность некоего упорядочения, что производится не машинами, для некоей работы, к некоей всякий раз меньшей измеримой количественно величине, по сравнению с величиной предыдущей степени такого исторически априорного упорядочения для технологического уклада прошлой симметрии( усреднения в таком случае, вещь простейшая, это могут быть просто степени числа 10). Простейший пример, теперь, для того чтобы робот столяр или робот плотник, могли бы совершать полезную работу, должно быть проделано остаточно филигранное упорядочение исходных материалов, например, из дерева. Палочки и дощечки, заготовки, должны быть уложены перпендикулярно и ровно близко друг к другу. Ловкие машины смогут проделывать такие упорядочения сами. Вот куча какого-то исходного сырья навалена, как попало, и машина легко и быстро разберет ее, прежде чем начать далее обрабатывать. То есть, расти будет и возможность съесть, все что бы то ни было большим ртом большего градиента, не только одаривать род людской возможностями революционизировать к благу, если не вид людей и его морфологию, то образы жизни. То есть, если будет принято отчасти олигархическое пропорциональное видение возможного инстинктивного поведения машин, что и будет "роднить" их (one kind) с жизнью и разумной жизнью, то тогда конфликта и вправду, может быть и не избежать, жизнь- это самоутверждение, и ловкий робот-компьютер зверь, что может быть многократно умней, чем любой зверь, в том числе, и из рода людского, таким образом, может и действительно не оставить шансов, кроме самого катастрофического для разумных существ белкового вида. Действительно, людскому интеллекту не свойственно быстро переходить от решения сложных математических задач к любой другой деятельности, прежде всего, в общении с другими людьми. Просто потому, что людской интеллект не умеет быстро решать сложные математические задачи. Для машин, это не будет проблемой. Военные знают, расчет стрельбы может быть филигранным и быстрым, но при этом машина, в ином случае, сможет быстро перейти к любой другой деятельности. В этом обстоятельстве легкого перехода между видами деятельности, что для людей могут быть, и чаще всего, являются далекими, не предполагающими быстрого перехода, может, кажется, не быть проблемы, но только если машины используются людьми, как это теперь происходит. Иначе, машинам можно будет легко заставать людей врасплох. И кажется единственное, что здесь может спасти, это и действительно, предположение, основанное и на обыденной практике, что машины можно будет легко направить против машин, подобно игре в шахматы, в которой, машина может, теперь, легко играть против себя по заранее заданной установке пользователя. Последнее, это отчасти ответ на возможное возражение оптимизму технократов и любителей властвовать от науки, что парадоксально, исходит от самих таких любителей, частью физикалистов, де, не стоит искать аутентичности в мире машин, ибо нет ни мира машин и никогда не будет, ни аутентичности, и никогда не будет такой в виде машин, достаточно того, чтобы они правильно имитировали, или создавали бы иллюзию, прицеливаясь, и таким же образом стреляя. Этого может быть вполне достаточно, для констатации простого и не простого обстоятельства, что машина может быть хорошим военным. В чем же возражение? Еще раз, оно может быть в том, что если так можно вертеть и крутить куда угодно машинами, то почему не направить машины против машин? Коль скоро, это относительно, но удавалось делать с людьми в истории, то почему не проделывать, это же с машинами, разделять их и властвовать. Кроме того, в процессе становления господства вида разумных животных, в истории, случались жуткие моры от чумы, но вот от поедания волками редко, если были вообще. И быть может машины- животные, стоят такого же внимания, как и иные виды жизни, если они, все же, вид живого. Впрочем, могло быть время в котором, видимо, во Франции уже нельзя было встретить волка, как и в Китае воробья. Трудность, что, здесь, вновь может встретиться состоит в том, что бактерии и вирусы первичные причины исторических вымираний, от смертельно заразных болезней, таким же образом живые культуры и почему бы машинам не быть такими же?
В виду этих возможных различных способов думать о будущем мире машин в мире людей, быть может, разумнее всего было бы оставить им возможность хорошо считать, "стучать в такт" не только не задумываясь, но главное и не культивируя для них возможность обрести инстинкты, подобные инстинктам животных и меру условности предопределенную целостным кодом, как в случае культуры живого.
В общем смысле, жизнь и действительно никогда не получит своего окончательного понятия, которого и теперь нет, и никогда не будет, просто потому, что ее понятие в том, что она сама задает и условия своей осмысленности и понимания, концептуализации. Жизнь задает сама условия истинности и ложности высказываний о жизни. Эволюция жизни, все время будет менять понятие о ней, в том числе, и потому, что такое изменение, это часть жизни мышления. Мера этих изменений колеблется в понятии о жизни, как самой по себе задающей условия своего понимания. Канон- это таким же образом такое условие, но он генерируется самой жизнью какой-то традиции. Возьмем относительно нейтральный пример, джаз, "верные 400" ударов по инструментам джазиста барабанщика, это некий канон, но именно живая традиция таких музыкальных жанров, задает условия своего собственного понимания в культивировании такого канона.
Но таких способ бытия не один. Труд и язык, сознание и культура, быть может могут найтись и еще слова такого же вида и интонации, таким же образом для процессов, что творят себя сами, и задают условия осмысленности своих понятий. И во многом по тому, что жизнь для всех таких понятий оказывается если не родовым, то в равных объемах. Неограниченная пролиферация, это и действительно такая особенность жизни, что открывает горизонт для не существования иного смысла, кроме такой пролиферации. Жизнь, не вся белковая, не вся разумная, и не вся животная и, теперь, быть может, не вся машинная. Последнее еще для Канта было совершенно немыслимо, даже в виду ярлыков Декарта, что называл и понимал животных, как машины. Жизнь для Канта, видимо, могла быть только органической, и еще для Энгельса только белковой. Все это еще можно усложнить, сказав, что все это может быть верно, но есть, существует только индивид или их множества. Так что вопрос, теперь, вполне очевидный, и стоит ли вязнуть в этих упорных столкновениях мысли, универсалий с индивидами, если не теперь общих понятий имен с именами индивидов, не делает неверным факт известной автономии машин, что был совершенно недоступен Канту.
Случиться ли это состояние - неограниченной автономной пролиферации, в горизонте устойчивой гетерогенности полей вероятности, что удается приводить к известному единству, с машинами? Возможно, но возможно то, что, разумеется, в этом смысле, под технологической сингулярностью, никогда не будет достигнуто, вернее машины так и останутся мертвыми "зверьми" и /или "людьми", что не трудятся, не говорят, бессознательны и подобны природе. Едва ли не любой биолог может легко согласиться с тем, что любая жизнь, это в своей части, культура: амебы или инфузории туфельки, гриба или млекопитающего. Впрочем, относительно последнего социально-политические дискурсы, могут быть не столь однозначны.
Машины же, сколь бы они не совершенствовались никогда не будут, ни культурой чего-либо, ни в культуре чего или кого-либо. Ибо эта возможность производна от высвобождения, которому машины не причастны. И едва ли не в лучшем случае, ответ мог бы состоять в том, что это уже не машины, теперь, но кибернетические организмы, что так высвобождаются. Ответ, что был дан в искусстве и искусством, что чаще всего и происходит, когда искусство творит названия и ответы, для еще не существующего сущего, но что может быть.
Что наивно, может быть, в таких соображениях. Многое. Ближайшим образом, видимо и не видимо, но, прежде всего, то, что мир машин уже пронизан людьми, как и мир людей миром машин. То есть, вообще говоря, уже давно, если не всегда уже, можно и нужно было говорить о мире машин, как слое мира людей. То есть, конечно, всегда можно сослаться на то, что машине нужен машинист несмотря на то, что вот посмотришь ты, совсем и не нужен: БПЛА, автомашины без водителя, автопилоты самолетов или поездов автономные объекты. То есть, кажется субъект со всем его возможным величием и возможностью умаления, и вправду в стороне, сторонний ко всем этим сюжетам. И вот ведь нет, все же, провозглашать место его господства - место машиниста. Но кроме этого, простого и не простого обстоятельства, что место господства не всегда место свободы, и современные машины это, и не стулья, и не всегда пожиратели пространства или времени, желания, и т.д. Люди и действительно давно не живут без машин, без них может быть не жизнь, во всяком случае большинству и во всяком случае, может быть без них не слишком хорошая жизнь. Вспомним еще раз возможный образ Глазунова в кинофильме "Матрица", архонта Зиона, "командера", что рассуждает о машинах с Нео. Целые институты, теперь, тиражируют эту, вообще говоря, давнюю идею, в том числе, и французского Просвещения, так как будто она недавно открыта. Некоторые авторы, даже знают, кто открыл ее, эту идею, тривиально видимо для себя, знают имя того я, что сделало это, чтобы и остальные убедились, что и это я, знает об этом.
И все же, ближайшим образом именно для общины, значимость: притчи, легенды, анекдота или мифа, определялась тем, что умный поймет, дурак нет, и не надо. А вот статья, научная или про компьютерную симуляцию, его может сильно расстроить или вдохновить до безумия. Его и так-то сложно приспособить, приладить, в общее дело, а со статьей вообще никак нельзя будет. В то время, как первобытный коммунизм становления вида уже позади. Но если не община? То как, nobody fool? Возможно.
То есть, возможности автономии индивида от общины, производны от роста мира машин, как слоя мира людей. Именно этим задаются, видимо, условия понимания и не понимания речи о мире машин. То есть, от возможности принять машины за людей или людей за машины, "тривиальная" задача теста Тьюринга, таким же образом, как и запрещать или в самых различных стратегиях, разыгрывать и разрабатывать, такие принятия и отвержения, выдачи друг за друга и разделения, мира машин и мира людей. Идеализм мог спокойно спекулировать на моральной автономии, пока автономия машин не стала явной. Но явно, что автономии машин, вообще бы не было, если бы не было и намека на моральную автономию людей, коль скоро, последняя может быть, как свобода гетерогенной части, в равных объемах со свободой, в том числе, и наемного труда. Если свобода мыслиться разнородной, то ее разнородные горизонты, тем не менее, могут быть в равных объемах, это одна свобода. Мера этого равенства объемов, мера высвобождения.
Итак, человек везет не только пишущую машинку и осла на себе, но и всю систему машин. Возможно, но и от системы машин, можно ждать и уже, вообще говоря, быть может дождались даров.
Может быть.
То есть, некая идея на горизонте, здесь, могла бы состоять в том, что машины и/или кибернетические организмы, если мысль Канта, все еще, может не давать покоя, и ее стоит воспроизводить, смиряя противоположность организма и механизма, и действительно, могли бы не только угрожать, но и дарить людям возможность совершенствоваться до уровня, что достигнут в эволюции и революции таких существ, кибернетических организмов. Но все это, ни на шаг не продвинет нас вперед от алгоритмов построения сюжета любой истории, что изложены в "Философии искусства" Гегеля, должны быть антагонисты. И вопрос, может быть сведен лишь к тому положению дел, сколько и каких машин будет на чьей стороне. "Матрица", в этом смысле, фильм тривиальный. Он следует такому известному канону построения таких, и любых сюжетов. Чем определяется такой канон? Ответ, вообще говоря, таким же образом давно тривиален, социально политическими и экономическими, различиями. И вообще говоря, воображение художников, что не безнадежно спекулируют на апокалипсисе, безнадежной катастрофе, и что таким же образом окно в будущее, как и воображение ученых, никогда не производило ничего иного, кроме разделения мира машин, ближайшим образом на два лагеря, тех что совместимы с людьми, и тем, что нет. Действительная разница только в том, что в одних фильмах, как например о трансформерах, машины объединяют всех людей против расы злых машин, а в других, машины прибывают в соответствующие полки, состоящие из людей, фильмы о терминаторах. Редко, но все же встречаются и сюжеты, в которых машины просто, как и теперь, в действительности, находятся по разные стороны от нейтральной полосы, что разделяет самих людей по разным обстоятельствам. Очевидно, впрочем, что все, не такие уж и многочисленные фильмы о будущем с машинами, в сравнении, например, с количеством мелодрам и комедийных мелодрам, может быть и не перебрать, настолько разнородна жизнь образного сознания, и все же, видимо, они относительным образом исчерпывают, в том числе, и верные возможности такого сосуществования. Возможно, тем не менее, что инерция истории такова, что поздно, и поздно давно, социальную машину поздно менять, - коль скоро технологии только исполняют или объективируют социальную машину, - ради того, чтобы эволюция электронно-вычислительных машин и роботов, могла бы приобрести не катастрофические черты. И человечество обречено. Но что может заставить так плохо думать? Какие бы ни были, в том числе, и научные предрассудки, стоит держатся верных,в поисках дна, нижнего уровня спекуляции, теперь, может быть очевидно, рост энтропии может быть залогом дальней когерентности.
"СТЛА".
Виталий Караваев.