Вообще-то, в миру будущего святого поначалу звали Войтехом, как парнишку нарекли при рождении (большинство историков сходятся во мнении, что это был 955 год) чешский князь Славник и его супруга. Ноблесс оближ, то бишь, «происхождение обязывает»: очередному – у маленького Войтека было еще шестеро братьев – Славниковичу на роду написано было стать либо военным, либо священником, любой другой вариант для человека благородного происхождения в те времена считался моветоном. Решающую роль в выборе профессии сыграло то, что еще будучи сущим младенцем, Войтех серьезно захворал. И родители, не особо надеясь на придворных медработников («Не врачи, а коновалы какие-то, ей-богу!» - в сердцах говаривал князь-батюшка.), в случае выздоровления ребенка дали обет отдать сынишку в полное владение церкви. Чудо тут же свершилось – мальчик выздоровел, хотя перенесенное заболевание заметно отразилось на здоровье, и в воины он стал уже совершенно не годен. Поэтому между мечом и мантией пришлось выбрать последнюю.
В 15 лет Войтех отправился в Магдебург, где меркам Средневековья, получил блестящее образование. А заодно и новое имя, которым с ним при миропомазании поделился духовный наставник – известный богослов Адальберт Магдебургский (он, кстати, первый из христианских епископов в поисках первобытной экзотики побывал на Руси еще до ее крещения). Вернувшись в Прагу в 981 году, Войтех-Адальберт поневоле оказался вовлечен в бурные политические дрязги. Хотя особой склонности к интригам не имел и даже пожалованное ему звание пражского епископа принял без особого энтузиазма.
Возможно, молодой священник попросту отлично представлял ожидающие его на этом посту немалые трудности. Ведь Чехия в X веке отнюдь не была страной смиренных христиан, скорее уж богемцев того времени можно охарактеризовать как полуязычников. Жизнь они вели довольно разнузданную, особым благочестием не отличались, даже многоженство было не редкостью.
- Хороше-е-ечно! – блаженствовали нечестивцы, упиваясь по брови крепким пивом и тиская девок на гумне.
И вдруг, понимаешь, им подсовывают подвижника, живущего в добровольной бедности, и хотя отличающегося благотворительностью, требующего от прихожан строжайшего соблюдения всех заповедей Божьих. Халяву в любом виде пражане охотно принимали, однако мессы посещали не очень охотно и бухать по тавернам не прекращали.
Адальберт посмотрел-посмотрел на все это непотребство и, окончательно лишившись моральной (да и материальной тоже) поддержки после смерти родителей, испросил себе отпуск. Его он провел в Риме, где четыре года, предаваясь жестокой мизантропии, обретался отшельником в монастыре бенедектинцев. Поэтому, когда вновь получил назначение в Прагу, совсем не обрадовался. Тем более что и правивший там новый князь был откровенно против отпрыска из конкурирующей династии.
Прага и в самом деле была для Адальберта злым городом. В 995 году в феодальной усобице были убиты сразу четверо его братьев. Предав убийц анафеме, епископ вновь отправился в Рим, потом недолго пожил в Венгрии и, наконец, переехал в Польшу, где его любезно принял великий князь Болеслав Храбрый.
Этот властительный лях был вдобавок еще и хитрым, насчет Адальберта у него имелись свои виды. Дело в том, что стране тогда зело досаждали северные соседи - дикие пруссы, которых поляки неоднократно пытались приобщить к цивилизации, то бишь, крестить. И даже изредка в этом преуспевали. К началу XII века немало язычников приняли христанство, однако потом, по своему обыкновению, восстали и перебили своих «изменников веры», а заодно и их чужеземных наставников. Тем не менее, миссионеры продолжали регулярно навещать эти края.
- Мы ить народ отходчивый, - толковали пруссы очередному пришельцу в рясе и с крестом. – Ну, подумаешь, вспылили немного, с кем не бывает. А так-то что – ходите свободно, молитесь своему Христу, нам не жалко.
В общем, поляки старались отслеживать текущую обстановку в Пруссии хотя бы для того, чтобы если не предотвращать, то предугадывать набеги буйных дикарей. Многочисленные миссионеры, часть из которых и впрямь была религиозными фанатиками, зачастую являлись настоящими разведчиками под прикрытием. Что превалировало у Адальберта – беззаветный пыл проповедника или тонкий расчет шпиона, можно спорить. Но весной 997 года он уговорил сводного брата Гауденция и монаха Бенедикта (по другой версии, четверых польских отшельников) отправиться в дебри Пруссии..
Болеслав Храбрый охотно выделил под экспедицию корабль, присовокупил к этому 30 охранников, которых, впрочем, Адальберт перед самой высадкой отослал обратно, «ибо все взявшие меч мечом погибнут». Цитата из Евангелия от Матфея звучала, конечно, красиво. Но, скорее, имели место сугубо практические соображения. Вооруженный отряд пруссы наверняка посчитали бы открытым вторжением и приняли соответственно. Трое «штатских» могли рассчитывать на более теплое отношение.
Нынешняя Калининградчина тогда была даже более запущенной, чем сегодня. Ну, что вы хотите - Средневековье, причем еще вполне себе ранее. Только реки, болота, леса и озера. Зато в водах водилась масса всякой рыбы, а по лесам бегало еще больше разнообразного зверья. Опять же, в море янтаря - завались. И среди всей этой благодати проживали древние пруссы. Удили себе рыбку, постреливали зверя, янтарь этот самый, когда не лень было нагибаться, собирали. Если хотелось поразвлечься - как и современные калининградцы, отправлялись в Польшу. Без всяких виз, заметьте! Дрались с тамошними панами, а отдохнув душой, возвращались к своим шалашам. И, в принципе, такая жизнь всех вполне устраивала. Оно и верно, по теперешним временам пруссам можно только завидовать.
Но вот нате вам: вдруг откуда-то с моря приплывает лодка и из нее на пляж вываливаются трое (остановимся, все же, на версии со сводным братом и монахом). Что характерно, одеты не в звериные шкуры, а чисто, по-городскому. И начинают на берегу копошиться, непонятные слова бормотать и руками водить. Короче, сплошной пикник. Местным пруссам, которые сначала наблюдали из-за кустов, конечно, стало обидно. Приперлись, понимаешь, ни здрасьте вам, ни разрешите.
И вот, значит, осваивается Адальберт (еще не святой) потихоньку, как вдруг: дум-дум-дум-дум… Видит - бежит к нему какой-то мужик с веслом. Морда крас-сная такая. Подбегает и, ни слова не говоря - хрясь веслом по загривку!
- Ты что делаешь, дикарь?! - спрашивает его Адальберт. - Больно же!
А сам думает «Ничего себе, встреча! Хорошо, шея у меня крепкая, другого бы убили давно…»
- И убьем! - говорит мужик. - Если чичас же отседова ноги не сделаете. Обчеству вы сильно не ндравитесь, предчувствия у нас какие-то плохие.
И многозначительно так, подлец, веслом поигрывает.
Ну, что тут сделаешь? Собрались Адальберт сотоварищи, погрузились обратно в лодку и отчалили. Даже «до свиданья» не сказали, так обиделись. Их тоже можно понять. Где, понимаешь, законы прусского гостеприимства?! Хамы лесные…
Во второй раз Адальберт вел себя осмотрительнее. Выбрал место цивилизованное - даже с рынком. Рассудил: раз торговлишка какая-никакая ведется, должны лучше потенциальных инвесторов привечать. Может, не сразу тумаков ввалят, а хотя бы пару слов сказать дадут.
Дождались ярмарочного дня, когда аборигенов на поляне изрядно собралось, подкрались осторожно.
- Никого там с веслами нету? - Адальберт спрашивает у своих.
- Вроде, нет, - отвечают.
- Это хорошо.
Пошли по базару. Пруссы их увидели, побросали мигом все дела, ходят следом. Кто-то метнулся - старосту позвал. Дескать, прибыла какая-то заграничная делегация, а ваше благородие и не в курсе.
- Ты зачем здесь? - староста у Адальберта хмуро интересуется.
Так, мол, и так, отвечает наш епископ, прибыл вызволить вас всех из рук диавола. Или как вы его здесь называете. Потому как вера ваша неправильная. Живете в лесу, молитесь колесу. В цивилизованном мире это уже не модно, тренд скоро тысячу лет как сменился.
- А мужики-то не знают, - почесал затылок староста.
Подумал немного, оглядел еще раз миссионеров и говорит:
- Знаете, что? В наши дела незачем вам мешаться. Поняли? Езжайте, пожалуйста, отсюда, а то вам тут накостыляют!..
Но Адальберт никак не унимается.
- Открою вам, - обещает. - Истинного Бога.
- Да есть уже у нас, - возражают пруссы. - И не один, а на все случаи жизни. Наши деды, и прадеды такой веры придерживались и нам ее менять, вроде как ни к чему.
- Это все от лукавого, - твердит упрямый епископ. - А ваши предки из-за собственной косности теперь в адском пламени горят.
Прусские мужики, особенно те, что уже пива с медовухой по случаю ярмарки хлебнули, такое услышав, стали калеными словами бросаться. Ходят, мол, тут всякие, а потом продукты пропадают. Наконец, похватали проповедников, вывалили в ту же самую лодку и от берега оттолкнули. Напоследок предупредили: еще раз сунетесь - не сносить вам головы!
Адальберт уже и сам был не рад, что в такой переплет попал.
- Что-то загостились мы здесь, - говорит своим товарищам. - Пора бы и честь знать, а то и в самом деле убавят нам росту, с этих варваров станется.
Так как на море сильно штормило, плыть побоялись, побрели пешком - в унынии. И тут навстречу вооруженная компания. Прусский вождь с дружиной из турпоездки в Польшу возвращается. И, заметим, в сквернейшем настроении. Что-то там с набегом на этот раз не вышло. Как говорится, пошли по шерсть, а воротились стрижены. Согласно другой версии, некий прусс Сикко горел желанием отомстить полякам за смерть недавно погибшего от их рук брата. Ну да ладно.
- Кто такие? - грозно спрашивает вождь (как бы его ни звали) Адальберта.
А тот возьми и брякни: из Польши, дескать, я к вам пожаловал.
- Вот тебя-то нам и надо! - обрадовался вождь. - Рубай его, братцы!
Известно, что все произошло 23 апреля, за два дня до Пасхи, в современных ориентирах – где-то между городами Приморск и Балтийск. Адальберт получил семь ран, от которых скончался. Уже мертвому епископу отрубили голову, но его спутников пощадили. В чем же была причина откровенного недружелюбия пруссов, ведь других миссионеров они хоть как-то, но все же терпели?
- Во-первых, не только поляки следили за Пруссией, но и пруссы старались быть в курсе польских дел, - рассуждает известный специалист по истории Тевтонского ордена и Восточной Пруссии Анатолий Бахтин. - Не исключено, что им удалось загодя прознать о пребывании в Польше столь заметной фигуры, как Адальберт. И по прибытии с миссией епископа опознали, посчитав польским шпионом. Второй вариант – это обычай кровной мести, очень распространенный среди пруссов. Но я лично склоняюсь к тому мнению, что миссионеров погубило незнание ими прусского языка. Пруссы просто-напросто не понимали, что это за люди, зачем они явились, и хотели их выпроводить с миром.
Так что, вполне возможно, трагедии не произошло бы, сумей миссионеры выгрести против волн в открытое море и уложившись в отведенное для эмиграции время.
Тело подвижника потом выкупил все тот же Болеслав Храбрый, не поскупившись заплатить золотом по, увы, уже неживому весу. В июне 999 года Адальберт был канонизирован, и сегодня мощи святого находятся в кафедральном соборе Пражского града. Ну а на предполагаемом месте гибели подвижника, когда край был колонизирован немцами, установили огромный крест. После Второй Мировой войны он, понятное дело, исчез, но к тысячелетней годовщине со дня мученической смерти святого был восстановлен. Желающие хоть сегодня могут съездить в район Балтийска, чтобы посмотреть на эту достопримечательность.
