Запах горькой полыни
-Ну, Серега! Давай. Отслужишь - выпьем с тобой, - отец едва договорил. В конце фразы предлог «с» легко завис на крюке, в коридоре, куда вешали продуктовые сумки. А последнее слово «тобой» вышло фальцетом. Отец молчал, неуверенно смотрел в пол, как на аэродром - глазам тоже приходит время приземляться.
Через четыре месяца, после «карантина» в тренировочном среднеазиатском лагере, самолет приземлится в Кандагаре, а в нем будет его сын, который никогда уже не сядет на обратный рейс. Отец предчувствовал недоброе.
Сергей накинул на плечо рюкзак, немного замешкался, нашел глазами кошку – она тоже провожала - сидела тут, на полу, - кивнул ей. Он тоже опускал взгляд, туда, на тот же напольный аэродром, куда уставился отец, еще удивился, что глаза отца будто исхлестаны недоумением, страхом.
…Он шел по заплеванному тротуару. Курган - бедный, бледный, серый, загороженный заборами, никому не нужный город - безучастно смотрел на него и его скудный рюкзак. Наверное, город не вспомнил того, кто еще недавно, 13 лет назад, крутил по его асфальту педали трехколесного велосипеда.
Он шел, и подумал только: никто вслух не произносит это слово - слово, вызывающее отвращение - слово, маячившее перед каждой матерью, у которой сыну вот-вот пробьет 18. Афганистан - это пока в размере той разбрызгивающей желтый свет лампочки, висящей на кривом проводе в сенцах.
Впервые это слово он произнесет там, на аэродроме, где слепит солнце, обжигает воздух, налетает в глаза песок, и откуда-то веет запахом горьковатой полыни.
Впереди два года войны глаз, где те, кто их не вовремя закрыл или недоглядел или увидел ненужное – погибли.
Красноперов! Это произошло не с тобой!
«Красноперов! Давай за грузом! Там 45 километров. Отставить разговоры, товарищ сержант».
«Надо ехать. Еще одна поездка за бочками и ящиками (сбился со счету - которая). Завалили ими все горы. Пока пронесло – не взорвался».
«Вспышка! Перед глазами - белые широкие штаны и «кур-кур» - речь, знакомая и чужая. Волокут, как мешок с дровами – нужно помогать ногами, иначе обжигающая боль на спине. Орут в ухо – лучше бы дальше били – контуженному не страшно. Однажды повели, как быка на бойню – на веревочке – ну, наконец, освобождение – только бы моментально наступила смерть… Но привели к распутью между жизнью и смертью. Он выбрал жизнь, и… ислам. Зачем и было ли в этом предательство? Глупый вопрос, когда империя забросила тебя туда, и отвернулась от тебя, и тебя никто не ищет, чтобы спасти. Да что там, разве только тебя – сотни таких как ты брошены по аулам. Среди них герои и дезертиры – никто не нужен стране».
Нет, с ним всего этого не происходило.
Это судьба другого солдата, которому он желал освобождения от страданий. Сам он тоже решил жить, банально жить, жить по-человечески, назло тем, кто давно продал его жизнь. Пусть его переход на сторону врага называется дезертирством, но есть то, что страшнее дезертирства – потеря человеческого достоинства. Именно это ему грозило от унижений сослуживцев, которые нормальный человек терпеть не должен. Оскорбления, избиения, уборка нечистот, отправка в кишлак за «анашой» и т.д. и т.п. «Был бы в руках автомат – убил бы», - потом скажет он.
Но зачем он так подробно представлял, как брали в плен русских солдат? Ведь он сам, добровольно, перешел к душманам.
Знаю, как это называется. Знаю - в России большинство людей готовы плюнуть в его сторону. А вот варианты, которые у него были, когда унижение его уже схватило за горло:
- настучать на извергов начальству,
- прострелить себе мягкие ткани и комиссоваться,
- биться с сослуживцами - а там будь, что будет,
- выждать момент и пристрелить мучителей,
- найти того, кто еще слабее и призвался позже, и издеваться над ним,
- свести счеты с жизнью.
Но он просто тихо ушел..., к врагу.
По законам людским – он преступник, а вот как по Божьему закону? наверное, если Бог подарил ему жизни шестерых детей, то Он судит иначе.
…А тогда, дней двадцать, ночевал в грязном сарае, в кандалах. Потом приехал какой-то начальник моджахедов и сказал: «хочешь оставайся – хочешь уходи к своим». И с него сняли кандалы, перестали охранять…, а он принял ислам.
…Оторвали кусок лепешки, переодели, женили. И когда он узнал о выводе советских войск - в душе уже не осталось ничего, ни к родителям, ни к стране, ни к сослуживцам - все было выжжено так, как выжигает траву афганское солнце.
Нурмомад
…Теперь Нурмомад часто опускает глаза. Не от стыда, нет. Он бережет их только для одного взгляда – на жену, которую любит, с которой они хлебнули много горя, связанного с болезнями и смертью своих детей. Шестерых сохранил Аллах.
…Еще его радуют овцы на закате, но пастухом не пойдешь, когда работаешь электромехаником на местной ГЭС и прорабом на дорожном строительстве. Это деньги на содержание семьи, и будущее детей.
Иногда он пытается вспомнить Курган, но ничего не удается. Только асфальт. И где-то, далеко-далеко голос мамы, луч солнца на письменном столе.
Безымянный кишлак в 20 километрах от Чагчарана — столицы провинции Гор - для него стал родным. Хотя он не против переехать в город, дать детям минимальное образование. По местным меркам он — богатый человек, зарабатывает 1200 долларов в месяц. Имеет два мотоцикла и машину. Счастлив ли он? Cам он, когда смотрит на жену и белокурых детей – понимает, да, счастлив. Еще он знает другое – он человек, потому что победил карающий закон, предрассудки, унижения, идеологию, войну. Никто не заставит его надеть на плечо «калаш» и лететь в чужую страну воевать «неизвестно за кого и за что». Никто не заставит его опускать голову, если он этого не захочет.
Он, конечно же, счастлив. Любит наблюдать рассветы и закаты в высоких горах. А кто отнимет такое счастье?
А вот список Комитета по делам воинов-интернационалистов при Совете глав правительств государств - участников Содружества . Комитет провел 12 экспедиций в Афганистан. Поначалу в скорбном списке было 400 человек. В этом списке - 270 фамилий.
Ссылка: https://rg.ru/2009/02/13/afgan.html
Примечание. Автор выражает огромную благодарность фотографу Алексею Николаеву, чьи материалы от поездки в Афганистан очень помогли в создании данной статьи.