Удивительно, но на русском языке опубликованы все романы Мердок. При этом я не уверен, что интерес к ней был велик. Отчего ж печатали? Сила инерции. Ныне, это имя и вовсе практически забыто. Если бы не столетний юбилей, так бы и не всплыло. У меня самого ее книжки стоят где-то в глубинах книжного шкафа и из 26 романов, я одолел что-то в пределах от 5 до 10 в далекие и незапамятные времена, настолько давние, что уже и забыл все прочитанное. В памяти не осталось ничего кроме ощущения сложности, плотности и какой-то порой излишней перекрученности идей и сюжетов.
В том, что Мердок почти забыли, есть, конечно, нечто аномальное. Знакомство с вышедшей недавно прозой ее современниц вроде Барбары Пим или Пенелопы Фицджеральд, демонстрирует, что Мердок была и остается птицей более высокого полета. Пим и Фицджеральд предлагают нам скрупулезное бытописание о годах британского застоя, какие-то почти чеховские мотивы, «звуки лопнувшей струны с неба» из 60-х и 70-х.
Эстетика, своего рода, красиво и все такое. Но уж больно уныло. Книги на сон грядущий. На пенсии, если доживу, буду читать обязательно.
С Мердок не заснешь. Она всегда выстраивала свои книги похитрее, и аналитическое начало доминировало в них, придавая им необходимую, почти классическую тяжесть.
«Сон Бруно», роман, вышедший, когда она земную жизнь прошла до половины - наглядный пример такого рода прозы.
Вроде бы такая же детальная тягомотина – лежит старик и все готовится дать дуба. Семья расстроена. Жена умерла, дочь погибла, сын позабыт. Его окружают чужие люди. «Жизнь моя, иль ты приснилась мне?»
На этом печальном фоне заваривается не то «Сон в летнюю ночь», не то «Двенадцатая ночь» на новый лад.
Все вдруг сходят с ума от любви. Настоящая свистопляска, в которой уже не разберешь, где чья-то жена, а где друг детства, и кто к кому питает настоящую привязанность.
За фасадом этого всего – напряженный разговор о жизни, смерти, любви и Боге. Типовая мелодрама перетекает в драму философских идей.
Обычно пишут, что «Сон Бруно» - роман платонический. Не в половом, а идейном смысле, плоти Мердок никогда не чуралась. Платонический, то есть восходящий к Платону. Может быть и так, поскольку ранжирование степеней любви от отдельного на вид тела к идее присутствует, и энергия Эроса слишком уж бьет ключом всю среднюю часть. Однако общий вывод по всей этой любовной тематике отнюдь не платоновский – слишком уж постфрейдистски прочитывается взаимосвязь Эроса и Танатоса.
В книге, наверное, больше экзистенциализма. Сущность пасует перед существованием, жизнь, а значит и вечность, перед смертью. Бога, в религиозном смысле этого слова, нет, и не будет.
Сценарий конца Бруно четко расписан (дотянуть три года из-за подоходного), и, вроде бы, все должно плыть по накатанной. Но получается обратное – все идет насмарку.
Мердок в этом романе в равной степени отвергает как фатализм божественного предопределения, так и солипсистскую трактовку жизни как сна, которая по сути недалеко от нее уходит (здесь достаточно вспомнить о религиозных корнях берклеанской философии).
В самом Бруно есть нечто свидригайловское. Персонаж Достоевского страшился бани с пауками после смерти, для Бруно кошмар наступил еще по эту сторону бытия.
Бог и индивид предполагают, а люди и мир располагают – такова общая канва всего романного действия. Иррациональность жизни и тщетная попытка уловить все это в паутину собственного сознания – вот о чем, похоже, книга. Остановить движение человеческих страстей столь же тяжело, как бороться с наступающим на Лондон наводнением. И то, и другое разрушают привычный уклад, все перебуробливают и изменяют, может быть, к лучшему, а может просто к новому.
Разговоры о Боге. Что может быть интереснее? Как только Бог ушел из литературы, все в ней поскучнело. Потеряло объем, порыв. Богоборчество и то возвышало. А жизнь без Бога даже в качестве предмета трепотни в курилке потеряла свой смысл.
Мердок возвращает все это обратно. Бог – значим. На нем все держится. Убери его и что останется? Кто заведет мировые часы? Без Бога нет ни мира, ни романа. Бог – связующее начало, и он многолик. Для кого-то пронизывающий все свет, для кого-то паутина, для кого-то любовь, для кого-то смерть. Без этого организующего начала не работает и романный механизм «Сна Бруно». Писательнице Мердок очень нужен Бог, который фигурирует здесь в неклассически прочтенной роли плута, Пака, Ариэля, слуги всех господ - Найджела. Такой поворот в свете общей философии жизни и смерти вполне логично приведет нас к выводу о том, что вполне вероятно Найджел – фигура символическая. «Никто не даст нам избавления…». «Сами боги».
Весь роман идет спор о том, кто сильнее - любовь или смерть? Эрос борется с Танатосом. Совершенно бессмысленное занятие, потому что фразу «сильна как смерть» по Мердок следует трактовать буквально, а не метафорически.
Романтическое противопоставление слишком абстрактно и эгоистично. Но не менее романтичны и рассуждения о своей смерти, которые скорее относятся к умиранию, чем к смерти непосредственно. Смерть лишает индивидуальности. Превращает любимое в ничто. Но зато какой ореол случившейся любви она сообщает. Вся литература спекулирует на этом. Трупы любовников всегда пахнут хорошо. Мы бежим читать про это с тем же энтузиазмом, с каким в старые века бежали на площадь, смотреть на смертную казнь. Без смерти любовь становится чем-то слишком мещанским. Таково предубеждение. Со смертью в жизни появляется смысл и трагедия. Образовавшаяся пустота задает объем.
Но это все скорее характеризует наше восприятие смерти.
Мердок пишет о другом.
Любовь и есть оборотная сторона смерти. В диалектической взаимосвязи смерть любовь определяет. Полюбить смерть и означает оказаться в буквальном смысле этого слова на недосягаемой любовной высоте. Прочитать тезис можно по-разному. В стиле Духовны, заметившего в «Мисс Подземке», что лишь факт смертности определяет ценность и значимость любви. В духе идеи самоотречения и самопожертвования, к которой в конечном итоге и приходит одна из центральных героинь.
И то, и другое верно. В мире умершего бога религий, в мире человекобожества и любовь должна приобрести смертный оттенок.
После Бога, любви и смерти, хочешь не хочешь, поговоришь о природе реальности. Отчасти выше об этом речь уже пошла, и было установлено, что идея солипсизма (мир – есть сон), в «Сне Бруно» отбрасывается. Под конец ее отметает даже сам грезящий. Вещи реальны, и на момент смерти может быть мир и сужается до повторяемости горшок-суп-горшок, но солнце светить не перестает. Пауки есть не только в книжках Бруно, они действительно существуют!
Поэтому в разговоре о природе реальности есть смысл двинуться дальше. На чем же она стоит – на порядке или хаосе?
«В мире все происходит, как происходит. Только подумайте, насколько все случайно» - говорит Бруно Лиза, когда держит его за руку. Это символично. Любитель порядка и защитница самотека тянутся друг к другу. Все в мире устроено сложно. И хаос шевелится, и какой-никакой вектор развития имеется. Сознание подобно пауку пытается оплести реальность своей объясняющей сетью-паутиной, но нить рвется. У реальности, у людей ее населяющих есть собственная логика, свои цели, неведомые, неясные. И страсти. Куда же их девать?
На страстях книжка и построена.
Приятно наблюдать за тем, как ловко жонглирует Мердок попсовым любовным сюжетом, скармливая читателю вместе с расстроенными и распоясавшимися чувствами, серьезную проблематику. Приятно манипулирование форматом романа столетней давности, где в финале тебе всегда напишут, как сложилась жизнь каждого героя, чтоб успокоить тебя – с завершением книги ничего не закончилось. В этом еще одно различие между жизнью и литературой: романы имеют пределы, а мир нет, он живет и здравствует, как ему положено за рамками написанного.
Уже по одному этому, закрывая «Сон Бруно» понимаешь - это проза старая. Так теперь, почти не пишут. Может к лучшему, а, может, нет. К лучшему, потому что абстрактной проблематике пора бы уступить место конкретной. К худшему, потому что жаль, что игра мысли все чаще выветривается из современных книг, а текст теряет насыщенность, загромождается деталями, а не смыслами.
Мердок – автор думающий. Но кому нужны мысли в наш век, когда многие спят самодовольным сном Бруно в своих замкнутых мирках? Хотя многие – это еще не все. Прав, наконец, в чем-то и Уэллс - спящий все-таки проснется. С книгами Мердок этот процесс может пойти быстрее.
Сергей Морозов