Я остановился напротив одноэтажного домика, будто сошедшего со страниц детской книжки. Декоративный заборчик ниже колена, аккуратный газон и выложенная сланцем дорожка до крыльца.
— Вот ведь... — пробормотал я, сверяя записанный адрес и табличку на стене домика.
Всё верно, это берлога одного из последних ветеранов межзвёздной войны. Генномодифицированного чудовища, созданного быть неостановимой машиной смерти. Нервно закурил, раздумывая: а не уйти ли? Договариваться в сети было куда проще и всё казалось таким простым...
Может зря я затеял возрождение журналистики? Да кому она нужна в эпоху инф-сетей от ИИ и прямых включений с дронов?
Обматерил себя за малодушие, сунул сигарету в металлическую капсулу и спрятав в карман пошёл к двери. Остановился, пытаясь найти звонок, ничего. Робко постучал, от каждого удара потроха сжимает ледяная лапа.
Спустя бесконечную минуту дверь отворилась вовнутрь.
— Добрый день, Григорий. — сказал я изо всех сил стараясь держать голос непринуждённым. — Я — Гал, журналист. Мы договаривались насчёт интервью.
На пороге стоит седовласый мужчина, одетый в льняные штаны и футболку. Под светлой тканью угадываются тугие пучки мышц. Любой бодибилдер рядом с ним покажется задохликом. Сразу вспомнились кадры военной хроники, где один из таких солдат разрывал андроида чужих голыми руками.
— А! А я уж думал вы передумали, — пробасил Григорий, расплываясь в улыбке. — Проходите, можете не разуваться.
Внутри свежо, пахнет озоном и хвоей. На деревянном полу лежат циновки, на подоконниках стоят кадки с цветами. Интерьер минималистичен и явственно отдаёт облагороженной казармой.
В зале на стене висит старомодный телевизор, а рядом на журнальном столике лежит планшет. Настоящий антиквариат. Я с трепетом признал в нём военную амуницию, абсолютно надёжную и долговечную.
— Прошу, присаживайтесь. Вам кофе или чай?
— Кофе.
Минут десять ушло на приготовление кофе, затем хозяин сел в кресло напротив, а меня начало коробить от рвущегося шаблона. Я ожидал встретить карикатурного вояку или на худой конец громилу с пустым взглядом.
— Ну, вас интересует нечто конкретное? Должен сразу предупредить, некоторые факты до сих пор засекречены.
— Не беспокойтесь, просто парочка вопросов. — с робкой улыбкой ответил я. Положил на столик, между нами, прямоугольник диктофона. — Представьтесь пожалуйста.
— Сержант первого корпуса генномодификантов, Григорий Пятидесятый. Пять орденов за героизм, три за штурм планет и двенадцать за оборону колоний.
— Вы помните детство?
Лицо вояки не дрогнуло, даже улыбка осталась на месте.
— Довольно смутно, возраст знаете ли. Бесконечные тренировки, учёба... игры по мелочи, в основном спортивные. Вот и всё, пожалуй. Думаю, не стоит уточнять, что у нас не было матерей и отцов?
— Нет-нет, простите дурацкий вопрос, я просто волнуюсь вот и порю чушь...
— Да ничего, продолжайте.
— Сколько вам было лет во время первого боя?
— Четырнадцать. Мы тогда десантировались на Кирин-7, отвоевывали рудники.
— Первый убитый?
— В двенадцать лет. Несчастный случай с инструктором, до сих пор жаль.
Я замолк, тщательно подбирая следующий вопрос. Всё идёт не по ожиданиям. Григорий отвечает спокойно и пугающей готовностью. Будто говорит о давнем отпуске, а не о самой жестокой войне в истории.
Ветеран рассказывает о событиях, до сих пор леденящих кровь. От спасения гражданских из самого пекла, до боёв во время термоядерных штормов в атмосфере. Только в одном месте голос слегка дрогнул, когда отряд вызвал огонь на себя.
— Если вам больно вспоминать...
Начал я, но Григорий остановил движением ладони.
— Ничего страшного, конечно смерть родичей не самое приятное в жизни. Но всё в порядке. В конце-концов мы были созданы чтобы умереть в бою. Продолжаем?
Сержант прошёл тридцать лет войны и участвовал в взятии родного мира чужих. А после ещё с десяток лет бороздил человеческие территории, добивая разрозненные отряды алиенов и пиратов.
— Вы же знаете, у правительства был план о ликвидации всех улучшенных. Его отменили в последний момент.
— Да, я знаю. И не осуждаю. Никто не захочет такой силы под боком в мирное время. Это как спать с медведем в берлоге. К счастью, они просто расселили нас по мирам протектората и спокойно дожидаются нашей смерти. А бесплодие Улучшенных им только на руку.
— И последний вопрос. Что самое сложное в мирной жизни?
Я ожидал всего. Откровений о ностальгии по войне, горя по погибшим или чувства вины за не спасённых. Вариантов множество.
Григорий заплакал.
Лицо отвердело, а из уголка левого глаза скатилась одинокая слеза, а за ней ещё одна.
— Одиночество. За последние десять лет, вы первый кто просто заговорил со мной. На улице люди шарахаются от меня. С сослуживцами или другими ветеранами по закону общаться нельзя. Ведь даже маленький отряд Улучшенных серьёзная опасность для планетарного правительства! Я каждый день сижу дома, смотрю телевизор или читаю книги... Простите, накатило.
Я спрятал диктофон в карман и робко спросил:
— Григорий, а как вы смотрите, чтобы завтра за ужином рассказать мне пару военных баек. В центре города есть добротный ресторан. Я и моя жена будем рады вас послушать, а если истории не особо страшные, то и дочка...
Прежде чем я договорил сержант оказался рядом и крепко обнял, шепча единственное слово:
— Спасибо.