«Когда ведёшь обоз. Неважно, кого.
Купцы ли сгоношились и собрали три десятка подвод. Набитых тюками тканными, корзинами с посудной утварью, коробами с мелочью домовой. Лошади у них сытые и упряжь не сношенная. И жалеючи скотинку безмолвную, частенько идут они рядом с конячьим крупом. Изредка, подстёгивая и уговаривая степняка. На ночлег становятся запоздно. И встают затемно. Перекусили и — в путь. Им разводить коромысла некогда. Товар стынет! И таких обозников — за милу душу сопровождать. Они и сами — при оружии. А коли что, и оглоблей перетянут, поперёк спины. Мужички всё крепкие. И молчуны. Если и придётся пяток раз сгонять из «головы» в «хвост». То — при удовольствии. Всё справно. Чин и порядок!
Когда переселенцы, то тут уговор иной. Полные повозки баб, стариков и малых. Скарб, мебелишка, да ещё и козы-коровёнки, за "каретой" плетутся. Мужчин тогда надо организовать и сбить в отряд. Такой караван растягивается — глазом не достанешь. Потому, вечно копыта сбивать иноходцу. Никакая плата убытков не покроет. Мужичков — на достиг рожка расставишь. И сигналами перекликиваешься. «Всё спокойно?» «Как у бабы в подойнике!» К вечеру хлипкий народец устаёт. Младенцы в голос орут. Кто жив ещё. Тётки плачут и жалуются. Старухи глядят с мировой укоризной. Значит — бивуак! И тут все оживают. Дети носятся, женщины вертят на кострах варево, старые покуривают и глядят за горизонт. Прикидывают, доедут ли. Встают, правда, с зарёй. Напихаются в брички — и всё заново!
Ежели в дозоре у паломников, к Святой Земле. То картина другая. Калиги, коричневый или серый плащ, греческая шляпа с широкими полями; клюка, сума и ёмкость для воды, из выдолбленной тыквы. Вот и весь наряд и пожитки пилигримовы. На шляпе и плаще — красный крест. Идут не быстро — с немочами, да душевными горестями не набегаешь. В пути, заворачивают в славные места. Бывает, там остаются. Одни — на погосте, другие — осесть. Платят справно, но мало. Да и что с них возьмёшь! А без защиты не дойдут. Ни один не дойдёт! Все полягут! Едят скоромно, спят чутко. Их всех — если трястись на коняге по серёдке колонны — вперёд и за спину видно. Дисциплину держат, не спорят. Если и есть урон, то естественный.
Каторжан приходилось сопровождать. Единожды. На всю жизнь памяти хватило! Всё бечь норовят. В опорках, с цепами — а всё, к свободе. Никаких слов понять не в состоянии. Только плеть. Вот и охаживаешь. И жалко вроде. Да если — упаси Господь! — разбегутся. Все окрестности вырежут и пожгут. Нелюди! Одно слово…
Так и вот. Когда ведёшь обоз. И неважно — какой. Ты — вроде и с ними. Ан, нет! И не оттого, что наняли тебя. А потому — ты за них целиком в ответе. И довести каждую бедовую башку до места. Дело чести. А не прибыли. И на стороже и в натяге ты весь путь. Присматриваешь, приструниваешь, окриками бьёшь. К стоянке, с ног валит. У костра присядешь — бывает и чарку предложат. И накормят, и разговорами утомят. Да не засидишься! Не зальёшься соловушкой о былых переходах, опасностях и сражениях.
Сердцем размякнешь и расслабишься. Тут и беда! Нельзя нам — псам Господним — слабину давать. Не сохраним паству».