Многие говорят о современности как о чем-то само собой разумеющемся. Мол, как же, знаем, современность – то, что происходит сейчас, то, что актуально.
Такое объяснение не выглядит внятным или что-то объясняющим. И актуального много, а уж происходит и того больше. Но самое непонятное, происходит «когда?», ведь под «сейчас» подразумевают не сей момент, а отрезок времени.
Раньше в понятие «современный» при желании можно было втиснуть полвека. Затем сократили до четверти. Теперь и пять-десять лет кажется многовато.
Потеря чисто хронологической ориентации говорит скорее о проблематичности подхода к теме современности с позиции хронометриста. Современность измеряется не годами, а тенденциями, процессами и состояниями, общим настроем и духом.
Простая хроника лет, поэтому ничего не дает. Романы, которые крутятся исключительно вокруг дат, – попадают впросак. Начало и конец жизни явления или процесса, его современность стало быть, не задается хронологическими рамками.
Как разобраться? Для каждого время ведь своею. Да и временные эпохи в рамках одного отрезка времени могут различаться. При абстрактной синхронии в пределах одного общества разные слои и социальные группы могут находиться в различных временных измерениях (у одних постмодерн, а у других рабовладение).
И все же «здесь и сейчас», «наше время», эти два абстрактных момента в понимании современности - неплохая отправная точка для разговора.
Какое оно «наше время»? Обычно торопятся начать с этого вопроса. А следовало бы оттолкнуться от другого. Существует ли сейчас «наше время»? Какое время мы можем назвать нашим?
Как по мне, так никакое.
В этом своеобразие текущего момента.
Специфика современности, и, следовательно, особенность современного российского текста состоит в том, что в нем запечатлено ощущение отсутствия «нашего времени». Отсюда попытка улизнуть в прореху между эпохами, в некое вневременное состояние.
Это внутреннее ощущение отчужденных отношений с эпохой ведет к аваодам практического характера, о которых говорил в своей реплике на вторых обсуждениях премии «Фикшн35», возглавляющий «Астрель» Александр Прокопович: в России господствует литература вечных тем, потому что писать иное означает ходить по краю, как для автора, так и для издателя».
Говоря простым языком, единственно возможный для нас сейчас текст о современности сводится к констатации отсутствия у нас современности.
Но поскольку писать о чем-то подобном нежелательно, такого рода тексты заменяются у нас иносказательным указанием на данный факт (вневременность, обращение к эзоповой истории и крыловской фантастике).
Естественным следствием подобного отчуждения становится незнание матчасти современности, что очевидно любому издателю (включая того же Прокоповича) и вменяемому читателю. Выпавший из времени народ, превосходящая его в этом маниловская интеллигенция, искусственно извлеченное из сейчас общество мало что знает, еще меньше понимает в происходящем. И имеет при этом минимум желаний и возможности в том, чтобы разобраться в этой самой окружающей его действительности.
Нарастающее отчуждение закреплено двумя цензурными требованиями.
Первое – это требование позитива (что, по сути, равнозначно эскапизму в литературе, чтением ради отвлечения).
Второе – сведение темы современности к медийно-трендовой, узкогрупповой повестке.
Требование позитива присутствует, где гласно, а где негласно в виде запрета на то, чтобы писать про плохое «сейчас».
В условиях, когда плохо действительно все, это и ведет либо к прямому отказу от создания текстов о современности, либо к уходу в жанровую литературу.
С жанром все понятно. Изрядно поднадоевший попаданец – символ нерастраченной энергии нашего современника, свидетельство нарастающего убеждения, что здесь, в этой социальной реальности он свой ум, силу, хитрость и талант не сможет применить никогда. Это показатель заднего ума – менять нынешнее сейчас надо было в «сейчас» прошлого века. Такая мечта о переустройстве современности - признак глубочайшего социального пессимизма. И в то же время очень интуитивное понимание того, что только знание будущих последствий предопределяет победоносность деятельности в настоящем.
Так примерно в фантастике.
С мелодрамой тоже все вполне очевидно. Всегда можно счастливо встретить вторую половину. А поскольку мышление выше пояса здесь подниматься не должно, то абстрагироваться от неприятных вопросов о бытовых условиях будущего счастья всегда нетрудно.
В серьезной литературе, прибегающей к фантастике или вуали исторического романа, современность теряет плоть и кровь. Превращается в пустую отвлеченную схему, становится иносказанием, схемой, живущей по чистому произволу автора. А потому отражающей скорее его представление, чем реальность. Наконец, велика роль искажения. Не говоря уже о том, что это перерастает в неуважение к той, старой современности. А на этом уважения к своей, новой не построишь.
Настоящие книги о современности либо не выходят («слишком мрачно!»), либо выходят в несерьезной форме перетирания перетертого, куплетов, повторяющих утреннюю газету.
Понятно, что медийная повестка тоже отзвук современности. Но тут, как говорится, важна критическая работа с первоисточниками. То, что медиа стали средствами манипуляции, а блогеры и журналисты – коллективными пропагандистами и сплетниками – факт практически мало кем оспариваемый. Медиа – это почти всегда узкая, искаженная и подчас фантастическая картина происходящего.
Мало того медийная картина отражает интересы определенной группы и сословия, либо непосредственно контролирующих «почту, телеграф, телефон», либо корректирующих способ подачи информации, интерпретацию и восприятие контента.
В целом в этом нет большой беды, если не забывать о нюансах. Но в том и дело, что это обычно игнорируется. А ведь именно по этой причине катастрофического наводнение в целой области становится чем-то малозначительным в свете какого-нибудь громкого уголовного дела или обсуждения чьего-то слишком развязавшегося языка.
Смысла устраивать турнирные бои между этими новостями при этом, вроде бы и нет. Просто следует признать для начала хотя бы тот факт, что современность разнообразна и многолика. Диктат односторонней повестки, нехватка, скажем так толерантности, плюрализма по отношению к другим образам современности и есть свидетельство несовременности всего литературного хозяйства не только на стадии результатов, исполнения, но и на стадии замысла.
Пол, этническая принадлежность, религиозные убеждения, равно как и их отсутствие, социальный статус, образование, род деятельности, да даже географическое положение (начиная с классической оппозиции «столица-провинция») задают совершенно разные ракурсы современности современности, разные формы ее представления, мышления о ней. Все это будет давать на выходе совершенно разные тексты.
Отдельно следует сказать о возрастных расхождениях. Такова инерция мышления, что современность неизбежно подается как время молодых, что очевидно, ошибочно. Здесь не должно быть поколенческого тоталитаризма. Разновозрастная современность с различными акцентами и реалиями – это, вроде бы, само собой разумеющаяся вещь. Старик и подросток живут по-разному, но оба «сейчас», и их «сейчас» имеют как общее, так и расхождения. При этом одно не современнее другого. Они просто разные.
Наконец, следует сказать, что современность представлена неоднозначно уже в самом исходном основании. Можно говорить об актуальной и потенциальной современности.
Первая – представляет собой непосредственный отклик на события, это тяготение к хронике и журналистике, к колонке и публицистике. Век у такого рода текстов недолог. Они могут устареть уже к моменту своей публикации. Но если есть спрос и предложение, то отчего бы им не быть?
Потенциальная современность представляет собой набор текстов, в которых автора интересует не столько случившееся или случающееся, сколько следствия, результаты происходящего. Здесь автор пытается глядеть в будущее, анализируя настоящее. Ведь современность это не только то, что есть, но и то, что есть-и-будет. Без мысли о будущем разговор о современности вообще теряет всякую актуальность, становится псевдосовременным.
Ощущение того, что перспектив нет, будущее не наступит никогда, а просто продолжит длиться вечное «сейчас», проявляется в нынешней практике сведения современности к субъективному опыту. «Современность – есть мое представление», так сужается и переиначивается старая формула. Перебирая впечатления, герой такой книжки на самом деле пытается уйти от современности. Делается это довольно просто – он выносит себя за рамки временного потока, становится в позицию созерцателя, наблюдателя за этим безумным, не имеющим к нему, единственному разумному существу никакого отношения. В литературе, сконцентрированной на субъективном опыте, изымается социальный контекст, отключается социологическое мышление. Без них современность теряет объем, логика поступков обретает чисто абстрактные основания. Индивид не замечает социальной детерминации своих действий, а значит не осмысляет ее и не фиксирует. Современности нет, есть взаимоотношения с отдельными сущностями и индивидами. Есть данность опыта, в которой не ощущается никакой временной метафизики (прошлое, будущее).
Здесь, как ни странно, придется вернуться к теме памяти. Понятное дело, что фундамент ее лежит в современности. Мы можем вспоминать и возвращаться в прошлое, потому что оно не просто было, но было запечатлено. Современность оставила свой след в истории. И вот по следам мы, как следопыты, начинаем, что-то там конструировать, создавать определенный образ прошлого.
Какой образ останется от настоящего? Что сделала в этом плане литература для потомков? Как жили мы здесь в 2019 году? Есть опасение, что об этом никто не узнает. Ну да есть блоги. Пишут нынче нехудожественного немало. Но насколько это выражает суть происходящего, сумеют ли за мелочами обсуждения причесок или видеоигр, походов в магазин разглядеть дух времени?
Я не уверен, что выражает. Если да, то мое беспокойство окажется напрасным. Но литературы о нынешнем практически не останется.
В любом случае, настораживает само отсутствие заботы о грядущем, отсутствие естественного для человека желания рассказать, какими мы были.
Вообще потеря ощущения времени (речь идет не только конкретном историческом, а о времени как таковом) – одно из главных препятствий на пути создания. Оно работает не только вперед, но и назад в прошлое. Самый яркий пример этого – излюбленный тезис об актуальности классики.
Понятно, что здесь перед нами пример очередного упрощения и откровенного нигилизма. Зачем писать, если старое все еще актуально? Ведь шедевры не перешибешь. Нечего и стараться.
Здесь есть нечто унизительное и для самой классики.
Понятно, что в тексте современность не обязательно тождественна хронологически актуальному сейчас. Старый текст может оказаться злободневнее нынешнего. Но это гипотетичная актуальность, современное звучание, выстраиваемое читателем за счет отвлечения от всего старого, что в нем запечатлено. Так называемая актуальность классики, во-первых, заслуга читателя, во-вторых, недоработка современности, которая на практике следует архаичным формам или не позволяет литературе выйти за пределы архаичного же канона.
Как бы то ни было современность классики – это прежде всего проявление нищеты. Говоря о современности классики, ее по существу обедняют, а не превозносят, как можно было бы сперва подумать, поскольку определенное узкое прочтение текста при таком подходе начинает доминировать над многоплановым, которое включает в себя и исторически синхронные, игнорируемые при таком раскладе вещи.
То есть нехватка современных текстов стимулирует обеднение литературы в целом. Прошлые достижения лишаются надлежащего им всестороннего прочтения и превращаются в мостки по которым мы шагаем… куда? Получается в никуда, раз современная эпоха не описана, не может стать прошлым, шедевром и т.д. для будущей литературы.
Но все это меркнет перед постоянно задаваемым вопросом, заслоняющим эти тонкости. Как писать о современности?
В принципе, это вопрос десятый по отношению к тому, что автор собрался написать. Тут определиться бы сперва с содержанием. Многочисленные попытки имитировать сегодня формально и графически, через вливания блогерского стиля, эксперименты с воспроизводством электронных писем и сообщений, эсэмэсок смотрятся жалко, это мимесис низшего пошиба, не передающий дух времени.
А ведь для того, чтоб писать о современности слишком многого не надо. Можно перечислить: искренность, жизненный опыт, ум и мировоззрение (любое, но желательно теоретически подкованное), плюрализм, тенденциозность (не в смысле предубежденности, а в смысле способности видеть тенденции, или хотя бы предполагать, что за деревьями есть лес), практичность и проективность, наконец, неравнодушие и хоть какая-то система ценностей и ориентиров кроме корыта и вымени, к которому бы получше присосаться.
Никто не знает что такое современность. Определить ее сложно. Она сильно большая.
Так это здорово. Сколько пространства для творчества, такое поле для деятельности. Почему царит траур и столько серьезных лиц?
Картину современности еще надо составить, да она и сама еще не сложилась в нечто внятное, потому что мы ничего для этого не сделали. А иначе зачем литература? Ее дело творчество, созидание, а не списывание по образцу.
Сергей Морозов